Я вышел перед классом и обошел первую парту, чтобы поближе подойти к этому парню.
– Как тебя зовут?
Его волосы были растрепаны, верхняя пуговица рубашки расстегнута, даже хотя бы это – уже было похоже на меня. Ради таких моментов. Таких моментов. Стоит жить. В тот день я подобным образом относился к этому типу людей, незаметная синь, в душе белая и сверкающая, мечтающая перейти на уровень «открытый». Но мои методы менялись со скоростью света; что плохо, но неизбежно.
– Я… Джер, м… мии… мистер… Холлоуэй…
Тишина после его слов. Ни звука вокруг от класса. Все ждали моего ответа, очевидно.
Ага, он сказал «мистер». Но я не стану придираться к Джеру! Разглядев в нем друга, какой прок прилюдно, не зная цели в этом, учить его не называть меня мистер Холлоуэй, тем более мы в городе с очень странной и интересной культурой. Пусть дети сами дойдут до этого. Он еще и Джер! Черт, я был уверен, что друг его, сидящий рядом (ага, да-да, он друг, товарищ по крайней мере, пока что, без сомнений, это же моя парта), какой-нибудь Дмитрий. Русское имя. Город безусловно необычный, прямо для меня подобран. Множество культур, людей с разных стран, языков, всех этих национальностей, дизайнов, имен, фамилий, названий всего вокруг.
Я должен был сильно удивиться слову «мистер» в принципе, но отреагировал легче, я уже не в Америке, а в России считай и не был (шока будущность ожидала), но знаком с культурой, знаком с людьми; не показывая удивление, восхищаюсь возможностью стоять там, где стою.
– Так что, Джер? Начнешь? Просто попробуй, тебе понравится. – Я оглядел класс, все до единого наблюдали за нами, я немного нагнулся и улыбнулся Джеру, тем самым поддерживая его что ли, в столь революционный момент, революционным он назовет который минимум через год.
– Мне… безумно страшно…
– Ты употребил слово «безумно» – мне уже нравится, Джер! Давай же. Просто опиши свои впечатления обо мне, легче простого же, ну. Я такой же человек как и ты, как и все мы вокруг, я твой новый учитель английского языка, начал урок безумно страшно для всех и что же дальше? Вставай и садись в мое кресло. Смелей. – Я показал рукой на свое кресло, которое поставил перед классом у доски. Черт, а не казался ли я дешевкой? Дешевым ведущим из передачи с вечно кричащими о «проблемах» государства «взрослыми и умными». Улыбочка, слова «давай же!», «тебе понравится!». Да брошу это, нельзя настраиваться против самого себя. Боги знают истину, каков был я и какие именно должны были звучать слова; и был я недолго. А что о сигаретах могу сказать – так лишь то, что каждый человек, даже не присутствовавший на моем этом первом уроке, вырастит свое мнение, а оно: у каждого до ярости разнообразное. «Строит крутого парня, хочет показать, кто главный на уроке» – смешно проговаривать в мыслях подобную позицию, но ведь и она имеет все шансы, причем, «взглянув на диаграмму», чуть ли не самые густонаселенные и красочные шансы. А про «бросил окурок на парту» – Боги! ужас! Ярость – как раз здесь, большинство встанет на защиту такой позиции, против меня, а остальные… поймут что-то исключительно молча и для себя, но вряд ли, вряд ли кто-то поймет тем мышлением, которое заказывал воображением только я, которое привлекало только одного меня, из… живых людей. Принять курение учителя на уроке – на это же, как думают многие, потребуется не один век! и многие скажут: да и зачем это, какой смысл держать в зубах вредную сигарету и испускать дым, что о вас подумают родители… почему бы не поискать другие способы влияния своих… этих ваших, Холлоуэй, экспериментов… завязывайте, дружище, иначе мы будем вынуждены втоптать вас в землю, мы, весь мир. Хотя кто знает, черт возьми, кто знает хоть что-нибудь правдивое про своих потенциальных преданных общему делу единомышленников? Ничего я не знал, и кто со мной дальше, с кем, о чем, на чем… Малейшее неугодное «потенциальному» мое движение – и занавес падает, актеры (я и «потенциальный») жмут друг другу руки и расходятся по домам.
