Не могу не отметить еще раз, как жизнь все время работает на твое искусство (а изготовление стекла - это высокое искусство, и я готов сколько угодно спорить, доказывая, что это так и только так!), подкидывая идеи и образы, питая твое воображение из любых источников. В "Двенадцати месяцах" Маршака дано такое описание марта:

Пробирается медведь

Сквозь лесной валежник,

Начинают птицы петь

И расцвел подснежник!

Эти строчки все время крутились в моей голове, пока меня не осенило: а почему бы не попробовать сделать стеклянные подснежники? И я сделал. Букетик подснежников удался мне просто великолепно. После этого, вдохновленный, я принялся делать и другие весенние цветы: мимозы, примулы... Спустя несколько лет, когда мне всерьез пришлось думать о том, как прожить, эти цветы меня очень выручали. К Восьмому марта мои стеклянные букеты подснежников и ветки мимоз, нежные и тонкие, пользовались бешеным успехом, ко мне приезжали перекупщики, оптовики и представители магазинов из других городов, вплоть до Москвы и Ленинграда (тогда еще - Ленинграда). Я начинал делать эти цветы еще в декабре, в перерывах между серьезной работой, как отдых руке и глазу, потому что ничего сложного для меня в и их воспроизведении уже не было, и года три, пока и другие мои изделия не начали продаваться за хорошие деньги, эти "восьмимартовские" сувениры обеспечивали меня чуть ли не на год вперед.

Но все это будет позже. А тогда, я отправился к Ирке на день рождения с тяжелым шаром в ранце. Мне пришлось положить шар в ранец, во-первых, потому что, он оказался тяжелее, чем я предполагал. Ну, понятно, одно дело - на несколько секунд приподнять его в руках или перенести на метр-два с одного рабочего стола на другой, и совсем другое - тащить несколько сот метров. Поэтому, конечно, надо было нести его на спине, а не в руках, иначе к концу пути я бы совсем выдохся, а когда руки затекают от тяжести, недолго и выронить подарок. А во-вторых - потому, что все пространство ранца, с его жесткими стенками и крепким каркасом я заполнил мягкой ветошью, окутав ею шар, чтобы в дороге он был в полной безопасности. Хотя и недолгая выходила дорога, но мало ли что могло случиться. Достаточно один раз споткнуться, и...

Я еще сам не понимал, какой чудесный шар мне удалось сделать. В последующие годы возникали ситуации, когда он мог разбиться вдребезги не раз и не два, но оказался будто заколдованным. Ничто его не брало, не то, что трещинки, а даже щербинки на его поверхности не появилось.

Впрочем, я забегаю вперед. О том, что было дальше, я поведаю в нужный срок. А пока я просто отправляюсь на День рождения.

Чем хорошо стекло? Тем, что практически не надо искать материал для работы, он есть повсюду. Сколько битого стекла можно насобирать, если нужда приспичит! И марганцовка, и медь, и свинец, и многие красители - все легко добываемо. Да и если вздумаешь выплавлять стекло сам - все составляющие, как говорится, в земле найдешь, в земле или под рукой. К тому времени я настолько разбирался в химии, что давно иссякшие в наборе "Юный химик" препараты научился находить сам, пользоваться теми веществами, что всегда под рукой. А что до колбочек, реторт и стеклянных трубочек, которые, естественно, постоянно бились, то я и сам мог их выдуть взамен утраченных. Короче, я, по большому счету, ни от кого не зависел, и это чувство независимости было мне приятно.

Но порой я все-таки обращался за помощью, когда были нужны особо чистые вещества или когда добывать эти вещества самому было слишком много мороки. Помочь мне всегда был готов Иркин отец. Он встречал меня радостно и дружелюбно, когда бы я ни заглянул, а препараты у него имелись любые, в изобилии, даже в те годы всеобщей нехватки самых простых вещей. Еще бы, ведь как раз его особый цех, выпускавший самые ценные и необычные виды стекла, занимался еще и производством тех внепоточных уникальных изделий, которые шли и в валютные магазины, и в Кремль. Когда по телевизору показывали вручение подарков важным зарубежным делегациям, там мелькали и работы, сделанные под началом Иркиного отца. Мне запомнился кувшин в виде жар-птицы, мимолетной радугой порхнувший в руки какому-то экзотическому президенту. Кроме того, они делали и пуленепробиваемые стекла для "членовозов" (интересно, продолжают ли так называть в России правительственные машины?), и совсем уникальное стекло, необходимое в космической и военной промышленности. Понятно, что даже в самые дурные времена его работа оплачивалась щедро. Отсюда были и японский телевизор с видеомагнитофоном, и многое другое. По-моему, Иркин отец оказался из тех, кто стал жить даже лучше, чем раньше, потому что теперь он мог принимать частные заказы, - ведь система, когда при любых деньгах тебе что-то было недоступно без "товарных" или "продуктовых" карточек, уходила в прошлое. Есть деньги - покупай все, что хочешь.

