5 июня 1841 года Лермонтова не стало. Ростопчина отозвалась на эту новую потерю строками:
«Поэты русские свершают жребий свой,
Не кончив песни лебединой…»
Ростопчиной всего-то тридцать лет. Но груз потерь и разочарований так велик, что, кажется, ей уже не удастся оправиться. Бесследно исчезла романтика юности. Зато слава – поднимается в зенит. И одновременно приходит новая любовь: нежданная, глубокая и… запретная для замужней женщины.
С сыном известного историографа Николая Михайловича Карамзина – Андреем – Ростопчина познакомилась еще в конце 1837 года. Светское знакомство, общий круг друзей, благоговение перед одним и тем же поэтом – Пушкиным. Но чуткое сердце женщины откликнулось на эту встречу совсем не по-светски:
«Зачем, зачем в день встречи роковой
Блеснули вы, задумчивые очи?
Зачем, зачем мы встретились с тобой,
Зачем сошлись, чтоб в жизни разойтися?»
С этого времени из-под пера графини выходят стихотворения, продолжающие тему «Встречи»: «Та же мысль в других словах», «Разговор во время мазурки, «Ответ», «Из разговора на рауте», «Ссора», «Последнее слово». Ясно одно, что они – отзвуки волнующих встреч и объяснений. Лирика Ростопчиной превратилась в настоящий стихотворный дневник. Из «Разговора во время мазурки» узнаем, что поэтесса услышала признание в любви. На это прямо указывает французский эпиграф: «Он сказал, что любит меня, что находит меня прекрасной и что мне навсегда отдано его сердце».
По-видимому, сгорая от пламенных чувств к молодой очаровательной графине, Андрей Карамзин потряс все её нравственные устои. Разговор получился тяжелым с обеих сторон, в какой-то мере обидным для Ростопчиной, так как поклонник с усмешкой парировал её слове о том, что дать волю своим чувствам – значит запятнать честь женщины. В ответ она сказала ему:
«Смеётесь вы?..Чему?..Тому ль, что в тридцать лет
Разумно я смотрю без грез на жизнь и свет
Что свято верую я в долг и добродетель?
Что совести боюсь, что мне она свидетель
Всех чувств и помыслов, всех тайн души моей?»
Боясь стать пленницей страсти и окончательно потерять голову, молодая графиня выказывает любимому напускное равнодушие. А он начинает подозревать в ней холодную кокетку. Замужняя женщина, графиня между чувством, в ожидании которого она жила все эти годы, и супружеским долгом, выбирает второе и покоряется печальной необходимости.
На время – покоряется. Но голос сердца звучал все громче, а отношения с мужем превратились в простую формальность: каждый жил своей жизнью. Пройдя испытание двухлетней разлукой, чувства Евдокии и Андрея обрели настоящие крылья для большой подлинно поэтической любви. Судя по стихам 1840 – 43годов, в сознании поэтессы исчез тот страх греха, который преследовал ее раньше. Возможно, созревшая в ней страсть смела эту преграду. Счастливая пора в жизни поэтессы оставила след в стихах «Молитва за себя», «Верую», «Запретный кубок», «Накануне Нового года», «Подаренный букет».
Но брат поэтессы – Сергей Сушков – усердный ревнитель женской чести, скрыл от читателей шедевр «Неизвестный роман», не менее трёх десятков стихотворении, внушённых любовью к Карамзину, две поэмы. Самый известный биограф поэтессы, он насколько мог тщательно заметал даже самые слабые следы, ведущие к потаённому роману сестры. А ведь плодом этого романа были две дочери, отосланные на воспитание в Швейцарию под фамилией Андреевы!
Но невозможным оказалось замолчать финал этой любовной истории: Андрей Карамзин, подчиняясь воле своей властной матери, давно приглядевшей ему невесту, а также по материальным причинам в 1845 году женился на Авроре Демидовой, богатой вдове. Женитьба Андрея лишает возможности Ростопчину переписываться с ним для общения остается только поэзия.
