- Ладно, - говорит, - в профсоюзном доме посидим. Это вас устроит?

- Вполне, - говорю, - если только вам это удобно...

- Удобно, удобно! - заверяет он. - Нам там никто не помешает, а все приличия будут соблюдены.

На том мы и порешили. Букин укатил стол для нас готовить, заранее облизываясь, а мы к похоронному автобусу пошли, который должен был нас вместе с другими назад на квартиру отвезти.

- Вполне тебя понимаю, дед, - шепчет мне она, помогая идти к автобусу. - Честное слово, этому типу я сама с удовольствием шею сверну, за один его масляный взгляд. Ну и мерзость ты себе в партнеры выбрал!

- Ты этого типа не трожь! - отвечаю ей, тоже шепотом. - Он - мой, и я с ним сам разберусь.

Она поглядела на меня, вот так, снисходительно, что ли, и отвечает:

- А говоришь, я дура.

Я хоть и понял, что она имеет в виду, но спорить с ней не стал.

Так вот, посидели мы на поминках, сколько надо, и стали собираться.

- Чего так рано уходишь, Григорьич? - Настасья спрашивает.

- Ты уж прости, - говорю, - устал, да и дела кое-какие есть. Которые нам с племянницей ещё уладить надо. Или, как она говорит, "утрясти".

- Что ж, спасибо тебе, - говорит она. - Отдохни получше, ведь намаялся ты за эти дни. Я квартиру не узнала, как вошла - никаких следов погрома. А как услышала, что ты один все в порядок привел - так вообще ахнула!

- Ничего, - говорю, - не бери в голову, мне это особого труда не составило.

Выходим мы, и, пока по лестнице спускаемся, я спрашиваю:

- Может, мне пистолет отдашь? Неровен час, обнаружат у тебя...

Она ведь пистолет на ноге пристроила, на ногу пристегнула с внутренней стороны и повыше, ну, точно, как в прежние времена резинки для чулок там затягивали, а мой у меня за поясом спрятан, как всегда, и пиджаком со свитером прикрыт.

- Не беспокойся, - говорит. - Букин удавит любого охранника, который вздумает меня обыскивать, это ж понятно. А вот тебе два пистолета на себе тащить - это и ни к чему, и риск больше.

- Ну, ладно, - отвечаю. - В крайнем случае, у нас обоих оружие под рукой будет, чтобы сразу огонь открывать, если нас раскусят до срока.

И с тем мы выходим из подъезда, видим машину, которая нас поодаль ждет, и садимся в нее. У Букина, понятно, шофер другой - "качок" такой угрюмый, и я узнаю в нем одного из тех громил, что охраной возле "профсоюза" шастали. А Букин весь цветущий и мелким бесом перед нами стелющийся. Ну, понятно, что он не передо мной изгаляется свои павлиньи перья распустить.

- Вы уж, - говорит, - простите, что простенько, может, вас приму, но времени не было подготовиться, кто ж знал, что такая неожиданная встреча произойдет. Но, если пожелаете, то в следующий раз все иначе будет, совсем иначе!

Людмила слушает, губки поджимает, этакую фифу из себя строит - и бедную, и в правилах, но себе на уме. Букин от этих поджатых губок совсем в маразм впадает и полную чушь несет.

- Мы с вашим дядюшкой хорошо ладим, мы ведь партнеры, как я вам сказал, так что ради него и вас всегда пригреть готов... - ну, и так далее. Лишь порой ко мне обращается, чтобы я справедливость каких-то его слов подтвердил.

Я только киваю и поддакиваю. Приезжаем мы, Букин сам перед нами торопится, двери на распашку открывает. Какой там личный досмотр, только зря нервничали! Мы, наверно, могли бы пулемет пронести, и охрана даже не заикнулась бы насчет того, что это, мол, у вас из-за пазухи выпирает. Видно, Букин их предупредил, чтобы относились к нам с полным уважением.

И проходим мы в комнату, где Букин со мной договор подписывал. Там на низеньком столике роскошное угощение накрыто, с водкой, шампанским и прочими прелестями. И виноград нескольких сортов тебе, и груши, и бананы, а уж о мясных и рыбных нарезках разнообразных я молчу, все равно всего не перечислишь.

- Давайте, - говорит Букин, - выпьем за наш деловой союз, а также за знакомство с вами, очаровательная племянница моего партнера! Вы шампанское пьете?