При этом Иркин отец оставался таким же скромным, немного молчаливым и непосредственным в общении, как и прежде. Меня он всегда приветствовал. Я думал потому, что рад был помочь мне после смерти отца, но в разговоре с Иркой понял, что не только поэтому. Конечно, на него повлияли слова умирающего Дормидонтова.

Надо сказать, я часто припоминал тот фильм, который мы смотрели вместе с Иркой, и тот день вообще. Чем больше я думал, тем больше укреплялся в мысли, что тайная сила, управляющая моей жизнью, существует. Такая сила, которая для меня многое может сделать, если я не нарушу условий, на которых она взялась мне помогать. Думать об этом было и страшно, и приятно. Страшно - потому что я понимал, какая она, эта сила, и во что может вылиться ее покровительство. И приятно - потому что при этом тайном вмешательстве, хоть и адском, жизнь обретала цельность и порядок, все ее события выстраивались в четкую логически последовательную структуру, переставали быть цепью нелепых и ни к чему не обязывающих случайностей. Да, наверное, легче было признать пусть самый зловещий порядок, которому ты не безразличен, чем представлять себя щепкой, затерявшейся в морских волнах, на которую всем наплевать и которая сгинет так же бесцельно и одиноко, как и появилась на свет.

Пожалуй, приблизительно так я мог бы объяснить тогда свои мысли и переживания в то время.

Новому настрою моих мыслей, моей крепнущей вере в то, что где-то там, за моей спиной, надо мной распахнулась пара черных крыл, способствовали и все новые "мистические триллеры", которые мы с Иркой смотрели втайне от ее родителей. Названия одних я забыл, другие помню до сих пор. Среди них и "Омен", и "Полтергейст-1", и, конечно, "Изгоняющий дьявола", но все они убеждали, что за пределами видимых и обычных человеческих жизней всегда протекает иная жизнь и есть люди, становящиеся как бы мостиком между мирами, когда их выбирает добрая или злая воля.

И чем больше я об этом размышлял, тем больше мне хотелось воплотить в материале задуманную мной пару автомобилей и тем тщательней я готовился к этому воплощению.

В тот день я отправился к Иркиному отцу, чтобы попросить у него соляной, а также серной кислоты - обе были необходимые мне для работы. Конечно, эти опасные химикалии я мог бы достать и где-нибудь еще, но, думалось мне, проще всего было пойти самым прямым путем. Иркин отец мне не откажет, он знает, что без дела я ничего не попрошу и что в работе я всегда очень осторожен.

Кроме того, у меня была и вторая, задняя мысль. Я не сомневался: Ирка не договорила мне чего-то, сказанного обо мне ее дедом. Пытать ее на эту тему я давно перестал - было ясно, что она не "расколется". Но, может, ее отец что-то мне поведает, если я умело поведу разговор?

За воротами, на служебной стоянке, я увидел рядом с "жигуленком" Иркиного отца еще одну машину. Сердце у меня екнуло: это была черная иномарка довольно элегантных очертаний. Неужели мой автомобиль? Но достаточно было взглянуть еще разок, чтобы понять: я ошибся. Смотрелся автомобиль вполне хорошо, однако все его формы были расхожими, ординарными, не выходили за пределы чего-то необычного. Да и целый ряд мелких примет слегка сбитые боковое зеркальце и ручка задней двери, облезшие либо отколовшиеся кусочки краски под багажником, брызги грязи свидетельствовали об обратном. Была поздняя осень, и обычная машина не могла не подхватить грязь, колеся по нашим дорогам. А я твердо знал: тот автомобиль всегда находится в идеальном состоянии, на нем не могло быть ни сошедшей краски, ни малейшего искривления самой мелкой детали, ни царапины вокруг дверных замков. Даже по самой грязной проселочной дорогой он пролетел бы птицей, к нему не пристало бы ни пятнышка грязи.