© Вячеслав Владимирович Орехов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы сидим в деревянной беседке детского сада. Летний день близится к концу, детский сад закрыт, и теперь под зеленью вьющихся кустарников сидят обитатели нашего двора. Мы неторопливо играем в карты, щуримся от знойных лучей заходящего солнца и слушаем.

Слушаем, не обращая внимания ни на приходящие карты, ни на музыку из модного переносного приёмника, ни на окрики, доносящиеся со двора.

– А «деды» сразу наехали, как вы только в часть зашли? – интересуется Лёха, мой одноклассник.

– Нет, – как бы нехотя отвечает Игорь. – Сначала месяц карантина был, а вот потом в роту привели, и там началось…

Игорь выдерживает паузу, затягиваясь сигаретой.

Да, он умеет выдерживать паузы, умеет красиво говорить и умеет поступать как настоящий пацан. Игорь старше нас на четыре года. Мы только вот закончили школу, а он уже успел отучиться в училище на помощника машиниста и сходить в армию.

– В роте нам сразу сказали, чтобы мы вешались, потому что вечером у всех будет «прописка» и многие останутся без почек, – Игорь презрительно сплёвывает. – Мне-то по фигу, я такое ещё в училище проходил, а вот пацан из Москвы, толстый такой, как запричитал: ой, да как же так? Да что вы себе позволяете? Надо пожаловаться командованию!

При этом Игорь смешно морщит лицо и пискляво передразнивает. Мы громко хохочем над пугливым москвичом: да, да они все такие! Привыкли там, в Москве, чтобы всё как в кино: метро, консерватория, Кремль, чистота, порядок… А жизни – то и не видели! Толи дело мы, русские пацаны, родившиеся в далёком Узбекистане благодаря непоседливым родителям.

– Ну, а тут выходит такой здоровый сержант и спрашивает: кто здесь из Ферганы? Все притихли, даже «деды». Ну, я, говорю, и чё? – Игорёха снова брезгливо сплёвывает. – А он говорит, типа, меня в начале службы твой земляк, сука, так гонял, что тебе сегодня ночью вообще хана придёт. Лучше вешайся. А я, спокойно так, говорю, мол, посмотрим ещё.

Мы с ненавистью сжимаем кулаки и с пониманием киваем. Да, именно так и мог ответить наш негласный лидер. Именно таким мы его знали всегда. Он не только умел смешно рассказывать новые анекдоты, но и единственный из нас грубил взрослым мужикам, когда нас гоняли с крыш кооперативных гаражей, смело лазил по чужим огородам и подвалам, и также смело заводил разговоры с незнакомыми девчонками, пока мы краснели и стеснительно ёрзали. Конечно, он вёл себя так не потому, что был старше нас на целых четыре года, а потому что был действительно крут. И этот его рассказ был лишним тому подтверждением.

– Мне даже «деды» посочувствовали, а москвич вообще за рукав схватил: ой, давай к командиру части пойдём, это же безобразие! – Игорь опять делает смешное лицо. – А я ему говорю: успокойся, я не из таких передряг вылазил.

Мы снова хохочем над трусливым москвичом, а Игорь неторопливо раздаёт карты. Во время непроизвольной паузы, каждый из нас примеряет на себя подобную ситуацию и пытается предугадать дальнейшие события.

А дальнейшие события происходили как в настоящем кинофильме: ночью в каптёрке по отдельности набили морду каждому вновь прибывшему, кроме последнего. Последним, естественно, оказался наш ферганский вожак, который сразу же завернул в челюсть здоровому сержанту, а потом заодно и двум его товарищам.

– Да, – с досадой откровенничает Игорь, – Если бы ещё двое не подоспели, я, может, и отбился бы. Но впятером меня всё-таки завалили и долго пинали. Во-о-от такой бланш на глазу под утро вылез!

Мы сочувственно киваем.

– А как же офицеры? – осторожно задаёт вопрос его младший брат Петька.

Игорь сурово смотрит куда-то вдаль:

– Я сказал комбату, что это моё личное дело, и я сам разберусь.

В следующие полчаса мы получаем полное описание второго вечера, когда ферганскому герою пришлось вновь вступить в схватку с превосходящими силами противника. Была разбита губа и кулаки в кровь, но и старослужащие без подарков не остались!

