– Да, знаете ли, я пишу, – отвечаю ей скупо.

Она начинает радоваться как ребенок и почти кричит мне сквозь окошечко:

– То – то мне фамилия ваша знакома!

Павелецкий вокзал. Платформа. При моем отъезде из Москвы в Саратов пошел мелкий теплый дождь…

Я плохо спал по ночам, нервничал, но не дергался сам и не дергал сотрудников посольства. Я позвонил только через семнадцать дней. Представился, назвал женщине, взявшей телефонную трубку, свой reference number.

– Секундочку, – прозвучало в трубке.

Эта секундочка показалась мне целой вечностью.

– Вам предоставляется коридор сроком на три месяца, – ответила женщина.

– Что предоставляется?

– Иными словами вам предоставляется однократная виза сроком на 90 дней.

Я с облегчением закурил. Мгновенно улетучились все мои обиды невольные на Посольство Ирландии в Москве, которое, как меня дотошно уверяли в очереди при сдаче документов, только для того и существует, чтобы без всякого повода и объяснений отказывать добропорядочным россиянам в визах.

Кстати, впоследствии, уже в Ирландии мне понадобилась ерундовая в общем то справка. И ирландцы мне посоветовали:

– Вы обратитесь в российское посольство в Дублине. И вам помогут.

Я в интернете отыскал телефонный номер и позвонил. Вежливо представился. Меня вежливо выслушала женщина, как мне показалось, совсем не молодая, не свиристелка.

– Какую вам нужно справку? Подождите минуточку, я сейчас у консула узнаю. Пока он тут и никуда не испарился.

Я подождал минуточку, потом еще минуточку… Прошло минут двадцать.

– Да, приезжайте в Дублин, такую справку у нас вы можете заказать. Она будет стоить 85 евро. Но придется немного подождать.

– Немного – это сколько?

– Полгода.

– Полгода?!!

– Ну да, полгода. У нас почта дипломатическая доставляется в Москву раз в месяц.

– И как же вы доставляете? – удивился я. – Пешком что ли? Эта справка действительна всего четыре месяца!

Париж, аэропорт «Шарль де – Голль». Седьмые по пассажиропотоку воздушные врата мира. Огромный зал ожидания из стекла и бетона с высоченным полупрозрачным потолком. Длинный широкий проход, ковровые дорожки темно – бордового цвета. С одной стороны раскидистые пальмы в объемных горшках и белые пластиковые кресла, большая часть из которых пусты. С другой стороны галерея разнообразных магазинов, сувенирных лавок, обменных пунктов, кафе и бистро. Повсюду слышна разноязычная речь. Но никто, ни на кого не обращает внимания. Никто вокруг, как в Москве, истерично не орет во все горло: «Понаехали!»

Мне лететь в Дублин. Ожидаю посадку на рейс. А время будто застыло на месте. Причем застыло оно одновременно на всех циферблатах. Включая и мои наручные часы. Но психую не по этой причине, истекают первые сутки, как я бросил курить. Это было мое единоличное решение, но мне кажется, что в его принятии мной виновато теперь все человечество.

Очень хочется курить и спать. И потому каждые четверть часа я пью кофе. Противный кофе по 3 евро с полтиной за чашку. Напиток, который всякий раз с образцовой белозубой улыбкой подает мне высокая африканская девушка в ярко – голубом фартуке. Она напрочь не понимает моего русского английского. Я напрочь не понимаю ее сенегальского французского. Мы общаемся с помощью мимики и жестов, на этом универсальном языке глухонемых, туристов, миссионеров и двоечников.

Пью паршивый кофе и от него еще сильнее хочу курить. И снова возвращаюсь в бистро, беру чашку кофе, какие – то непонятные в бледно – розовом сладком кетчупе холодные макаронные изделия, посыпанные сверху сыром и еще чем – то похожим одновременно на петрушку и сельдерей. Несусветная несъедобная гадость за 6 евро с копейками. Невдалеке сажусь за столик и опускаю в чашку верхнюю губу. Это уже шестой или седьмой кофе в аэропорту. Лучше бы я на эти деньги сходил в ресторан!

