И. М. Броудо с коллегой во дворике больницы №9

Дома утаскивала дедушкины книги по медицине, особенно хирургические, ещё дореволюционные, и тайком их читала. Наверное, поэтому захотела стать врачом.

Ляля и книги – неотделимы по жизни

Но когда пришло время поступать в ВУЗ, дедушка меня отговорил. Кого другого я бы не послушала, но дедушкин авторитет был непререкаем.

Как он радовался, когда я поступила в институт! До того я дважды «проваливалась» – дома решили, что мне надо стать инженером7. А я хотела врачом или переводчиком.

Дедушка на пенсии

Дедушка часто и тепло рассказывал о своих студенческих годах. Ещё до революции, когда нескольких студентов арестовали за выступления против властей, во всех ВУЗах Москвы студенты сдавали по копейке – больше не брали. Выйдя, «арестанты» шутя ворчали, что их слишком быстро освободили – они никогда так вкусно, и сытно не ели8 (им покупали даже икру)

Однажды дедушка взял меня на встречу выпускников. Как же там было весело! Интереснейшие, умнейшие люди! Старость коснулась только их тел. Как они радовались друг другу, сколько было тем для разговоров! А под конец, конечно —пение университетского гимна; «Гаудеамус игитур, ювенес дум сумус…» («Веселитесь, юноши, пока есть в вас сила…»)

Там я видела фото: дедушка с соучениками в прозекторской, у препарированного трупа, а кто-то при этом ест бутерброд – такое считалось в среди медиков – студентов высшим шиком!

Здание МГУ на Моховой, где до революции учился дедушка Ося

…

…Горько вспоминать о нашей ссоре из-за моего глупого упрямства, мы два года не общались. На мою просьбу начать всё сначала он согласился, причём без упрёков, по-мужски.

Дедушка любил читать вслух попурри из басен Крылова, и делал это великолепно. Была даже запись, но, к сожалению, не сохранилась.

У нашего с Володей старшего брата Вити уже была дочь Марина, но дедушка увидел правнуков и от меня, охотно с ними возился, когда мы приезжали. Но он уже стал слабеть, несмотря на «заботы» его второй жены – после смерти бабушки он женился на Руфине Николаевне, своей давней пассии.

За две недели до его смерти мы говорили по телефону. Дедушка совершенно спокойно сказал, что сердце у него полностью износилось. Это был последний разговор- через несколько дней его положили в госпиталь, но помочь ничем не смогли.

Смириться с тем, что дедушки нет, удалось с трудом. Не раз, когда случалось что-то хорошее, мелькала мысль: «Надо дедушке рассказать!» – и словно удар под дых…

Теперь они опять вместе…

Бабушка даже в старости была красива – статная, с нежным лицом, элегантная, величественная при непортящей еёполноте, строгая.

Как-то я, подростком, обидевшись, назвала её Екатериной Великой, за что звонко получила между лопаток.

Бабушка очень заботилась обо мне, но я была больше привязана к дедушке. Думаю, потому, что она при мне неодобрительно отзывалась о маме. Бабушка ОЧЕНЬ любила Витю, папиного сына от первого брака, и в разводе винила её.

Не мне их судить….

Жизнь она прожила нелёгкую. Когда в родился первенец Боря (в Орле, в 1918 г.), наш с Володей папа, времена были голодные. Бабушка как- то зашла по делу в один дом, а там пекли пирожки. Ей, кормящей, так хотелось есть, что она тайком один пирожок стащила.

Пережили и еврейские погромы бандитами и деникинцами. Только благодаря своей белокурой «неиудейской» внешности её и годовалого Борю не убили ворвавшиеся изверги.

У маленького Бори большие пальчики на руках не разгибались. Один пальчик, снимая сыну рубашечку, бабушка случайно разогнула, но со вторым сделать это не решилась, помня, как плакал малыш.

Баба Роза с сыном Борей, 1920—21 г.

На медкомиссии, когда папа поступал на военфак МИСИ, ему пришлось применить «ловкость рук», чтобы врачи не заметили дефекта.

У бабушки были проблемы с обувью для Бори. Карточка на обувь была детская, а нога уже взрослого размера.

Летом дедушка ездил на юг, а мы с бабушкой – к папе в Уручье.

В Уручье (Минская обл.), сейчас уже район Минска

Помню, идём мы сней по лесной дорожке, я грибы собираю, а бабушка у меня таблицу умножения спрашивает.

Сделала она как-то на лицо яичную маску, а маленький Вова спрашивает: «Бабушка, что ты со своей МОЛДОЙ сделала?»

Бабушка и папой командовала- он её смиренно выслушивал, а когда она уезжала, оставив меня до конца каникул, делал по – своему.

Во время ВОВ бабушка служила фармацевтом в черепно-лицевом госпитале. Там часто были раненые, ослепшие и оставшиеся без рук и ног. Многие просили об одном: «Дайте яду».

Не представляю, как можно было бы работать там, и не надорвать сердце.

Не миновали бабушку все тяготы военного времени. Когда дедушка перевёл её в свой базовый госпиталь, то она, и подросток Миша (их старший сын), никак не могли наесться. После обеда Миша брал хлеб, ложился на диван, и жевал до ужина.

Пенсия у бабушки была мизерная, она-капитан медслужбы, ушла из армии по болезни без должной выслуги, и они с дедушкой пошли в ЗАГС, чтобы бабушка в случае смерти дедушки имела право на половину его пенсии.

Их брак, как и принято было до революции, был зарегистрирован только раввином в синагоге.

Забавно, что «жениху и невесте» дали обычное время на раздумье и расписали тут же, узнав, что есть не только дети, но и внук.

На гражданке здоровья у бабушки хватало только на меня- хозяйство вела домработница, тётя Стеша, Степанида Васильевна, жившая в нашей семье со старенькой парализованной мамой.