Я не могу спокойно сидеть и периодически зачем-то вскакиваю, растирая ладони. Лёшка не переставая курит, а Петька нервно кусает губы. Всеми мыслями мы уже там, рядом с нашим старшим товарищем, в холодной казарме стройбата, защищаем честь «настоящего пацана».

Не обращая внимания на нашу бурную реакцию, Игорь продолжает рассказывать об утреннем построении, на которое он приковылял прихрамывая и держась за рёбра, но так и не порадовал командира жалобами.

– Я сам разберусь, – ответ достойный уважения.

Третья ночь сулила новые испытания крепости воли и кулаков, но Игорь был готов ко всему и шёл в казарму, не выказывая и тени страха.

Всё закончилось совершенно неожиданно. Здоровый сержант вдруг остановил «дедов» окриком, пожал игорёхину руку и сказал, что больше никто не посмеет повысить голос на этого смелого человека.

С тех пор, Игорь стал жить припеваючи: получил какую-то тёплую стройбатовскую должность, много спал и вкусно кушал. Ходил в частые увольнения по сочинским пляжам, где базировалась его войсковая часть, и знакомился с многочисленными девчонками, при первой же возможности вешающимися ему на шею….

Боже мой, сколько раз я потом буду вспоминать эту идиотскую историю и десятки подобных!

Лишь спустя годы, я узнаю, что его мать, вдова тётя Нина, ездила в Сочи не только навестить старшего сына, но и чтобы потребовать от командования навести в дружном воинском коллективе хоть какой-то порядок и вернуть наручные часы – память о погибшем отце Игоря. Был большой скандал.

Но это потом. А сейчас в мире нет более авторитетного человека. Мы почти боготворим его. Перенимаем манеру говорить, копируем походку и стиль одежды. С ним весело и спокойно. А как же иначе, ведь он видел Жизнь, прошёл тяжёлые армейские испытания и не был сломлен!

Скоро и всем нам предстоит окунуться в этот бурный водоворот событий. Я не знаю, кем стану в далё-ё-ё-ком будущем, после службы. Не знаю, надену берет десантника или фуражку артиллериста, окажусь в заснеженном посёлке крайнего Севера или в закрытом городке Европы. Одно мне известно точно – ближайшей весной я пойду служить в Армию!

Но как раз вот этому и не суждено было случиться.

В Армию-то я так и не попал.

Наконец, самолёт стал снижаться. За восемь часов полёта удалось немного вздремнуть, но усталость, накопившаяся за последние два дня, казалось, стала ещё больше.

Я, как в тумане, вспоминал жаркое утро и построение в военкомате, тяжёлые минуты прощания с родителями на железнодорожном вокзале и душный плацкартный вагон, привёзший нашу команду в Ташкент. Там нас привели в аэропорт, где мы ещё полдня прождали свой самолёт.

Я уже познакомился с некоторыми попутчиками. Всего нас было чуть больше сотни, но русскоязычных только пятеро. Мы с самого начала решили держаться вместе. Остальные – представители великого узбекского народа. Причём, в большинстве, из далёких кишлаков, где трамваи не видели даже по телевизору. Хотя, и телевизоры тоже… В общем, русского языка эти ребята почти не знали, и, судя по удивлённым лицам, много чего не знали ещё.

Всё это время, каждый из нас пытался выведать у людей хоть как-то причастных к нашему путешествию – куда? Но никто толком ничего не знал или делал вид, что не знает. Мы жарились под палящим солнцем на краю аэродрома, ожидая свой самолёт. Весь наш табор развалился на сумках и рюкзаках. Кто-то дремал, кто-то лениво разговаривал и курил.

Один из моих новых приятелей, Серёга, пил газировку и заговорчески оглядывался. Вчера, на призывном пункте, он был абсолютно пьяным, поэтому сегодня тщетно пытался сопоставить дни недели, своё географическое положение и некоторые события. Наконец, бросив это безнадёжное дело, Серёга пустился в философские размышления о грядущем. Его сдержанная улыбка и прищур глаз выдавали авантюрный характер. Такой нигде не пропадёт.