Потом всех нас, «марксистов», перевели в новую школу как раз на нашей улице. Она с годами, между прочим, ничуть не изменилась, если только кирпичные стены слегка потемнели, да разукрасились кое-где произведениями современных «графитчиков». Но зато пришкольная территория, выходящая как раз на Маркса, увы, навсегда потеряла свое кукурузное великолепие хрущевского периода борьбы за урожаи «зерновых». Ведь все мы тогда в прямом смысле превратились в «кукурузников». Видимо, Никите Сергеевичу тоже кукурузный хлеб очень нравился! Сегодня, об этом можно вспоминать, пожалуй, только с улыбкой, но пару летних сезонов буквально все ученики были «мобилизованы» на выращивание «второго» хлеба. Даже к центральному входу в школу, особенно в первые сентябрьские дни, приходилось продираться, словно через джунгли. Такие вот были здесь двухметровые кукурузные заросли. Правда, наша «ботаничка» почему-то всё удивлялась, что ни одного початка так и не выросло – видимо, климат у нас не кукурузный. Конечно, где уж им быть! А мы на что были? Тем более и жили рядом. Вот только вкус свежих кукурузных початков того времени не помню…
И хотя кукуруза теперь здесь не растёт, но зато на школьных газонах растут одуванчики…
Глава четвёртая. Балаболя
Видимо потому, что мои самые лучшие детские годы прошли в коридорах не своего, а соседнего дома, где невидимо витал творческий дух, я и стал тем, кем стал – писателем вот этих ностальгических строк.
Дом №45 на улице Карла Маркса – здесь проходили все мои детские представления «театра одного актёра»
Но тогда я был всего лишь маленьким любопытным «исследователем» большого «зеленого» дома на улице Карла Маркса, не придавая при этом никакого значения, что где-то там, в одной из неизвестных мне квартир ещё задолго до моего рождения в 1918 году проходили заседания редколлегии первой тихвинской газеты «Наш край», где жил тогда редактор газеты Исаакий Петрович Мордвинов – известный краевед и журналист. Мы же тогда были увлечены не журналистикой (да и слова такого не знали), а самым настоящим театром. А мои «спектакли» тогда смотрели оказывается не только дети из этого дома, но и до сих пор жившие там родственники самого Исаакия Петровича!
Теперь я учу «балаболить» своего внука. Выступление на Рождественском поэтическом вечере в Полковой церкви дома-музея Н.А.Римского-Корсакова. 6 января 2016 года
Огромная, почти «парадная» лестница на второй этаж ребятне со всей округи заменяла самый настоящий театральный «зал», где внизу на «сцене» и происходило всё лицедейство. Лицедействовал, правда, всегда почему-то я один. За мои детские и непонятно откуда берущиеся импровизации, мне тогда даже кличку «секретную» дали, прочно закрепившуюся затем на многие годы – «балаболя». Тогда я не обижался, не обижаюсь и сейчас, тем более что отработал её в своей жизни сполна, пятнадцатью годами на местном и областном радиовещании.
А вот артистом так и не стал. Последнюю в своей жизни настоящую театральную роль – роль Загорецкого – картёжника, лгуна и вора исполнил в десятом классе. Тогда наш школьный театральный кружок поставил знаменитую грибоедовскую комедию «Горе от ума». И всё что осталось в памяти от той нереализованной мечты единственная фраза моего неположительного героя: «На завтрашний спектакль имеете билет?».
Ну а в перерывах между нашими детскими «представлениями» все мы – и зрители и «артист», совершали набеги на огромные коммунальные кухни. Тогда даже самый обычный керогаз, мигающий голубым огоньком, казался нам настоящим чудом техники. За наши похождения нас обычно не ругали, просто не видели. Ведь взрослые шесть дней в неделю были на работе, а малышня оставалась на попечении бабушек, которые тоже иногда с удовольствием слушали мою детскую болтовню или мирно посапывали дневным сном.
