Наконец приходила из школы Милка с подружкой. Обе делали вид, что меня не замечают. Тарахтели о чем-то своем и смеялись. Иногда я подходил к ним, но они тут же умолкали.

– Не мешай. Мы делаем уроки, – говорила Милка, хотя никаких учебников и тетрадей у них не было, а портфели лежали в сторонке. Я снова уходил читать или во двор.

Потом приходил Стасик. Это был для меня самый радостный момент. Потому что только с ним я мог, наконец, нормально говорить. Стасик разогревал обед, приглашал Милку, и мы обедали. После обеда мы вместе мыли посуду и выходили во двор. Там у Стасика было много дел, и я с удовольствием помогал.

Чуть позже приезжала из Харькова Рая. Последней возвращалась с работы тетя Дуся. Немного отдохнув, тетя Дуся принималась за домашнюю работу, а ребята садились за уроки. Я в основном крутился возле Стасика. Иногда он просил помочь ему перевести с немецкого на русский или наоборот. А чаще я просто читал его учебники, правда, не все. Литература, история и астрономия – вот предметы, которые меня тогда увлекли. Пытался читать физику, но мало что понимал.

А однажды перебрался поближе к столику Раи. Прямо к столу она прикрепила кнопками большой лист бумаги и начала что-то рисовать то карандашом, то каким-то блестящим приспособлением. Вскоре узнал, что это циркуль. Им рисуют кружочки. А карандашом она не рисует, а чертит с помощью линейки, треугольника и лекала. Я быстро запомнил незнакомые слова и с интересом наблюдал, как на листе постепенно появлялся странный рисунок – чертеж.

Но самое интересное было впереди. Рая начала обводить тот рисунок тушью. Постепенно чертеж стал необыкновенно четким и красивым. А потом Рая начала рисовать стрелочки и над линиями со стрелочками писать цифры. Несколько вечеров я наблюдал за ее работой. Она торопилась, потому что это было ее заданием в техникуме. Когда она была на занятиях, я подходил к столу и рассматривал рисунок. Он мне очень нравился.

А однажды она вынула кнопки, свернула лист в трубочку и взяла с собой в техникум. Вернулась, сияя радостной улыбкой. Оказалось, за тот чертеж ей поставили пятерку. И мы тоже порадовались за нее.

Интересней всего было в выходные дни, когда все вставали позже обычного и оставались дома. Каждый занимался своим делом, а я наблюдал за всеми со стороны и пытался оказаться там, где делали что-то необычное. Однажды долго смотрел, как тетя Дуся делала вареники. Когда уже дома попросил маму, оказалось, она не умеет готовить это традиционное украинское блюдо. И тогда шаг за шагом показал ей, как это делается. Как же я тогда ее удивил!

Несколько раз ходили со Стасиком на пруд ловить карасиков. Стасик научил меня делать удочки. Мы все делали сами: крючки из тетрадных скрепок, грузила из свинцовых шариков, которые тоже делали сами, поплавки из бутылочных пробок и гусиных перьев, леску из прочной нитки, удилища из орешника. Именно Стасик надолго привил мне любовь к рыбалке. И хотя наши уловы были невелики, нам нравились наши походы на пруд и долгое сидение у воды, пусть даже малоэффективное.

В один из выходных приехала мама. Я так обрадовался – конец моей ссылке. Увы, это оказалось не так. Мама привезла учебники для второго класса и задания по всем предметам. Когда она уезжала, я не плакал, но душа разрывалась от тоски. Больше меня никто не посещал. Похоже, мама решила, что так будет лучше. После маминого посещения время потянулось еще медленнее. В два дня я выполнил все задания, а за неделю прочел все учебники за второй класс. И мне снова стало необыкновенно скучно.

В выходные мы дружным коллективом ходили в местный клуб. Там было много людей. Играл небольшой оркестрик. Люди танцевали. А вечером показывали «новый» фильм многолетней давности. Именно в Покатиловке я впервые посмотрел фильмы «Чапаев» и «Тринадцать».

