Очередь умела набить себе цену. По Хфеде можно было понять, что Егош вертел им с ловкостью опытного интригана. Рабское клеймо номера, от которого учетчик хотел, но не мог отбиться, которое придется отскабливать песком, чтобы не позориться перед вольными загородными сезонниками, малышу-несмышленышу было преподнесено как знак принадлежности к высшей касте. Хфедя с замиранием сердца ждал, когда его удостоят клейма. Он восхищенно осмотрел номер учетчика, цокнул языком и смущенно признался: «К сожалению, я знаю счет только до двадцати. А тут сколько?» – «Почти тысяча». – «Ого! – воскликнул малыш, но робости не было в его голосе, наоборот, глазенки задорно сверкнули. – Я слышал, чем длиннее очередь, тем быстрее она движется. Тяжелый хвост сильно толкает вперед голову!»

Учетчик ощупал под собой деревянные рейки, крепившие толь, поерзал, готовясь встать. Нечего здесь было ждать. Какой-нибудь местный завхоз, городской коллега учетчика, наверняка посматривает за сараями из окон учреждения. Вряд ли он будет терпеть чужое присутствие на крыше. Прыгнуть с низкого сарая учетчику не позволяло больное колено. Он не знал, как оно себя поведет, когда он начнет спускаться по стволу тополя, держась единственной здоровой рукой.

Учетчик рассеянно отвечал на щебет мальчишки, пока тот с жаром новичка затверживал азы очереди. Единственное, что учетчику интересно было бы узнать, откуда маленький бродяжка пришел в город, какую работу надеялся получить, но об этом собеседник молчал. Наверно, какой-нибудь глумливый староочередник шепнул ребенку, что и на его возраст в городе найдутся вакансии. А в действительности желторотый юнец выстоит громадную очередь только для того, чтобы в отделе кадров с порога получить отказ. Непонятно, для каких целей, но здешние пауки вроде Егоша не ленились ловить в сети всякую мелюзгу. В других обстоятельствах учетчик попытался бы Хфедю образумить, но сейчас был слишком слаб, а еще черной неблагодарностью Лихвина научен, чем чревато спасение стоящих в очереди от очереди.

Из всех, кого учетчик до сих пор встретил в городе, никто не вызвал у него такой чистой, беспримесной жалости. Но учетчик подозревал, что после того, как он не нашел общий язык со зрелыми стояльцами, очередь подослала к нему юношу с безоблачным взглядом. Сам Хфедя мог не понимать, что с его помощью очередь пытается приручить учетчика. Глупо было выдвигать претензии Хфеде, еще глупее забывать, что наивное детское лукавство опаснее лицемерия взрослых.

У малыша не было багажа. В какой-то момент он достал из кармана замусоленный фантик от съеденной карамельки и со вздохом положил обратно. Сейчас он был голоден и зяб в своей одежонке. Но больше волновался о том, что служащим, как ему сказали, принято делать подношения, а ему, неимущему, нечего будет и подарить, когда он отстоит очередь и переступит заветный порог отдела кадров. Правда, бодро заметил малыш, у него еще есть время найти подарок, а выяснить вкусы кадровиков помогут советы старших по очереди. После этого предисловия Хфедя уже совершенно естественно поинтересовался, чем запасся его впередистоящий сосед. Но учетчик был начеку. Он сухо ответил, что в мешке одно учетное железо, дарить его запрещено, оно мало кому интересно.

Он даже не спросил у Хфеди, как пройти на окраину, хотя это представлялось таким логичным: малыш вошел в город, наверно, позже учетчика, когда метель уже улеглась, и ясно видел путь. Быстро же город выучил учетчика не рассчитывать на чужую помощь, доверять только своим глазам, полагаться лишь на свои силы.

Через полчаса учетчик шел по центральной улице. Он наклонился вперед под тяжестью вещмешка и осторожно ступал на больную ногу. Что могло помешать ему без подсказок пройти насквозь этот городишко? Он же не столица, не крупный промышленный центр. Его пересекают из конца в конец одна-две главные улицы. На какую-то из них его уже вывез автобус. Если идти, не сворачивая в боковые улочки, дорога сама выведет за город. Путь, может быть, не короткий, зато надежный.

Учетчик привык вольно шагать по безлюдным проселкам. Пробираться вдоль оживленного шоссе было сложнее. Едущие в обе стороны машины давно превратили свежевыпавший снег в черную и рыжую жижу, веером летевшую на обочины. Учетчик то выжидал, то бежал мимо луж, чтобы огромные, страшно крутящиеся колеса не обдали его грязью. Когда на шоссе разъезжались две большие машины, учетчик сходил в кювет, в глубокий, черный от копоти снег. Тротуар вдоль дороги был не везде. Раскисшая пешеходная тропа, теснимая деревьями и заборами, вилась то с одной, то с другой стороны улицы. Где дорога пересекала ложбину или ручей насыпью, тропа покорно ныряла вниз по рельефу, тогда уже грязь из-под колес дождем летела сверху, от нее не защищали редкие чахлые деревца на обочине. Без листьев, в клубах гари, они выглядели мертвыми, невероятным казалось их пробуждение, но учетчик наметанным глазом видел набухшие почки.

На тротуар из боковых улочек выныривали служащие. И поскольку они являлись постоянными городскими работниками и спешили по делам, а учетчик шел без дела, сторониться приходилось ему. Не уступи он дорогу, они бы его оттолкнули. В результате, таща на спине мешок, он вынужден был лавировать, переходить с одной стороны дороги на другую и полз, как улитка.

Даже если учетчик по невезению, а в последние сутки оно преследовало его неотступно, выбрал из главных улиц длиннейшую, вряд ли до городской черты было больше пяти километров. В нормальном состоянии полчаса ходьбы. Но силы были истощены метелью и очередью. С рассвета он держался на нервах.

На перекрестке главных улиц учетчик выбрал дорогу вниз. Это было вероятное направление к реке. По загородным рассказам учетчик помнил, что с одной стороны естественной границей города служит река. Дорога привела на мост, под ним текла река, но не та. Она больше напоминала ручей. Над узеньким руслом от берега до берега нависали ивы. С обеих сторон речушку стискивали просторные огороды, частью свежевскопанные. Некоторые безо всякого забора тянулись до самой воды. По берегам вытаивали кучи мусора. Вечно занятые, спешащие горожане просто сдвигали его в обрыв. На одном огороде резвилась рослая кудлатая псина, весна пьянила.

Без сомнения, под мостом тек приток нужной реки. Парой недель раньше учетчик ушел бы к слиянию по льду. Но сейчас он рисковал провалиться: лед истончился, под ним пульсировало течение, местами вода выплескивала на поверхность. А проход по берегу, по рыхлому снегу, ощетиненному густым кустарником, был слишком труден.

Учетчик пошел дальше по центральной улице, ища первое ответвление влево, чтобы повернуть по течению притока. Но затяжной подъем от моста в гору казался беспросветным. Слева от дороги высились заборы и здания, в основном двухэтажные каменные постройки с ветхой лепниной на фасадах. Над мощными сводчатыми окнами трогательно висели балкончики. В плотный ряд тяжеловесной старой архитектуры втиснули современную коробку дома быта и легкомысленный кинотеатрик. Лишь когда подъем кончился, за огромной кирпичной руиной непонятного происхождения потянулась прозрачная решетка горсада. Странно было соседство места отдыха горожан с заброшенными развалинами.

Железные ворота в маленький пустынный сад были приотворены. Учетчик прошел среди свободно растущих старых деревьев, мимо памятника юному герою на высоком постаменте, мимо ржавых аттракционов, мимо круглой деревянной эстрады и вдруг очутился на краю обрыва. Дух захватывало, такой отсюда открывался простор! Учетчик стоял над рекой. Она текла с юга на север медленной широкой лентой. Из-под ног спускался к реке огромный высокий берег, плотно застроенный. Между учетчиком и водой петляли узкие улочки, сквозь голые кроны садов виднелись домишки. Зато на противоположном, низком и пологом берегу открывалась ширь лугов, за ними до горизонта темнел лес.

На таких заливных лугах после половодья остаются в понижениях озерки. Когда вода спадает, зашедшая на луг рыба не может уплыть в реку. На мелких, прогреваемых солнцем водоемах, удобных для ловли и разведения рыбы, Рыморь планировал открыть новый весенний сезон. И хотя накануне бригадир заночевал в сугробе по эту сторону реки, уже сегодня он вполне мог перейти на другой, пологий берег, чтобы до самого начала сезонных работ держаться на границе паводка, чутко следя за переменами, отступая и наступая с водой. Там его и следовало искать, причем не мешкая. Лед скоро должен был тронуться. Сверху учетчик видел черные точки сезонников, с безостановочностью муравьев они колупали ледяной панцирь. От дружных усилий по льду бежали трещины. Под одним из рисковых парней открылась полынья, он ловко отпрыгнул, тяжелая льдина закачалась на воде, как голодная рыбина. Сколько же удали, силы и простого весеннего озорства после дрёмы зимнего безделья ощущалось в действиях ледокольщиков! И как жалок на их фоне был какой-нибудь Лихвин, мелочный здоровяк, трясущийся за свое место в такой же алчной, оглядчивой очереди! В стороне от ледокольщиков, на широком участке русла, где лед казался белее и прочнее, реку медленно пересекала крохотная фигурка. Может Рыморь, может нет. Не важно, в любом случае учетчику следовало переправиться на тот берег. Иначе близкий ледоход и разлив реки отрежут его от фронта весенних работ недели на две.