Теперь, может быть, не закопает свой талант хотя бы мой внук. У него это здорово получается. Почти как когда-то у меня. Только вот жаль, таких костюмов для выступлений у меня не было. Пусть говорит спасибо маме – костюмы дело её рук, а роли всегда найдутся: пиратов, буратино, мушкетёров. Главное, не забалаболить самого себя, чтобы жизнь не превратилась в своеобразную игру. Тогда жить будет, ох как сложно!
Но однажды дом открыл нам большую тайну. А тайна эта долгие годы тихо пылилась на темном чердаке, куда мы с моим другом Серёжей Кононовым (будущим тихвинским художником) иногда совершали свои «походы». Ради любопытства. И вот среди кип старых газет и журналов, ещё дореволюционных, нашли как-то с полдесятка красивых и очень тяжелых фолиантов на незнакомом для нас языке. Авторов и не спрашивай, не помню, но зато год издания врезался в память четко – 1791. Позже я узнал, что это год Великой французской революции. Как попали на чердак французские книги, кому принадлежали, теперь задавать вопросы бессмысленно. К сожалению, через год-другой после этой находки наш дом поставили на трехлетний капитальный ремонт, на эти три года уехал и я, а найденные раритеты бесследно исчезли.
И ещё немного о грустном. Время не сохранило дом №45, как и остальные по нашей улице. Дом заменили новостройки, его жильцы разъехались кто куда. Не сохранилось, к сожалению, и тех детских рисунков Серёжи Кононова, которые он мне дарил как другу. Даже моя детская кличка хранится теперь лишь где-то в потаённом уголке моей памяти.
Глава пятая. Красноармейский рубеж
Были в 50—60-е годы такие замечательные артисты разговорного жанра – Штепсель и Тарапунька. Вряд ли они когда-то бывали в Тихвине, но город наш прославили. Точнее не город, а мост через Вязитский ручей, который и до сих пор стоит после той «прославленной» реконструкции. Смысл же их давнего сатирического пассажа был примерно такой.
Вопрос: где находится самый длинный мост в СССР? Ответ: в Тихвине! И резюме: строят его уже много лет, а с берега до берега всё достроить так и не могут.
Вот насколько широким был в то время наш Вязитский ручей! (шутка). Но то, что в этой шутке большая доля правды подтвердит любой старожил. Я же вспомнил об этом «строительстве» только потому, что именно Вязитский ручей делил нас мальчишек, живущих на главной улице города, на «своих» и «чужих», хотя в школу нам приходилось ходить именно на «чужую» сторону.
Зато на «нашей» стороне тоже было немало интересного. Взять хотя бы великолепную крутую горку как раз за мостом (почти на месте нынешнего Дворца Культуры). Такой горки, пожалуй, в городе больше и не было, если не считать Фишовицу. Но уж больно это было далеко от центра по нашим тогдашним детским меркам. Конечно, её крутизна в зимнее время радовала только нас детишек, когда при хорошем разгоне, пусть даже на собственном «мягком месте», легко можно было проскочить весь ручей, минуя «горбатый» мостик, прямо на Московскую улицу. Ни разбитые носы, ни прочие ушибы не могли лишить нас подобного удовольствия.
Рядом с горкой стоял большой двухэтажный каменный дом и такой же на противоположной стороне. Вот с этих двух каменных «гигантов» непонятного грязно-жёлтого цвета и начиналась «наша» вотчина, где почти каждый дом – очередное воспоминание…
«Старая» улица, конечно, исчезала не сразу. Она ветшала и умирала постепенно и исчезала под неумолимым натиском новостроек. Особенно помню, расположившийся как раз на берегу ручья огромный «зеленый» (впрочем, почти все остальные «большие» дома на улице непременно почему-то также были зелеными!) двухэтажный дом, где жил старик-портной, «справивший» мне, между прочим, самое «эксклюзивное» в моей жизни зимнее пальто из невесть как сохранившейся ещё со времен первой мировой войны самой настоящей и очень прочной немецкой шинели. Правда, о немецком происхождении моей обновы меня тогда попросили помалкивать. Мало ли что могут подумать. Так до сегодняшнего дня я о ней и не вспоминал даже. Хотя пальто, честно скажу, было сшито замечательно! Такие вот были у нас старые мастера. Жаль только, что не помню ни имени его, ни фамилии…
