В общем, если совсем коротко, можно признать, что своего главу жители района любили.

По окрестным полям, на встречи с коллективами хозяйств, фермерами, Александр Иванович колесил на старенькой белой «Волге». Зачем раздражать трудно живущий в селе народ показной роскошью чёрного «Лексуса», который служил в основном для поездок в областной центр? «Волга» же по-прежнему воспринималась населением, как некий начальственный атрибут. При этом и скромный, и патриотичный вполне.

Однако, к заимке по причине зимнего бездорожья и отсутствия чужих завидущих глаз Александр Иванович подъехал на джипе.

У крыльца его встречал первый заместитель Киваева на протяжении вот уже четверти века, вечный, можно сказать, верный и неоднократно проверенный в делах Николай Афанасьевич Помогайбин. Был он худ, высок, и, будто стесняясь возвышаться над окружающими, сутулился вечно, что придавало его фигуре толику угодливости и готовности поспешно исполнить любое распоряжение руководства.

Заместитель с полудня колготился в теремке, следя за приготовлением снеди, сервировкой стола (прошло время, когда Новый год здесь мужики встречали с бутылкой водки и прихваченной из кладовой втайне от жены банкой маринованных огурцов), и ещё множеством разных мелочей, чтобы приём главы и на этот раз удался на славу.

Выйдя из машины, Александр Иванович благостно огляделся вокруг, и даже, несмотря на лёгкий морозец и падающий с тёмных небес редкий снежок, снял норковую шапку, вздохнув:

– Хорошо, господи… Красота-то, вокруг какая…

И действительно, слегка подсвеченный заиндевелой луной рукотворный лес стыл вокруг в снежном убранстве. Тишину лишь чуток нарушал приглушённый стук дизельной электростанции, прикопанной в ямке, чтоб не шумела, на задах заимки.

Два мужика из хозобслуги, принявшие слегка на грудь ради предстоящего праздника и повышения работоспособности, заканчивали споро расчищать деревянными лопатами площадку для автостоянки, и радостно поприветствовали прибывшее начальство.

В отдалении на чёрном от копоти мангале пылал костерок – готовили угли для шашлыка. Тянущийся оттуда лёгкий горьковатый дымок напомнил вдруг Александру Ивановичу печь в родительском доме, чадящую так же вот при разжижке. Тогда, в детстве, он мясо пробовал только по праздникам, а о шашлыке и не слышал…

– Стол уже накрываем, решили не спешить, чтоб не заветривалось, – докладывал между тем заместитель. – Все продукты по причине международных санкций отечественные, в основном местного производства. Идеологически выдержанный, можно сказать, стол, как вы велели. Ну, и поскольку Крым теперь наш, – улыбнулся Помогайбин, – все вина, включая шампанское, тоже российские, крымские.

– А крепкие спиртные напитки? – прогоняя с лица благодушное выражение, деловым тоном поинтересовался Киваев.

– Водка наша, Бузулукского ЛВЗ, – отчитался заместитель. – А коньяк армянский. Армения ведь теперь в таможенном Союзе. Значит, можно? – озабоченно уточнил он.

– Можно, – снисходительно согласился Александр Иванович. – А то взяли, понимаешь, привычку, фуаграми разными, каракатицами заморскими закусывать! Я давеча на приёме у губернатора по случаю юбилея области был. Так подали что-то осклизлое, со щупальцами… Вилкой не подцепишь. Того и гляди, оживёт и прямо в рот прыгнет! Бр-р… гадость! Нет бы сальца копчёненького, под водочку-то, буженинки, капустки квашенной…

Помогайбин поддакнул кстати:

– А у нас, Александр Иванович, всё своё, экологически чистое. Поросёнок жареный, окорок из кабанятины, куропаточки, только что, утром стреляные, конинка вяленая – всё, как вы любите.

– Куропаток Иван стрелял? – полюбопытствовал Киваев.

– Он, егерь. И кабанчика он добыл. А ещё Иван Иванович нам лещей из Ириклинского водохранилища, свеже-копчёных привёз, – огромные, янтарным жиром сочатся… – заместитель невольно сглотнул слюну.

– Ты бы его к столу пригласил, – предложил Киваев.

– Рано, нужно присмотреться ещё. Он, когда выпьет, прихвастнуть любит. Боюсь, сболтнёт где-то лишнего…

– Ладно, тебе видней, – согласился Александр Иванович. И распорядился, – пойдём, покажешь, что вы там наготовили.