За соседними столиками разномастная публика. Я принимаюсь без особого интереса рассматривать ее. Не изучать, как мне это обычно нравилось в незнакомых местах, а именно нервно рассматривать. На изучение у меня, раздраженного до крайности, банально не хватает терпения.

Вот хрупкая глазастенькая девушка с неприятными острыми коленками в тонком дешевом платьице, кокетничающая с пожилым мужчиной в дорогом клубном пиджаке. Голова его обильно седа, на плечах темно – синего костюма отчетливо заметна перхоть. В руках у него курительная трубка. Бросаются в глаза увесистый живот, тонкие кривоватые ножки. У пожилого мужчины есть деньги, у глазастенькой девушки есть молодость. Он явно предлагает ей сделку с совестью. Она почему – то не отвешивает ему немедленно звонкую пощечину. Но злит меня старый ловелас не тем, что он довольно легко склеил глупую девицу, а тем, что он, то и дело смачно кусает курительную трубку. Ему можно курить, а мне – увы, нет.

Справа от меня за столиком приютился молодой человек с открытым ноутбуком. Он весь сосредоточенно находится там – в компьютере, очевидно в Интернете, а кофе взял просто так, машинально. И забыл про него. Это поколение, от которого меня отделяют два с половиной десятилетия старости, мне плохо понятно. Я убежден, мужчина в молодые годы должен больше времени проводить в спортивном зале и тире. Многие нынешние парни, судя по их хлипким фигурам, даже гантели в руках не держали.

Рядом с хлипким парнем, но за другим столиком сидит крепко скроенный мужчина в светлой рубашке с короткими рукавами. Лица его мне не видно, мужчина раскрыл газету и, наверное, не без интереса читает ее, держа в своих мощных ладонях. Такими руками кожи мять…

Еще дальше столик оккупировали три каких – то черноволосых кудрявых средних лет кришнаита в белых одеждах и сандалиях на босу ногу. На их всегда беззаботных лицах буквально сияет глупое счастье. Далее…

Далее объявляют посадку на лондонский рейс. Мужчина в рубашке с короткими рукавами привычным движением сворачивает газету и быстрым шагом направляется к проходу. Напротив моего столика он в спешке роняет на пол пластиковый стул. Резко наклоняется, поднимает его…

На мускулистом предплечье я вижу татуировку – армейский штык. Я доподлинно знаю, это старейший символ воровского мира. Обозначает он угрозу, необузданную силу неукротимого характера. Наносится такой знак обычно на запястье, предплечье, иногда на плечо и бедро. Подобную татуировку накалывают только самые опасные рецидивисты. Сейчас она в уголовном мире встречается крайне редко. Просто настоящих авторитетов осталось мало. А под наколотым знакомым штыком вижу и наколотую знакомую надпись. Два слова. Одно – Кутан. Второе – Глебовраг.

И я моментально вспомнил жаркое лето 1989 года. И родом с Глебучева оврага Сашку Гулимова по прозвищу Кутан, с которым мы частенько по субботам пили пиво и водку в знаменитой тогда сауне, расположенной недалеко от площади Фрунзе в Саратове. Попасть в это банное заведение можно было либо по очень большому блату, либо выстояв в очереди половину дня.

– Ты в каких отношениях с Калашниковым? – вдруг как бы, между прочим, спросил у меня Кутан, хитро сощурив свои наполовину татарские глаза.

– В нормальных отношениях.

– А с Макаровым?

– Тоже без проблем. Хуже со Стечкиным и Береттой.

– А с Узи?

– Ты имеешь в виду стрелковое оружие или медицинскую процедуру?

– Не дури!

– Нет, Саша. Узи я даже ни разу в руках толком не держал. Не мой профиль, пардон. А что случилось?

– Да понимаешь, через неделю мы пять фур с яблоками отправляем на север. Очень выгодное по деньгам дело. Но через Казань пойдем. А там знаешь, какой беспредел сейчас творится?! Стреляют на каждом перекрестке! Форменный бандитизм!

– Да наслышан. Опасные места. Теперь в стране такой дурдом вершится – мама не горюй. Простому смертному на улицу нос страшно высунуть. Кругом – конкретно крутые пацаны. Или подкрученные.

– Ну да, плюнуть в сторону нельзя, обязательно в крутого перца попадешь!