© Павел Рупасов, 2016

© Оксана Хейлик, иллюстрации, 2016

Редактор Андрей Вадимович Грунтовский

Корректор Алла Никандрова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Солнце, пéкло, черепичные крыши, Феодосия семибожная медленно плавится от солнца и лета. Глина на горах и в степи потрескалась, все мечтают о прохладе. Просыпаются – уже жарко, засыпают – еще никак не наступит ночная свежесть.

И вот таким непутевым, вечно мающимся и страдающим я еще буду рассказывать о Великом и Вечном? О Небесах, Драконе и Знании?

Но что-то происходит во мне и в нас, и мы просим и хотим еще восходов и еще закатов, и просим их у художников и поэтов, и смотрим, и смотрим… Мы снова и снова хотим, чтобы капельки солнца прятались за горы и над землею разливалась вечерняя благодать… Да, в Феодосии бывают сиреневые вечера, когда все вокруг, до кончиков самых маленьких листиков – сиреневое…

…И вот тогда чудится его образ, и загадка разлита над отдыхающим миром.

А то:

– Дайте нам вашего дракона! Вытащите нам его из моря и из кустов, мы его позрим в свое удовольствие, после обеда, на сытый желудок!

А ведь приведи любого из нас на гору Клементьева, и он, потеряв звания и чины, будет потрясенно смотреть на то, как солнце село за Агармыш.

Хочет ведь это каждый из нас. Хочет.

…Вот это и будет сказка – что он есть… Зачем мне на змея смотреть – я знаю: он есть. И сейчас он, также как и я, смотрит на этот закат из-под подводной скалы, через свои двояковыпуклые глаза, и мы с ним чувствуем одно и то же. И обоих нас неодолимо зовут эти сиреневые горы и дали – «в шафранных сумерках лиловые холмы». Все так же, как и было в старые времена свободных овцеводов и древних кочевников.

Веет волшебный запах зефира, я не верю себе и иду носом туда, откуда дует морской бриз, проходящий над степью. Он пронзительно тягуч, он – эти запахи и дали. И делает он со мной то, что делает цивилизованного человека из рассудочно подсчитывающего активы и пассивы своей жизни – человеком природы, безгрешным и чистым.

Коктейль степи и конфитюр… – бегая носом и перекладывая с галса на галс1, ты сможешь насытиться вечером и степью. Вот так до сих пор зовет современного человека греческо-языческое звучание богов степи, зовет и ждет.

Но ждет машина, и ждет мероприятие, суета и шашлык – вот где аромат, а вы тут нам про какие-то сомнительные запахи степи, морского прибоя и древнюю Скифию.

А люди, забывающие о шумной компании ради одиночества, они какие-то странные, неказистые какие-то, архаичные и отсталые, и сажают их на самый край.

А гурман все чмокал и крякал от аромата шашлыка, а дама, которая перепробовала все сникерсы, фокусы и мокусы, была признана королевой и мисс. И гурман вдохновился и произнес речь, забыв и не понимая, что это воздух вечера, земля степи дали ему красноречие и эти его выросшие вдруг крылья.

Не понял грешник токов волшебной земли, приписав все вдохновение себе, водке и шашлыку. Он уедет, но что-то поселится внутри него и будет напоминать этот вечер о себе, и человек станет немного другим, хотя и видел в степи одну тысячную того, что было. И еще он будет вспоминать человека, который сидел у самого края, и что человек этот говорил о каких-то запахах. И чудиться будет ему во сне, что это он стоит, простерши руки и вопрошая у простора:

– Да или нет?

А в тот вечер все было: и сор застолья и речей, и шорох целлофана, который заменил все остальные звуки, и шорох женских одежд. И некогда было степи, и не пришла опять ее очередь и очередь необычного, которое поведет тебя далеко и легко туда, на запах простора, на дыхание свободы, среди густых и вечных струй воздуха, пропитанного полынью и запахом выжженных трав.

Сидит Владеющий на небе и, не скучая, всех и каждого ежедневно, строго и по графику наделяет завтрашней порцией энергии, чтоб на дела и жизнь хватило:

– Ваша овсянка, сэр. Ваша. Ваша.

