Только спустя полчаса собака замолчала и улеглась перед камином. Я все еще дрожала и никак не могла успокоиться, поэтому, когда, наконец, вернулся Джон, ему пришлось долго барабанить в двери, чтобы я открыла.

Молоко к утру скисло, и я обшарила всю кухню в поисках съестного для Крамба. Но когда я все же нашла пару черствых булочек, его нигде не было. Я громко позвала его и стояла на пороге, ожидая, что сейчас услышу его веселый лай, но щенок куда-то запропастился. Джон вышел поискать его в сад. Я хотела присоединиться к нему, но он преградил мне дорогу. Джон был страшно бледен.

– Мари, не ходи туда, – только и сказал он. Я прошла мимо него, чувствуя, как противный холодок дурного предчувствия расползается внутри. Крамб лежал в куче сухих веток. Сперва я подумала, что он спит. Но блестящая рыжая шерсть свалялась, у морды запеклись сгустки крови, остекленевшие глаза смотрели на меня с укором. Я глухо вскрикнула. Его убили! Убил тот человек, за то, что бедный Крамб на него лаял!

Джон поднял мертвого Крамба и отнес под дерево, потом пошел за лопатой.

– Подлые, трусливые ублюдки! – проговорил он с бессильным гневом. – Они боятся встретиться лицом к лицу и способны только творить зло безответным животным!

«Или насмерть перепуганным женщинам», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Похоронив Крамба, мы зашли в дом, и Джон запер двери.

– Я хочу уехать отсюда! Немедленно! – я была испугана, близость моего молчаливого преследователя приводила меня в ужас.

– Нам нужен экипаж. Я схожу в город…

– Нет! Не оставляй меня одну! – я отчаянно цеплялась за его рукав. – пошли кого-нибудь…

В конце концов за экипажем срочно был отправлен мальчишка, выполнявший обычно просьбы мужа. А мы остались ждать в пустом доме, прислушиваясь к бою часов, который единственный нарушал мертвую тишину. Наступил вечер, но экипаж так и не приехал. Я поднялась в спальню и торопливо начала складывать вещи в дорожный сундук, но руки у меня так дрожали, что я бросила все сборы. Я села на постель, бессильно уронив их на колени, и только тогда заметила на своей юбке пятна крови. Должно быть, мы с Джоном испачкались из-за несчастного Крамба. Я лихорадочно принялась стаскивать одежду, стремясь избавиться даже от памяти о сегодняшнем кошмаре. Холодок предчувствия беды перерос в глухую тревогу, мне казалось, что-то ужасное надвигается! Я подошла к широкому окну и тут же отпрянула. У подъездной дорожки двигались неясные тени. Кто-то запалил ворох сухих веток на краю сада, и в свете занявшегося костра я увидела их лица. Староста и толпа разъяренных мужчин и женщин из деревни. Я беспомощно обернулась к мужу.

– Джон… – мы услышали звон разбивающегося окна и чей-то голос, прокричавший:

– Мы тебе ничего не сделаем! Просто отдай нам ведьму, Джон Риджвилл!

В бальной зале было душно от сотен пылающих свечей в тяжелых серебряных канделябрах, добрая половина уже оплавилась, и едкий дым наполнял комнату. Мы с Сарой не танцевали и отдыхали в углу залы, обмахиваясь веерами. Внезапно Сара пихнула меня локтем и усмехнулась.

– А вот и твой поклонник! Смотри, как он оглядывает танцующих, тебя ищет…

Я вся зарделась. Через толпу к нам шел Джонатан Уэсли, барон Риджвилл. Он был высокий и красивый. Хотя мои родители считали, что барон не самая подходящая партия для их дочери, он все равно мне нравился.

– Да не пялься ты на него такими телячьими глазами! Твои вид скоро вынудит беднягу сделать тебе предложение! – рассмеялась Сара. Я нахмурилась. Не далее как вчера на приеме у нас дома я слышала, как досужие сплетницы обсуждали нас с Джоном.

– Конечно, он не граф или герцог, но дочерям Адама Рэнделла выбирать не приходится, – сказала одна из дам, обмахиваясь веером. – Просто удивительно, что ему приглянулась эта мышка, Мари Рэнделл, она же и двух слов в обществе не скажет!

