- И все?

- Нет. Еще, сказал, пусть учтет, что на адвоката могут наехать те, которые стреляли. Поэтому адвоката пусть ищет не от своего имени, что-нибудь придумает, чтобы следов не оставлять.

- Ишь ты! - усмехается Шипов. - Как припекло, мозгами шевелить начал! Не ждал от него! А тебе, дед, вот что хочу сразу сказать - какие там делишки за мной ни водятся, а в безобразии, учиненном в квартире твоего друга, я не участвовал. Больше того, поймал бы мерзавцев - лично бы придушил, потому что они нам всю фишку поломали! Хозяин уже почти договорился с Пигаревым, чтобы новую совместную палатку открыть, да и у меня был свой интерес... Почему я Сизовых и удерживал, чтобы не очень на стариканов наезжали. Это чтобы недомолвок между нами не было, а то ещё вздумаешь меня милиции сдать!

- Да я, - говорю, - перепугался в усмерть. Так Сизову и сказал: мол, передать передам, и после этого забуду напрочь, как будто ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Охота мне лишние неприятности иметь!

- Правильно, дед, - говорит Шипов. - И больше ничего он не сказал?

- А больше и времени не было. Начальника как раз к телефону отозвали, почему у нас и пара минуток наедине выдалась, а тут начальник от телефона вернулся.

- Ясно... В общем, дед, забывай все это, как обещал, остальное - не твоя забота.

- Вот ты говоришь, что мерзавцев, которые над семьей Васильича такое учинили, ты бы собственными руками придушил, - замечаю я. - А Сизова защищать собираешься. Выходит, ты считаешь, что не Сизовы это были?

- Считаю, - говорит.

- И твой хозяин тоже так полагает.

- Он полагает, а я знаю наверняка. Незачем было Сизовым, при всей их дурости...

- Так что же он пошел чужую вину на себя брать?

- Значит, выгоду в том увидел... Все, дед. Больше ни о чем не спрашивай. Не твоего ума это дело. И хозяину - ни слова.

- Он с тебя шкуру сдерет, за какую-то самодеятельность?

- Вот именно. А мне, в отличие от Сизова, за чужие грехи отдуваться неохота. Все, приехали!

И тормозит он возле здания "профсоюза", о красоте которого мне столько уже наговорили.

Как мы перед роскошным подъездом остановились, Шипов выскакивает, дверь мне спешит открыть, словом, полный лебединый балет исполняет, как перед важными персонами положено. И провожает меня вовнутрь, на глазах у охраны. Нас при входе представительный мужик останавливает.

- Оружие, - спрашивает, - газовые пистолеты или баллончики, колющие или режущие предметы есть?

- Брось! - смеется Шипов. - Какое у него оружие?

- Да пусть досматривает, - говорю, - порядок во всем нужно соблюдать.

А сам радуюсь, что пистолет дома оставил. Вот бы, неровен час, засыпался!

Охранник усмехнулся, но для порядку рукой по мне провел, скорей обмахнул, чем прощупал.

- Проходите! - говорит.

- Вот мы проходим на второй этаж, там нас в отдельном кабинете Букин ждет, встречает меня ласково, в кресло усаживает.

- Я, - говорит, - все бумаги подготовил, вам только подписать. Да. И ещё ваши паспортные данные вставить. Ведь паспорт при вас?

- Всегда при мне, - отвечаю. - Как же без паспорта?

- Ну, тогда сразу мы все и заполним.

- А если б, - спрашиваю, - паспорта при мне не было, а я все его данные на память помнил? - это я, значит, припомнил, как Васильич свою доверенность на жену оформлял.

- Тоже сошло бы, - смеется. - Что мы, бюрократы какие?

- Да уж, - говорю. - У вас здесь скорее аристократией, чем бюрократией пахнет, - а сам оглядываюсь.

Он опять посмеивается.

- Нравится? А ведь все это люди на свои кровные, на тяжкий труд создали. Ну, и я им помогаю, потому что грузчики всюду нужны, и нашему заводу в том числе. Таких людей уважать надо, потому что умеют пахать, пока все вокруг разваливается. Нам бы побольше таких работяг трудолюбивых страна бы давно из разрухи поднялась!

Ладно, мыслю, впаривай мне поболе. Я-то уж знаю, что тут за грузчики и работяги, и каким манером ты ихний профсоюз уважаешь. Но молчу, естественно, только головой киваю: мол, во всем согласен, и вправду здорово.