Идут нескончаемым потоком пайки на завтрашний день. Не скудеет рука дающего, шумят леса в дубравах. И длится бытие. Бегают люди с утра, по делам и без повода, горит волшебное вещество дня у каждого по его разумению. Близится вечер, заканчивается вещество, наступает усталость. И снова, как всегда, сидит Нестареющий на небе и каждый день по графику, прервав все другие дела, наделяет всех и каждого завтрашним днем, чтобы он мог испить его по разумению своему.

– Завтрашняя овсянка, сэр. Теперь ваша. Ваша.

Долго длится жизнь, похожи все дни наши в бегах. Изменяется все и течет. Все, кроме нашей глупости. Но Дающий терпелив. И он не теряет надежды. И каждому в виде милости, как поощрение, может, и не за дела, авансом, – дает он вдруг сегодня вдвое от вчерашнего.

– Двойная, сэр.

И человек полетел. Как взлетающий баклан, как взлетающий дирижабль. И даже быстро побежал. Вдвое быстрее, чем вчера. И наделал вдвое больше. И переделал две горы дел, а не одну. И в два раза больше накупил и в два раза больше съел… и выпил. Горько усмехнется Всевышний на облаках, глядя на маленьких человечков. Или не так: хитро посмотрит Вседержитель на землю, вздохнет и пробормочет:

– Опять преждевременно ему. Ох, Андрюшка, Андрюшка. Вам вчерашняя пайка, сэр.

Человек рожден летать. Так было с самого начала. Это знают все. Этим пользуются не все люди и теперь уже только во сне. Если рассказать о том, как человек разучился летать, получится вот что: все дело в эволюции и техническом прогрессе. С самого начала было у каждого человека такое устройство, на современном языке принято говорить – «машина». А любой инженер всегда стремится что-нибудь изменить или улучшить в своей машине, поэтому человеческая летательная машина постоянно обрастала со всех сторон всевозможными новшествами. Так и получилось, что крылья, в конце концов, оказались где-то внутри машины, и люди забыли, для чего они там. Уже не один раз при ревизии сложного устройства «человеческой машины» какой-нибудь дотошный инженер добирался до того, что там осталось от крыльев и пытался выкинуть эти две ненужные полоски, которые уже непонятно здесь и зачем… С тех пор у каждой машины, созданной человеком или природой, можно увидеть крылья или найти то, что от них осталось: у автомобилей есть крылья – они где-то там, рядом с колесами сохранились и служат для защиты от грязи, которая летит с колес, и у велосипедов есть крылья, и у человека есть крылья, по крайней мере, что-то от них осталось.

Каждого человека каждый день и даже по многу раз подстерегает опасность упасть в траву. И все мы падали туда не один раз. Мы падаем в траву и падаем… всю жизнь. Это происходит, когда человек злится. Тогда все большие вещи вокруг человека стремительно уменьшаются: уменьшаются, как в мультфильме, как сдувающийся шарик. Весь мир вокруг – горы, небо, дома, мама и папа, друзья, дружба, – все это из тебя исчезает, а остается только одно чувство – чувство злости! На самом деле это не мир вокруг тебя стремительно уменьшается, это уменьшается сам человек, ты становишься маленьким, как муравей, а весь мир вокруг тебя и из тебя исчезает, потому что ты уже такой маленький, что вокруг тебя каждая травинка, как высокое дерево, и вся трава закрывает даже небо – вот такой ты маленький. И в тебе есть только злоба, и нет никакой возможности тогда увидеть большой мир – небо, горы, друзей, любовь. И когда такая же злость кипит в том, с кем ты ссоришься, – у него тоже ничего уже нет. Он тоже упал в траву. И вы оба теперь, как две насекомые букашки, наставили друг на друга свои кулачки… Потом, после ссоры, медленно и потихоньку в тебе восстанавливается человеческий масштаб, ты поднимаешься над травой и видишь, что мир велик и прекрасен. Это просто ты упал в мелкое измерение – в обиду и ссору, и даже, может быть, уже лучше извиниться и постараться больше не падать в траву…