Этот метод понимания того, как работает мир, говорит нам, что все сложные системы стабилизируются, или самоорганизовываются, если их равновесие нарушается, и создается новый порядок. И самое незначительное изменение в исходных условиях сложной системы может стремительно и самым драматичным образом изменить ее конечное состояние.

Эта концепция иллюстрируется примером, известным как эффект бабочки: незаметный ветерок, который сегодня создают в Калифорнии взмахи крыльев бабочки, может через несколько месяцев вылиться в бурю на другом конце света. О том же говорит и хорошо известный отрывок из стихотворения «Гвоздь и подкова» британского поэта Джорджа Герберта[36]:

Теория хаоса также говорит о том, что даже внутри кажущихся случайными и неорганизованными систем все равно существует вполне различимый порядок, созданный стремлением к самоорганизации.

Мозг — это сложная, хаотичная система, и даже самое незначительное изменение сигнала на входе может в любой момент самым решительным образом изменить систему его работы. Недавние исследования больных эпилепсией, проведенные с использованием подходов, характерных для теории хаоса, показали, что припадки, наступление которые медики дружно считали непредсказуемыми, на самом деле можно предсказать. Они начинаются с крохотного скачка электрической активности, и то, что за ним следует, вполне предсказуемо. Когда ученые с помощью электроэнцефалограмм изучали мозговые волны больных, они этих предупреждающих признаков не видели. Но когда они для анализа мозговых волн стали использовать компьютерную программу, созданную на основе теории хаоса (этим занимались в Университете Аризоны), выяснилось, что можно с более чем восьмидесятипроцентной точностью предсказать начало приступа: это случается примерно через час после того, как в мозгу больного меняется электрический сигнал. Обнаружение такой модели в том, что кажется хаотичной работой мозга, позволит разработать такой тип лекарственного средства, который сможет предотвращать приближающийся приступ.

Принципы теории хаоса помогают разобраться и с тем, что представляют собою сновидения. В период бодрствования нейромодуляторы, такие как серотонин, по большей части усмиряют мозговой хаос, но в фазе REM физиологические изменения вводят мозг в хаотичное состояние, и, как считают Хобсон и Кан, яркие, сложные сновидения — это признак его самоорганизации. Единственными ограничениями являются внутренние воспоминания и следы недавнего опыта, но двери для всевозможных комбинаций образов и сюжетов остаются открытыми.

«Сновидение — возможно, самое творческое состояние сознания, при котором хаотичные, спонтанные рекомбинации когнитивных элементов создают новые информационные конфигурации: новые идеи.

И хотя многие или даже большинство этих идей могут оказаться бессмысленными, некоторые все-таки окажутся очень полезными, поэтому время, которое мы тратим на сон, мы тратим далеко не впустую», — говорит Хобсон.

На самом деле, предполагает Стивен Лаберж, творческие и непривычные нейронные связи, которые возникают во время фазы быстрого сна, служат куда более фундаментальным целям, чем даже дарвиновская схема выживания видов: «Возможно, сновидения вырабатывают широкий спектр поведенческих схем или сценариев, руководящих восприятием и действиями, из которых уже и выбираются пригодные для изменяющихся обстоятельств».

Как считает Берт Стейтс, бывший профессор английской литературы и сценических наук Корнелльского университета и Университета Калифорнии в Санта-Барбаре, измененное состояние самоорганизации, продуцирующее сновидения, может быть сходно с тем, что происходит в мозгу писателя, художника, ученого, математика-теоретика, когда они захвачены творческим процессом. Стейтс всегда интересовался сновидениями и написал целую книгу о связях между сновидениями и искусством — «Увиденное во тьме: размышления о сне и сновидениях» (Seeing in the Dark: Reflections on Dreams and Dreaming). Уйдя на пенсию, Стейтс предался еще одной страсти: пишет маслом в студии, расположенной в собственном саду. Его картины сами напоминают сновидения: это пейзажи, бо́льшую часть которых занимает небо с его бесконечно причудливыми облаками, изменчивым светом, тончайшими вибрациями цвета. Мы сидим в саду, среди цветов и порхающих колибри, и Стейтс рассуждает о том, что если бы с помощью ПЭТ и других методов визуализации исследовали мозг писателя или художника за работой, то наверняка бы обнаружились те же модели активации, что и у тех, кто видит сновидения в состоянии быстрого сна.