– Ты же знаешь, дорогая, они обе очень странные… моя кузина Лиззи Шеппард, она замужем за их троюродным дядей, рассказывала… – дальше я не слышала. Но всюду нас с сестрой преследовала волна неясных слухов, ничем не подтвержденных, но от того не менее обидных…

И все же он ухаживает за мной! Сара выпрямилась на диване и одернула пышную юбку.

От волнения я слегка задыхалась, корсет слишком туго обхватывал грудь. Шпильки безжалостно впились в голову. Сара что-то сказала, но я не слышала.

– Мари! Да не сиди ты истуканом! Проснись, наконец! – яростно прошептала сестра. – Тебе пора просыпаться!

Я открыла глаза и часто заморгала, но темнота не рассеивалась. Постепенно я привыкла к ней и начала припоминать события этой бесконечной страшной ночи. Когда толпа ворвалась в дом, Джон закрыл меня собой, но его ударили чем-то по голове, а потом, когда он упал, безжалостные грубые руки схватили меня!

Голова ужасно болела, видимо меня сильно ударили. На голых плечах были синяки и ссадины, потрескавшиеся губы распухли и кровоточили. Я, как могла, ощупала себя, и кроме этих ссадин не нашла никаких других повреждений. Я без сил прислонилась к гладкому камню и запрокинула голову. Сквозь ржавую железную решетку я видела затянутое тучами небо, ночь еще не кончилась. Где-то в отдалении капала вода. Мне страшно хотелось пить.

– Эй! Кто-нибудь, пожалуйста!.. – мой собственный голос показался мне чужим и хриплым.

Но никто не отозвался. Меня захлестнула паника. Они убили Джона, а меня бросили здесь умирать! Я попыталась подняться на ноги, но было так тесно, что голова больно ударилась об решетку. «Колодец!» Они бросили меня в старый засыпанный колодец. Я прижалась щекой к мокрой стене и разбитыми губами начала собирать капельки воды, стекающие по его стенкам. Мое пересохшее горло горело и саднило, но я, превозмогая боль, продолжала, пока не утолила жажду. Потом без сил привалилась к стене спиной и окунулась в темноту без сновидений.

Очнулась я от резкой боли в плече. Было утро, солнце уже пригревало. Щурясь от яркого света, я посмотрела вверх. Решетку уже сняли, над колодцем стояло двое крестьян, у одного из них в руках была палка, которой он и ударил меня.

– Вставай, дьявольское отродье! И не вздумай выкинуть какой-нибудь свой ведьминский фокус! – он истово перекрестился.

Я с трудом поднялась, едва не вскрикнув от боли в занемевшем теле, ведь я всю ночь провела, скрючившись на дне колодца. Шатаясь, я прошла несколько шагов и упала в мокрую пахучую траву. Ноги меня не держали.

– Не прикидывайся! Я-то знаю, что ты вдесятеро сильнее любого мужчины! – новый удар, пришедшийся по ногам, заставил меня сжаться в тугой комок. Мне хотелось так и лежать, вдыхая ароматы земли и душистой травы у меня под щекой, но я заставила себя подняться.

– Куда мы идем?

Крестьянин хотел ответить, но другой одернул его.

– С ведьмами нельзя разговаривать! Она наведет на тебя порчу и заставит служить себе, а то и в животное какое обратит…

Я с удивлением посмотрела на него и почувствовала, как холодок страха расползается по спине. Он верил в то, что говорил!

Украдкой, не поднимая головы, я огляделась. Мы шли по деревенской улице, но нам не встретилось ни одного человека. Меня втолкнули в двери какого-то сарая. Сухая солома впилась в мои босые ноги. Я наконец подняла голову.

Мы действительно были в сарае. Должно быть, еще утром сюда стащили широкие доски и сделали скамьи и помост. Теперь у стен сидели крестьяне. Я увидела суровые лица стариков, молодых любопытных крестьянок, жадные глаза мужчин. Вокруг сновали дети, матери изредка награждали их шлепками. Это напомнило мне ярмарку, но сегодня они собрались из-за меня! Страх овладевал мною все больше. Меня подтащили к столбу, и, хотя я отчаянно извивалась, пытаясь высвободиться, грубые сильные руки застегнули на моей шее ошейник, тяжелая ржавая цепь волочилась за мной в пыли. Я с трудом поднялась.

На помост поднялся староста. Он крепко сжимал в руке потрепанную библию.