- Но что ж мы так сидим? - говорит он. - Надо бы наше соглашение обмыть, а?

И достает бутылку водки хорошей, "Смирновъ", который с твердым знаком. Тут же сигналит, чтобы нам закуску принесли, и закусон - бутербродики такие с огурчиком и селедкой хорошей - тоже здоровый мужик приносит, кобура из-под пиджака выпирает. Я-то, понимаешь, думал, что закуску симпатичная девка подаст - ан нет, у них, оказывается, даже здесь соображения безопасности соблюдаются.

Тяпнули мы по стопочке, я и говорю:

- От кого ж это вы защиту такую возводите? Неужто профсоюз надо с пушками охранять?

- Лучше охранять, - вздыхает Букин. - Ты ж видишь, что творится... Да вон, Феликс Васильевич самый свежий пример. Я-то, понимаешь, с ними в лучших отношениях, а ведь есть такие подлые предприниматели, которым сознательные рабочие, объединившиеся и борющиеся за свои права в смысле ставок и прочего - как кость в горле. Они таких бандюг могут наслать, что иначе не отобьешься!

Чего ж, думаю, на твоем заводе люди без зарплаты сидят и забастовок не устраивают, если ты так сознательных рабочих приветствуешь и за профсоюзы и своевременные выплаты агитируешь? Ну, да, ладно, это я так, про себя комментирую, на лице-то у меня ничего не написано.

- Хорошая водочка, - говорю.

- Хорошая, - кивает он с довольным видом. - Ну, как, в милиции побывать успел?

- Успел, как не успеть.

- Сизова видел?

- Видел. Сидит, как мешком дерьма по голове стукнутый...

- Оно и понятно... Не знаешь, чего он там говорил?

- Не знаю, - пожимаю я плечами. - Начальника спросил, он отвечает показания дает. Какие показания - не расшифровывал. А мне с Сизовым говорить не о чем.

- Это разумеется... Просто любопытно, кой черт понес его милиции сдаваться.

- Так мы ж с вами говорили, что это яснее ясного: смерть брата их напугала! - изумляюсь я.

- Это верно... Что такое? - спрашивает у мужика, заглянувшего в дверь.

- Вас спрашивают... Срочно.

- Кто спрашивает?

- Ну... - мужик замялся.

- Понял, - говорит Букин. - Иду... Извините, неотложные дела.

- Да я-то что... - руками развожу. - Я понимаю.

- Хорошо, - говорит. - Тогда не стесняйтесь, выпивайте, закусывайте.

Вышел, а я и не стесняюсь. Еще стопарик водки принял, выбрал бутербродик с бочком селедки пожирнее, зажевал... хорошо!

И чтой-то, думаю, Букин насчет милицейских дел такой любопытный, и насчет того, что рассказал Сизов, а что не рассказал. Видно, есть у него свой резон. И вообще, вся эта ситуация ему, похоже, как шило в заднице. Но почему?

Возвращается он, вполне спокойный. Будто услышал что-то, его обрадовавшее. Заодно и документы с моим паспортом принес.

- Все! - говорит. - Теперь, Михал Григорьич, распишитесь только здесь и здесь - и мы с вами компаньоны!

Я расписался, паспорт во внутренний карман пиджака убрал, где ему и находиться положено.

- Вы, я гляжу, паспорт пуще зеницы ока бережете! - смеется Букин.

- Еще бы не беречь! - отвечаю. - Паспорт - дело первейшее. Без него никуда. Вон, у Васильича паспорт пропал - поперли, видимо - и сколько проблем из-за этого. И с похоронами, и с прочим.

- Как это поперли? - изумляется Букин. - Никто у него паспорта не крал!

- Как же не крал, - возражаю, - когда и меня, и всех родных милиция из-за этого паспорта дополнительно трясла? Ведь его паспорт аж в Москве всплыл, где совсем другой человек им воспользовался, для какой-то финансовой махинации - кажись, деньги из банка увел!.. - тут я осекся. - А откуда вы знаете, что у Васильича паспорт не крали? - спрашиваю с подозрением. И ругаю себя на чем свет стоит: ведь помолчал бы насчет милиции - глядишь, Букин и поведал бы мне о пропаже паспорта что-то дельное и ценное. По всему видать, что-то ему известно. Но теперь, после упоминания о милиции и о мошенничестве, замкнется, точно. Впрочем, судя по всему, известие о том, что паспорт в Москве возник, и для него оказалось полной неожиданностью - сидит, пасть отвесил, глаза выпучил, ну чистый рак!