– Вы сейчас серьезно? В… ваше кресло мне сесть?
– На полном серьезе. Вставай, иди, садись, три легких пункта, Джер.
Джер неуклюже поднялся, черт, ну прямо как я раньше, он не знал куда деть руки; решил ограничиться выбором карманов брюк, окунул их туда, продолжая медленно подходить к моему черному удобному стулу на колесиках, держал спину, пытался не сгорбиться кривой линией. Я шел за ним. Плюс ко всему, мои руки сами потянулись за новой сигаретой. Никто и не заметил, как она зажженной пошатывалась у меня в зубах. Они привыкли, в памяти отложилось, что тот-то человек – он же: учитель – имеет такую-то привычку (что, на самом деле, привычкой не было). Ни намека со стороны подростков на «пожаловаться директору или кому еще, ни намека… Спасибо… Пусть не тем мышлением, не такие я и надежды на него возлагал, но приняли же! Никому не смогу объяснить: зачем это все! Это априори в моей, моей в голове, другим – не закачать.
Все смотрели на Джера, идущего не пойми зачем к стулу нового странного учителя английского языка, и общую картину поля зрения дополнял я сам, но никто не наблюдал за прикуриванием; все заметили конечный результат – я уже не просто шел за Джером, а сопровождал все это густым слоем дыма. Атмосфера превыше всего! А Джеру нужно было поймать раскрепощение, словить и никогда в жизни не отпускать. Я над этим буду работать, разумеется; это мой! мой человек, нуждающийся в подпитке тщеславием! Выводы до общения с ним наедине; это мощно, в моем стиле.
Он сел. По-прежнему не понимал что делать с руками; как же знакомо.
– Значит… я… сейчас… должен что-то рассказать про вас, да? В этом… классе?
– Да! Да, Джер. Тебе стоит попробовать, – я стряхнул пепел с сигареты и улыбнулся Джеру. – Парень… Можно я так буду тебя называть? – кивок с его стороны. – Отлично, парень. Давай разбавим нашу… для кого-то приятную, для кого-то натянутую и просто ужасную ситуацию… чем-нибудь подходящим. Только вот чем.
Ответ долго не вертелся на языке; я выпрямился в полный рост, опустил левую руку в глубокий карман своих черных брюк и извлек телефон. Не вспомню точный день, когда именно я сделал запись в телефоне, находясь на улице, но вы не поверите, каким текстом я насытил белый экран, ждущий нажатия кнопок на сенсорном экране, текст там был таков: «Когда я смогу выявить для себя ученика, которому захочу в чем-то помочь, с которым захочу общаться как с другом – включить песню „You“, под нее я многое пережил». Мгновенья спустя, на настоящем уроке! (осуществилось послание записи!) заиграла музыка. Группа «World’s End Girlfriend», слушал ее подростком, просто обожал заниматься под нее творчеством, которому, кстати говоря, забыл продолжить уделять время по-крупному, именно писательскому творческому, коим занимался подростком. Жуть какая депрессивная, всегда наводит на грусть и воспоминания, которые… никак не повторить. Мой учитель детства, умерший тогда, как-то раз слушал одну песню этой группы, она называется «You», ты или вы – без разницы; играют они пост-рок, как он мне сказал, хотя в жанрах я мало что понимал; наплевать, главное музыка была тогда, играла в моей голове; и она… она строила меня, да. Ее и включил классу на уроке.
Под нее можно заниматься духовной медитацией, плевать на обычаи медитации, можно посвящать себя какой угодно медитации, безумной медитации, движения по памяти; сел и начал разговаривать с собой, мысленно или вслух, медитация – твоя, строй свой духовный обряд, не опирайся на правила; но ей я никогда плотно не увлекался и вряд ли примусь за способ, для меня это не мое; может неусидчив, может не мой способ общения с собой, снова это разрывающее слово – наплевать.
Дети не осмеливались встать с мест, но я заметил, что приподнялись с парт, прислушались к музыке. Я положил свой телефон Джеру в руку и сказал вслух:
– Ну же, почувствуй знаешь что, Джер, будто этот урок – без остатка твой и ни чей более. Твой, Джер! Твой.
– Хорошо… Я… должен сказать, что готов. Я… готов, – неуверенность в голосе казалась уверенной, как будто специально.
