В машине, рассказывая о трагедии, происшедшей с его женой, он изо всех сил старался казаться спокойным. Но временами скрип зубов, которого он сам, кажется, не замечал, выдавал клокотавшую в нем ярость. Что-то тяжелое и недоброе появилось в его взгляде, когда он говорил о тех шестерых подонках, что надругались над его женой, на лице у него появлялась кривая усмешка, кажущаяся особенно зловещей в набегавших волнах уличных фонарей, и мне становилось не по себе. Я старательно делал вид, что не смотрю в его сторону, чтобы не сбивать его с мысли, но все же искоса поглядывал время от времени, пытаясь найти в его лице прежние, знакомые мне с детства черты. Тогда, в машине, мне это не удалось. И только оказавшись у нас дома, Валька немного расслабился, спала какая-то окаменелость с его лица, и я стал узнавать его прежнего. Правда, поначалу мама чуть было не испортила все, спросив, что у него с головой. Но он отшутился снова, как и со мной в первый раз, что-то упомянув о снежной Якутии, и мама, почувствовав свою оплошность, поспешно перевела разговор на другое. Засуетившись, она кинулась на кухню, предложив нам пройти умыться, и загремела там ложками и тарелками.

В ожидании ужина мы прошли на лоджию и выкурили по сигарете, минут десять болтая о ничего не значащих пустяках и предаваясь воспоминаниям юности. Весь наш разговор состоял из сплошных «А ты помнишь?! – Конечно, помню. А ты?». За десять минут мы переворошили в памяти всех своих однокашников, делясь друг с другом, кому, что известно о них. Во время нашего разговора меня не покидало ощущение, что мы, как два боксера на ринге, приглядывались друг к другу, старясь определить, кто чего стоит. И это «что-то» сейчас стояло между нами, мешая нам полностью расслабиться и почувствовать себя прежними.

Из глубины квартиры, с кухни, донесся мамин голос:

– Мальчики, идите ужинать, все готово!

Войдя в кухню, я бросил взгляд на стол и отпустил маме комплимент, стараясь придать голосу как можно больше естественности:

– Ма, ты сегодня превзошла сама себя!

Тут я несколько покривил душой, потому что стол с ломтиками сыра, печеной картошкой и вчерашней лапшой был далек от великолепия. Но какое значение имеет ложь, когда хочешь сделать приятное близкому человеку? Я даже сам поверил тому, что сказал, тем более что мама действительно постаралась. Я видел, как у нее потеплели глаза от моей похвалы, но при людях она всегда была сдержанна со мной и потому, сделав сердитое лицо, укорила:

– Сын, грех смеяться над престарелой матерью!

А Валька вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Ох, и осел же я! Совсем забыл…

Он повернулся, вышел в прихожую и вернулся с тремя свертками и бутылкой водки в руках.

– Наталья Семеновна, Бога ради, извините. Заболтался с Игорьком и совсем забыл про гостинцы.

Положив на стол два свертка, и поставив между ними бутылку, со словами: «Это к столу», он развернул третий сверток и протянул маме большую коробку шоколадных конфет.

– А это, Наталья Семеновна, лично вам.

Мама испуганно замахала руками:

– Что ты, что ты, Валя! Зачем? Это же таких денег стоит…

Валька добродушно прогудел:

– Ну что вы, Наталья Семеновна, о чем вы говорите, какие деньги?

Мама взяла коробку, приоткрыла и блаженно зажмурилась:

– Божественно! Я поставлю это в сервант, на торжественный случай.

Она засеменила в зал, а я бросил самый свирепый из своих взглядов на Вальку и прошипел:

– Что ты делаешь, мучитель?

На что Валек спокойно похлопал меня по руке и пробурчал:

– Брось, Игорек. Не надо делать оскорбленное лицо, в этом нет ничего постыдного. Просто, мама твоя обмолвилась, когда я с ней по телефону говорил, что вам сейчас не сладко живется, вот я и подумал, что гостинцы не повредят. Так что брось. Я знаю, что зарплата у учителей не ахти, а я мужик одинокий, деньги хорошие получаю.

Вернулась мама с двумя фаянсовыми блюдами из сервиза. Аккуратно порезав принесенные Валькой колбасу и ветчину, она весело проговорила:

– Ну, вот, теперь просто великолепно! Садитесь, мальчики, выпьем за встречу.