Первым из гостей прибыл Семён Моисеевич Лисовский – заведующий райпотребсоюзом. Низкорослый, худощавый, подвижный, он и в восемьдесят лет оставался, тем не менее, деятелен, бодр и целеустремлён. Впрочем, должность, которую он занимал в районе ещё с семидесятых годов прошлого века, называлась так по привычке. Сельская кооперация давно почила в бозе, но Семён Моисеевич по-прежнему крепко держал в своих сухоньких ладошках все бразды правления районной торговлей и общепитом, являясь собственником большинства разбросанных по разным сёлам магазинчиков, именуемых в народе по старинке – «сельпо».

Поздоровавшись с главой, Лисовский придирчиво осмотрел плотно заставленный бутылками и закусками стол, поскольку принимал в его сервировке непосредственное участие, подошёл к стоящей здесь же ёлочке – пушистой красавице в человеческий рост, коснулся костлявыми пальчиками нескольких сияющих в электрическом свете, словно драгоценные каменья, стеклянных игрушек, вздохнул ностальгически:

– Помню, во время войны, в эвакуации, мы с мамой в соседнем Кваркенском районе жили. Нас туда из голодного Ленинграда вывезли. Разместили в избе, у местных казачков. У них четверо своих ребятишек, да ещё мы с мамой. Хозяин однорукий, потому и на фронт не попал. А руку ему… левую, кажется, как он признался потом шепотком, красные конники в бою отрубили. Ну, ничего, ладили. Они, дело прошлое, даже не знали, что такое новогодняя ёлка! Хозяин долго удивлялся, когда мама попросила его из дальнего лесочка ёлку привести. Но послушался – мама же, учительницей была, авторитет, как бы сейчас сказали, имела среди местного населения. Привёз ёлку, украсили, чем смогли. Мама бусы свои повесила, я – зайку плюшевого любимого. Хозяйка несколько кокурок – пряников казацких, на ветках пристроила, а хозяин штоф самогона у комля поставил. Ах, какой чудесной та ёлка была. Лучшая в моей жизни! – и тут же, стряхнув с себя наваждение, обернулся к главе: – Я тут похозяйничал маленько у вас. Распорядился, чтобы шашлык часам к десяти вечера подавали. Хороший шашлык, из баранины. Мне овцу мясной породы специально для этого случая друзья из Казахстана прислали. Мясо прямо жиром облитое! Ну, а после полуночи – бешбармак с шурпой – чтоб народ, значит, чуток протрезвел, да к жёнам поехал…

Александр Иванович кивнул степенно:

– Вам виднее, Семён Моисеевич! Лучше вас застолье никто в районе, а то и в области, не организует!

За окном теремка полыхнули заревом сразу несколько автомобильных фар. Послышались возбуждённо-радостные голоса, топот ног, стряхивающих снег на ступенях. В распахнутую настежь дверь дохнуло морозом, и в заимку в клубах пара вошли трое.

– А вот и наши федералы-правоохранители! – радушно раскрыл объятия гостям Киваев. – Закон, так сказать, сразу в трёх своих ипостасях!

И обнял поочерёдно прокурора, начальника полиции и судью Солнечного района. Поскольку судья была дамой, Александр Иванович ещё и чмокнул её в румяную от мороза щёчку. И уловил привычный уже запах спиртного. «Ну что ж с того, – решил он смиренно. – Судья – Иннеса Фёдоровна Пермякова, женщина одинокая, муж к молодушке ушёл, детьми в своё время не обзавелась. Вот и попивает баба по-тихому…». Здесь, в сельской местности, всё про всех знали.

Вновь прибывшие сняли верхнюю одежду, и прошли в тёплую, с потрескивающим приветливо берёзовыми поленьями камином, благоухающую яствами, гостиную.

– О, ёлочка! – воскликнула с восторгом судья, и принялась оглядывать лесную красавицу.

Прокурор, Геннадий Петрович Сидякин – грузный, вальяжный, благородно лысый, облачённый в форменные китель и брюки, тоже приблизился к ёлочке, и, водрузив на нос очки в тяжёлой оправе, осмотрел придирчиво, как вещдок. Назидательно поправил судью:

– Это не ёлочка, а сосна. Примерно семи-восьми лет от роду. И срубленная наверняка незаконно, – погрозил он пальцем главе, а потом добродушно хмыкнул, – шучу, шучу… Уж чего-чего, а сосен в этом лесу на наш век хватит!