- Пью, - отвечает она.

Букин пробкой в потолок стреляет, полный фужер ей наливает, а мне и себе водочки. И сидим, млеем, как бы. "Племянница" моя, гляжу, зарумянилась, на Букина с почтением поглядывает, и после каждого глотка шампанского все глупее хихикать начинает на его комплименты, а на третьем бокале совсем зарделась, и начинает пуговку на блузке постоянно теребить вроде, от смущения, вроде, от того, что жарко ей стало, а вроде, понимай, и от того, что головка от лести кружится и она перед таким солидным мужиком, как Букин, уже и устоять не способна. А Букин, скотина похотливая, уже и глаз от этой пуговки оторвать не может, словно ждет, расстегнется или не расстегнется.

Честное слово, хоть и не настоящая она мне племянница, но если б не цель, ради которой мы в это осиное гнездо залезли, не сдержался бы я и дал Букину по роже за такое скотство. Это ж надо, при живом дядюшке племянницу внаглую соблазнять, такое лишь те себе позволяют, кто считает, будто им все дозволено и не про них любые законы и правила писаны.

А она в какой-то момент встает, спрашивает, куда пройти на секундочку можно. Букин объяснять начинает, потом рукой машет и говорит:

- Да лучше я попрошу, чтобы вас проводили, а то заблудитесь еще.

И зовет по переговорнику какую-то "Ирочку". Появляется эта Ирочка, в форменном таком передничке, как у буфетчицы или официантки, юбка такая, что смех один, почти до трусов своими ногами красуется. Я так понимаю, что она и выполняет здесь роль буфетчицы, а заодно и другие обязанности справляет.

Ничего девка, но, конечно, с моей "племянницей" и рядом не поставишь. И главное, в отличие от Люды моей, она какой-то полированной выглядит, если понимаете, что сказать хочу. Ну, у моей "племянницы" красота вся как есть живая, прямо светится, а у Ирочки этой все на марафете показном, и от этой яркости красок она, наоборот, не свежей, а ещё больше потасканной, чем на самом деле есть, выглядит. И она, Ирочка эта, тоже это понимает, потому что очень придирчиво к Людмиле присматривается, губки поджав, и взгляд у неё очень недоброжелательный, любой огрех ищет. Я только посмеиваюсь про себя этой женской зависти, а уже тогда стоило бы мне насторожиться, старому болвану.

- Ирочка, - говорит ей Букин масляным голосом, вот-вот сам растает, проводи нашу гостью в дамскую комнату.

- С удовольствием, - говорит Ирочка. И ведет мою племянницу из комнаты. Из-за дверей её голос слышу. - Нет, не надо, туда не ходите, нам в другую сторону.

Ага, соображаю, моя "племянница" будто по ошибке не тот поворот взяла, и раз её туда не пускают - значит, в той стороне заложников и надо искать.

- Хорошая у тебя племянница, - говорит Букин. - Что ж ты раньше её скрывал?

- Да мы ж с вами знакомы без году неделя, - отвечаю. - И вы обо мне почти ничего не знаете, и я о вас почти ничего. Иначе даже странно было бы.

- Это верно, - кивает он. И ещё себе и мне водочки подливает. - А девка она, вроде, скромная, не балованная, да? - спрашивает.

- Да где ей балованной быть? - говорю. - Наполовину сирота, всех родственников и есть, что её мать, моя сестра двоюродная, да я, пенсионер. В таком положении о каждом куске хлеба думаешь, а не о том, чтобы баловство себе позволить.

- Это нехорошо, - говорит Букин. - Такую красавицу надо холить и лелеять и на руках носить.

- Для этого сильные руки иметь надо, - говорю как бы в шутку.

- Да у любого мужика от одного взгляда на неё в десять раз сил прибавится! - говорит он.

Тут и Людмила с Ирочкой возвращаются. Людмила на место садится, а Ирочка как-то странно на неё посмотрела, прежде чем за дверью исчезнуть. Ну, я опять-таки это на женскую зависть списал. А Людмила мне под столом ногой на ногу давит: мол, разобралась я в географии дома, и где какая охрана располагается, и скоро можно действовать начинать.

- Вот товарищ директор говорит, что готов тебя на руках носить! говорю я, посмеиваясь.