Ростопчина с мужем и детьми уехала за границу. В дороге была написана «Молитва в грустный час», – самое, пожалуй, трагическое и пронзительное стихотворение из ее любовной лирики. Впрочем, все заграничные стихи пронизаны мыслью о потерянном счастье. Лучезарное небо Италии, о встрече с которой она так долго мечтала, не радует, угнетает.
«И в сердце и в уме я чую замиранье.
Как будто надо мной небесный приговор
Здесь тайно высказан, как будто злое горе
Мне возвещается в предчувствии моем…»
Предчувствия, как и прежде, не обманули женщину. Все стихи итальянского периода, поэма «Донна Мария Колонна Манчини», а также баллада «Насильный враг» пересылаются поэтессой в «Северную пчелу» Ф. В. Булгарину. Поэма «Донна Мария Колонна Манчини» – по сути, исповедь Ростопчиной перед Андреем Карамзиным, сопровождаемая вопросами к нему, признаньем в своём горе, заверениями в любви. Поэма – беспрецедентный в русской литературе разговор автора издалека с единственным сокровенным читателем. Никто, по убеждению героини поэмы не может дать большего счастья оставившему ее возлюбленному, чем дала она. Её любовь потребовала от неё самоотречения, бездны чуткости, изобретательности, находчивости.
Расставаясь с любимым, Ростопчина устами героини желает ему счастья, но, представляя себе облик новобрачной, с которой, конечно, не раз встречалась в свете, она поневоле становится предсказательницей неблагополучия этого брака. И, как бывало прежде, ее предсказания сбылись. Супружество это, не смотря на блестящую внешнюю обстановку и малахитовые палаты, в которые ввела Андрея вдова Демидова, дало ему мало счастья.
Увы, из всего того, что поэтесса направила Булгарину, была напечатана только баллада «Неравный брак», в которой критики усмотрели… скрытое осуждение деспотической политики российского самодержавия в Польше. Ростопчина стала «персоной нон грата» в столице и вынуждена была надолго поселиться в Москве. Только смерть царя в феврале 1855 года положило конец опале.
Ростопчины, тем не менее, устраивается в особняке на Садовой-Кудринской с полным комфортом. Их дом располагает великолепной библиотекой и редким собранием картин и скульптуры – коллекционированием увлекается муж поэтессы. Дом-музей гостеприимно распахивает двери для всех желающих. Никаких ограничений для посетителей не существовало.
В салоне Ростопчиной собиралась вся литературная Москва: Загоскин, Григорович, Писемский, Сухово-Кобылин, Полонский, Мей, Тургенев, Майков, Павлова. В этих стенах Лев Толстой познакомился с Островским, живописец. Федотов с Гоголем. В мае 1850 года Ростопчины устроили выставку Федотова, пользовавшуюся совершенно исключительным успехом.
«Что заставляло стоять перед картинами на выставках такую большую толпу посетителей, что привлекало приходивших к ним в ростопчинскую галерею, – писал журнал „Москвитянин“, – это верность действительности, иногда удивительная, разительная верность».
Федотовым же был написан превосходный портрет графини. А сама она много писала, принадлежа сердцем пушкинским годам. Она сама призналась в письме профессору-историку Погодину:
«Принадлежу и сердцем и направлением не нашему времени, а другому, благороднейшему – пишущему не из видов каких, а прямо и просто от избытка мысли и чувства, я вспоминала, что жила в короткости Пушкина, Крылова, Жуковского, Тургенева, Баратынского, Карамзина, что эти чистые славы наши любили, хвалили, благословляли меня на путь по следам их – и я отрешилась… от своей эпохи, своих сверстников и современников, сближаясь все больше и больше с моими старшими, с другими образцами и наставниками моими…»
Лишь через девять лет поэтесса получила возможность повидать город, где так много напоминало ей о встречах с любимым. Но это время его там уже не было. В мае 1854 года Андрей Николаевич Карамзин, полковник конной артиллерии, был изрублен на куски в стычке с турками. Эта трагедия стёрла в сознании поэтессы все обиды, всё мучительное и мрачное, что принесла ей разлука с любимым человеком. Просветленный образ его предстает перед ней в небывалом поэтическом ореоле.
