«В Севилье», писал Байрон матери в августе 1809 г., – «мы жили в доме двух незамужних испанок, женщин с характером. Старшая – красавица, младшая недурна. Свобода обращения, здесь общепринятая, меня нисколько не удивила; а из дальнейших наблюдений я убедился, что сдержанность не составляет отличительной черты испанских красавиц. Старшая почтила вашего недостойного сына совершенно особым вниманием, с большою нежностью обняла его при отъезде (я пробыл там всего три дня), отрезала прядь его волос и подарила собственный локон, фута в три длиною, который я вам посылаю и прошу сберечь до моего возвращения. Ее последние слова были, «Adios, tu hermoso; me gusto mucho», – прощай: красавец; ты мне очень понравился!»

В конце января 1810 г. францусские войска подошли к Севилье; этот веселый город не последовал примеру Сарогосы и Хероны и после непродолжительных переговоров сдался со всеми своими запасами, пушечными заводами и полным арсеналом.

Гитара – не точный перевод. В подлиннике Rebeck – музыкальный двухструнный смычковый инструмент, занесенный в Испанию, как полагают, маврами.

«Viva еu Roy Fernando!» – да здравствует король Фердинанд! – припев большей части испанских патриотических песен. В них, главным образом, осуждается старый король Карл, королева и «князь мира». Я слышал их иного; напев некоторых из них красив. «Князь мира» Годой, потомок древней, но захудавшей фамилии, родился в Бадахосе, на границе Португалии, и сначала служил в рядах испанской гвардии; затем он обратил на себя внимание королевы и сделался герцогом Алькудийским и пр. и пр. Этого человека все испанцы винят в разорении своей родины». (Прим. Байрона).

Мануэль де Годой (1767–1851) получил титул «Князя мира» (Principe de la Paz) в 1795 г., после Базельского договора, по которому более половины острова Сан-Доминго уступлено было Франции. Время, когда он был первым министром и главным начальником королевской полиции, было временем политического упадка Испании, и еще до начала войны общественное мнение видело уже в нем виновника разорения и унижения страны. Его карьера окончилась прежде, чем Байрон начал свое путешествие. Во время восстания в Аранхуэсе, 1719 марта 1808 г., когда Карл IV отрекся от престола в пользу своего сына, Фердинанда VII, Годой был спасен от ярости народа только заключением в тюрьму. Затем, в мае, когда сам Фердинанд был уже увезен пленником во Францию, Годой, по настоянию Мюрата, был освобожден, и ему приказано было сопровождать Карла в Байонну и убеждать своего бывшого государя вторично отречься от престола в пользу Наполеона. Остальное время своей долгой жизни он провел сначала в Риме, а потом – в Париже, в изгнании и нужде. По словам историка пиренейской войны, Нэпира, ненависть к Годою, который в действительности был мягким и добродушным человеком, объясняется испанскою злобой и национальными предрассудками. Его предательство было, по крайней мере, настолько же результатом интриг Фердинанда, насколько следствием его собственного честолюбия. Другое и, может быть, более верное объяснение народной ненависти к Годою заключается в его предполагаемом безбожии и хорошо известном равнодушии к церковным обрядам, на которое еще на много лет перед тем обращено было внимание инквизиции. Крестьяне проклинали Годоя, потому что попы радовались его падению.

С высот Сиерра-Морены путешественникам открывается вид на «длинную равнину» Гвадалкивира и на горы Ронды и Гранады с их фортами, «прилепившимися повсюду точно орлиные гнезда». Французы, под начальством Дюпона, вступили в горы Морены 2-го июля 1808 г.; 7-го июня они овладели мостом у Алколеи и заняли Кордову, но 19-го июля были разбиты при Байлене и принуждены сдаться. Следы этих сражений и видел Байрон. «Драконово гнездо» – древняя цитадель Хаэн, охраняющая окраины Сиерры «как сторожевой цербер». Она была взята французами, но снова отбита у них испанцами в начале июля 1808 г.

«Красная кокарда с вензелем Фердинанда VII». (Прим. Байрона).

В подлиннике не груда, а «пирамида».

«Кто видал батареи, тот помнит пирамиды, в которые складываются ядра и гранаты. В Сиерре-Морене были укреплены все проходы, через которые я проезжал по дороге в Севилью». (Прим. Байрона).

С течением времени взгляд Байрона на Наполеона изменился; он колеблется между сочувственным удивлением и неохотным порицанием. Но в ту пору, когда написана была эта строфа, поэт был увлечен героическим сопротивлением Испании «новому Алариху, презирающему весь мир», и Байрон выражался о Наполеоне тоном Соути. Ср. ниже, песнь III, строфы XXXVI и XXXVII.