Валька откупорил бутылку, разлил водку по рюмкам. Хрусталь весело звякнул, мы выпили. Мама, как всегда, задохнулась от водки, часто-часто замахала руками и торопливо закусила. Вытерев выступившие на глаза слезы, она суетливо подвинула к нам закуски.

– Закусывайте, мальчики. Валя, закусывай.

Валька взял кусок колбасы и стал неторопливо жевать. Я ткнул вилкой в пиалку с квашеной капустой и энергично захрустел, чувствуя пряный вкус во рту. Валька спросил:

– Как живете, Наталья Семеновна?

Мама зябко передернула плечами, поправила полушалок и, вздохнув, ответила:

– Да как живем? Как все. Игорь вот учительствует, а я по хозяйству. После смерти Викентия Павловича трудновато, конечно, приходится, но мы не унываем. Через год Игорь окончит университет, – она с гордостью посмотрела на меня. – Профессора о нем отзываются очень хорошо, прочат ему место в аспирантуре. Он уже кандидатскую пишет.

Валька с одобрением шлепнул меня по плечу.

– Молоток! А мне ни слова, скромник.

Я равнодушно пожал плечами, хотя меня прямо-таки распирало от гордости и на душе стало тепло. Хотя это, возможно, было от выпитого. Мама положила свою руку на Валькину.

– Ну, а как ты, Валентин? Где работаешь? Женат ли? Мой-то вон, балбес, до сих пор в холостяках ходит…

Я прервал ее.

– Мама… Ну что ты с вопросами? Захочет человек, сам расскажет.

Мама непонимающе посмотрела по очереди на нас обоих.

– Что-то не так, мальчики? Валя, ты извини, если я лишнего…

Валька успокаивающе погладил худенькую мамину руку своей широкой ладонью.

– Да нет, Наталья Семеновна, все хорошо, зря Игорь краски сгущает… Я вдовец, Наталья Семеновна. Умерла у меня жена.

Мама, охнув, прикрыла рот ладонью.

– Господи, Валя, извини!

– Да ничего, ничего. Все нормально. Уже пять лет прошло… А работаю я в милиции – старший лейтенант, оперуполномоченный уголовного розыска.

– Валя, но это же опасно! Бандиты, уголовники…

Валька скупо улыбнулся.

– Ну, что вы. Вы же знаете, у меня хорошая подготовка.

Мама закивала головой.

– Да, да, конечно, я помню. Ты же с детства занимался этой дракой… Тьфу-тьфу, что ли?

Мамина отсталость всегда смешила меня. Покосившись на нее, я усмехнулся, заметив краем глаза, что Валька тоже прячет добродушную улыбку.

– Мама, это называется кун-фу. И потом, Валька в десанте служил, а там обучают, будь здоров.

Мама с сомнением покачала головой.

– И все же… Неужели тебе не страшно, Валя?

Валька пожал плечами.

– Бывает. Но кому-то надо этим заниматься. Уверяю вас, это не многим опаснее, чем… чем Игорю в школе работать, честное слово. Сейчас у милиции хорошее оснащение, людей туда набирают с отличной подготовкой, профессионально обучают. Да вот, я последнюю неделю чем занимался. Какой-то сумасшедший приходит в магазины, сберкассы с игрушечным пистолетом и требует денег. Ему, естественно, отказывают. Тогда он поворачивается и уходит. Кстати, живет в вашем районе. Я его сегодня поймал в магазине: требовал выручку у кассира. Какой-то Танаев Владимир. Он лечился в психиатрической больнице, но малый безобидный.

Мама с упреком сказала:

– Ох, Валя, Валя. Пытаешься нас успокоить, как маленьких. Можно подумать, только с такими тебе и приходится дело иметь.

Валька улыбнулся, взял мамину руку в свои, и поцеловал.

– Да, нет, конечно, я утрирую. Но все не так опасно, как Вам, многоуважаемая Наталья Семеновна, представляется. Давайте лучше еще выпьем.

Он взял бутылку, наполнил рюмки почти до краев и спросил меня:

– Кстати, архивариус, а ты почему до сих пор не женат? Пора бы.

Ответила за меня мама:

– У него, Валя, невеста в Москве. Учится с ним на одном курсе. Хорошая девушка, очень красивая. И имя у нее прекрасное – Наташа. Они как-то приезжали вместе. В прошлом году, да, Игорек?