«Состояние, в котором пребывает разум художника, ученого, писателя в разгар творческого процесса, да даже то состояние, в котором пребывает читатель увлекательного романа, схоже с состоянием того, кто видит сон: все они погружены в иной мир и практически не замечают окружающего, — говорит Стейтс. — Погружение в воображаемый мир сопровождается состоянием дезориентации, как это случается, когда мы видим сон, — вот почему во время чтения книги не стоит совершать хирургических операций или обезвреживать бомбы. Впрочем, не стоит этого делать и пребывая в мечтах». Во сне, как и увлекшись чтением, видение и увиденное суть едины: мы видим слова на странице, но они растворяются в ментальных образах, к которым эти слова относятся, — пока нас не призовет к реальности звонок телефона или голос рассерженной супруги. В состоянии же сновидения образы продолжают свое ничем не потревоженное шествие.

Конечные продукты спящего мозга и виртуальных миров, созданных писателями или художниками, также имеют общие черты. Стейтс считает, что и сновидения, и искусство — во всех его разновидностях — суть проявления той же биологической потребности превращения опыта в некую структуру. «Сновидение использует кинематографические ресурсы для создания драматического представления, предназначенного единственному зрителю — самому себе, — поясняет он. — В виртуальном мире снов и литературы мы много раз пускаемся в плавание по бурному морю жизни, а в мире реальном мы совершаем это лишь раз».

Стейтс считает, что универсальные сновидения, такие как появление нагишом в людном месте или падение со скалы, схожи с литературными архетипами — то есть историями, в центре которых ревность, желание и месть, существующими со времен Древней Греции и по-прежнему живущими в современной литературе. «Никто не хочет упасть с моста в бурную реку, никто не хочет пребывать в одиночестве, отринутым миром, униженным, нагим, неподготовленным, потерянным или обездвиженным перед лицом надвигающейся опасности. И поскольку мы все подвержены этим страхам, мы видим их во сне — в зависимости от культуры и личного опыта варьируются лишь обстоятельства и окружение».

Беспощадная, бескомпромиссная свобода спящего мозга, позволяющая нам прыгать с крыши небоскреба и парить над городом, — это именно то, в чем так нуждается творческий процесс, поэтому нет ничего удивительного, что те, кто способен видеть яркие, невероятные сны, тянутся к творчеству и в реальной жизни. Стейтс предполагает, что у тех, кто увлечен искусством, теоретическими науками, математикой, имеются нейронные цепи, «обладающие необычной способностью к установлению таких связей, в которые не вовлечены последовательные или аналитические рассуждения, — они обладают той свободой, которую во время сновидений дарит нам ацетилхолин». (Если помните, ацетилхолин — это тот нейромодулятор, который преобладает в фазе REM.) Теория Стейтса подтверждается результатами исследования, проведенного Джеймсом Пейджелом, руководителем центра расстройства сна «Скалистая гора» в Пуэбло. В 1995–1997 годах Пейджел обследовал участников творческих мастерских киноинститута Sundance в Юте на предмет связей между сновидениями и творчеством, опросив сценаристов, режиссеров и актеров — всего 62 человека. Пейджел выяснил, что эти люди почти в два раза чаще и лучше запоминают сны, чем участники его предыдущих исследований, более того: они в два раза чаще признавали, что сновидения оказывают влияние на их творческую активность. «Нет сомнений, что эта группа успешных деятелей кино отличается от всех остальных обследованных мною групп, продемонстрировав значительные различия в запоминании и использовании сновидений, — говорит Пейджел. — И это соответствует теории о том, что те, кто добивается успеха в различных областях творчества, способны пользоваться собственными сновидениями и обнаруживают с ними тесную психологическую связь».