Не знаю почему, но фильм «Тринадцать» произвел на меня наиболее сильное впечатление из всех, которые удалось увидеть в том году. И когда через много лет я в такой же пустыне умирал от жажды, мой мозг, отравленный продуктами жизнедеятельности, необыкновенно ярко выдавал фрагменты того фильма. Вместе с его героями я напряженно считал звонко падающие капли воды, и с вожделением смотрел в котелок с драгоценной влагой на его дне. А потом вместе с басмачами с лютой ненавистью наблюдал, как демонстративно моется красный командир, когда люди, пусть даже враги, погибают от жажды. В полубреду я стрелял и стрелял в него из пистолета Шурика Шашева. А командир вдруг превращался в самого Шурика, который лил и лил на себя густую темную жидкость, больше похожую на нефть или на кровь, приговаривая: «Это я выпил вашу воду. И вы уже ничего мне не сделаете. Вы все скоро умрете, а я буду жить. Долго жить».

Несмотря на то, что я никому не говорил о своей тоске по дому, все, похоже чувствовали мое состояние и старались чаще общаться со мной. Даже Милка с подругой как-то раз не умолкли, как обычно, увидев меня, а пригласили сходить в гости к подруге.

– Кто это с вами? – спросила мама подруги.

– Это мой младший братик Толик, – представила меня Милка. Мне было смешно оттого, что я впервые оказался в статусе «младшего», но одновременно было приятно, что Милка объявила меня «братиком».

Когда уходили, попрощавшись с подругой и ее мамой, Милка вдруг взяла меня за ручку, словно младшего брата, и вполне серьезно сказала: «Пошли домой, братик».

Не знаю почему, но на душе вдруг стало теплее. Я тут же вспомнил, что Людочку тоже можно звать Милочкой. А значит, можно и наоборот.

– Пошли, Людочка, – сказал ей, и все вокруг рассмеялись.

– Как он тебя назвал? – одновременно спросили Милочку подруга и мама.

– Он всегда меня так называет, – покраснев, ответила Милочка, – Это мое второе имя, – прибавила она. А я вдруг покраснел оттого, что Милочка сказала неправду.

Мы вышли, держась за руки, и так шли до самого дома. И Милочка впервые мне что-то рассказывала и о чем-то расспрашивала. С того дня не только Стасика я считал своим другом. Теперь, когда ребята садились за уроки, я разрывался между Стасиком и Милочкой. Тем более, что у Милочки оказались более понятные учебники. Я запоем прочел «Географию» и «Ботанику». Более понятной оказалась и ее «Физика». А Милочку я больше никогда не звал Милкой, даже мысленно.

И вот, наконец, настал счастливый день, когда мама приехала в Покатиловку, сразу сообщив мне, что мы едем домой. Я мгновенно собрал свои вещи и готов был ехать немедленно.

– Так нельзя, – рассмеялась мама, оценив мою готовность, – Это ты здесь живешь, а я только-только приехала в гости. А гости должны хоть немного поговорить с хозяевами.

И они потом долго разговаривали с тетей Дусей, а я не знал, куда себя деть от нетерпения.

– Кто же мне теперь поможет по немецкому? С кем я буду ходить на рыбалку? – улыбался Стасик, – Приезжай к нам, Толик. Не забывай, – пригласил он.

Увы. С тех пор я никогда больше не был в Покатиловке. Лишь с теплотой смотрел на знакомые места, изредка проезжая мимо в электричке или в поезде. И Стасика я так больше и не видел, лишь узнавал от тети Дуси новости о нем, да передавал приветы.

А Милочка раза два-три приезжала к нам с тетей Дусей. В первый раз она приехала уже взрослой девушкой. Ей было около восемнадцати.

– Привет, братик, – смеясь, подала она руку, – Ну, как, все учишься?

– Привет, сестричка. Все учусь, – ответил ей.

– Наверное, уже подружка есть. Как зовут? – улыбаясь, спросила она. Не знаю почему, но сказал ей правду, которую ни за что бы ни рассказал никому другому.

– Есть… Зовут, как тебя, Людочка. Только не говори, пожалуйста, никому, – попросил Милочку.

– Не скажу, – пообещала она и, похоже, слово сдержала, – Значит, Людочка? – как-то особенно улыбнулась она тогда и, не говоря больше ни слова, ушла к нашим мамам.

Нас с Женькой снова рассадили. Такое уже было в этом году. Раза три, а может и больше. Но сейчас терпение нашей учительницы Ольги Дмитриевны лопнуло окончательно. Она так и сказала: