Ант. Ладинский Роза и чума ПЯТАЯ КНИГА СТИХОВ «Когда средь бури сравниваю я…» Когда средь бури сравниваю я Свою победу с пушкинскою славой, Мне кажется ничтожной жизнь моя, А сочинение стихов забавой. Зима? Воспета русская зима. Кавказ? Воспето гор прекрасных зданье, И в тех стихах, где «розы и чума», Мы как бы слышим вечности дыханье. Горам подобна высота стола, И утешеньем служит за торами, Что ты слезу с волненьем пролила И над моими темными стихами. 1946 «Свой дом ты предпочла тому…» Свой дом ты предпочла тому, Кто новый мир открыл, Ты выбрала себе тюрьму В краю приморских вилл. Но в этом доме (моря гладь И очень много роз) Чего-то будет нехватать, Каких-то бурь и слез. О, льется времени вода, А нам забвенья нет! Ты не забудешь никогда О том, что был поэт! О, как шумел над головой Печальный ветер скал, Когда он говорил с тобой И руки целовал! Порой, в невероятных снах, Где все наоборот, Услышишь ты как в облаках Прекрасный голос тот. Проснешься ты как бы от гроз, И будет в тишине Подушка мокрая от слез, Что пролиты во сне. 1939 «Как две планеты…» Как две планеты — Два огромных мира: Душа с душою Встретились, коснулись Как путники среди пустынь Памира И вновь расстались, разошлись, Проснулись. Но мы успели рассмотреть в волненьи Все кратеры, все горы и долины, Песок тех рек и странные растенья На берегах из розоватой глины. И, может быть… Как в тихом лунном храме И в климате насыщенном пареньем, Заплаканными женскими глазами И на меня смотрели там с волненьем? И удивлялись, может быть, причине Такой зимы, тому, что — снег, что хвоя, Что мы в мехах, фуфайках и в овчине, Что небо над землею голубое. 1939 НАЕЗДНИЦА Ты птицею в тенетах трепетала, Всего боялась — улиц, замков, скал. Пред зеркалом прическу поправляла, Как собираясь на придворный бал. Ждала тебя как в книге с позолотой, Как в сказке, — хижина и звук рогов, Волненья упоительной охоты И шум метафорических дубов. Как ножницами вырезаны листья Деревьев, что торжественно шумят, Как римские таблички для писанья Покрыты воском, как латынь звенят… Наездницей летела ты в дубравы, Шумели бурно книжные дубы, И, может быть, сиянье милой славы Уже касалось и твоей судьбы. 1940 «Все гибнет в холоде зиянья…»
Все гибнет в холоде зиянья: Корабль в морях, цветок в руке, Все эти каменные зданья, Построенные на песке. Все хижины и небоскребы, Нью-Йорк и дом, где жил поэт. Подвалов черные утробы Останутся как страшный след. Но, может быть, в литературе Хоть несколько моих листков Случайно уцелеют в буре, В которой слышен шум дубов. И женщины прочтут с волненьем Стихи о том, как мы с тобой С ума сходили в упоеньи — В бреду, в постели голубой. 1941 «Ты жила…» Ты жила, Ты любила, Ты мирно дышала, Но над этим физическим счастьем Гроза Как милльоны орлов Возникала, И катилась В пространствах вселенной Слеза. В той стране Возвышались прекрасные горы, — Там, куда я тебя Сквозь бессонницу звал. Мне казалось, Что это органные хоры, А тебе снились платья И кукольный бал. В той стране На ветру раздувались рубашки. Клокотали вулканы И билась душа. Ты спокойно доставила Чайные чашки И пшеничный нарезала хлеб неспеша. Я тебе говорил: — О, взгляни на высоты! О, подумай, Какая нас буря несет! Ты ответила, Полная женской заботы: — Ты простудишься там, Средь холодных высот! Было ясно: В каком-то божественном плане Разделяют нас горы, пространства, миры. И в объятьях твоих я один Как в тумане — Альпинист У подножья прекрасной горы. 1941 |
