И все-таки Элис нравилось работать в госпитале и ухаживать за ранеными. Чтобы они не делали, это были герои, защитники, мужественные люди. Например, лейтенант Кросли, которому недавно ампутировали ногу. Осколком снаряда ему раздобило голень, началось заражение, и ногу спасти не удалось. Этот милый, скромный человек, еще совсем молодой, навсегда останется инвалидом. Правда, Элис слышала, что он из состоятельной семьи и, ему не надо будет искать себе работу и беспокоиться о пропитании, но он так настрадался и принял такие ужасные мучения, что Элис жалела его всей душой и старалась быть к нему особенно внимательной.

Сегодня быстро переодевшись в сестринской в чистую накрахмаленную форму, она решила проведать его.

Он ужасно изменился за эту ночь. Небритые щеки ввалились, и глаза лихорадочно блестели.

– О! Милая мисс Барнхем! Элис! – страдальческое лицо расплылось в улыбке. Говорил он задыхаясь, с трудом разлепляя запекшиеся губы. – Доброе утро!

– Доброе утро, Джон. – они договорились, что будут обращаться друг к друг по имени. И он единственный подопечный, которому она позволила эту вольность. – Как вы себя чувствуете?

Он попытался приподняться. – Лежите, лежите! Что вы? – испуганно запричитала она

– Сегодня не очень хорошо, как видите. – он виновато развел руками.

– А что сказал доктор?

– Боюсь, у меня не очень хорошие новости. Похоже, мне предстоит еще одна операция. – у него дрогнул голос, но он заставил себя улыбнуться.

– Джон, мне так жаль! Что я могу для вас сделать?

– У меня есть к вам просьба, мисс Элис. – он нашел ее руку и стиснул горячими пальцами. – Могу я рассчитывать, что во время операции вы будете держать меня за руку, вот как сейчас?

– Вы могли бы не просить меня. – Элис старалась говорить как можно бодрее. – Это моя работа.

– Нет-нет, мисс Барнхем. Я хочу видеть ваше лицо, когда приду в себя… если я приду в себя, – грустно поправился он.

– Не надо так говорить! Все зависит от настроя, вы же знаете.

– Вы выполните мою просьбу? – в голосе его звучала мольба. Он был так жалок, и вместе с тем, в нем чувствовалась такая воля и мужество, что Элис готова была пообещать ему что угодно. Элис кивнула, и он тут же выпустил ее руку.

– Ну вот. – он отвернулся от нее. – Теперь вы можете не обращать на меня внимания. Я буду спокоен. И больше не стану надоедать вам.

Элис вздохнула.

Целый день она носилась как угорелая из одной палаты в другую. К вечеру, не чувствуя ног от усталости, она дотащилась до сестринской и прилегла на кушетку. Ноги у нее гудели, она чувствовала себя разбитой и уставшей, но как только она закрыла глаза, ее будто что-то толкнуло: Джон Кросли! Она ведь обещала ему!

Она вскочила, накинула на плечи легкую шаль и побежала разыскивать санитара Дьюи, который знал все на свете.

– Его прооперировали, беднягу. – Заявил Дьюи, делая глубокую затяжку. – Что-то пошло не так, и он едва не отдал богу душу во время операции. Теперь он в своей палате, кажется без сознания. Но ты сходи проведай его. Он только и спрашивал о тебе, пока доктор его не отключил.

Элис нашла Джона Кросли в палате. Он уже приходил в себя. Он всматривался мутными, блуждающими глазами в лицо девушки и как-будто не узнавал ее. Элис схватила его за руку. Рука была очень горячая и мелко дрожала.

– Джон! Это я, Элис! Вы меня узнаете? – она чуть тряхнула его руку и наклонилась совсем низко, чтобы ему легче было видеть ее. Он ничего сказал, только поднес ее руку к губам. Элис поняла, что он узнал ее.

Как ни жалела Элис бедного капитана, выйдя из госпиталя, она сразу перестала думать о нем. Все ее мысли занимал теперь совсем другой человек, и думая о нем, она забыла об усталости, о других людях, даже о своем старом отце. Этот человек был для нее важнее всех людей вместе взятых.

Пока она не узнала своего возлюбленного, жизнь ее была довольно скучна. В основном, ее заполняла работа и забота о пожилом отце. Конечно, такую жизнь нельзя назвать веселой, тем более для молоденькой девушки. Но это мало беспокоило Элис. Она только боялась пропустить того единственного, который предназначен ей судьбой. Элис верила в любовь и знала, что будет счастлива рано или поздно.

Элис возвращалась домой довольно поздно, и отец никогда не спрашивал почему она задержалась. Она делала нужное, полезное дело, и он считал излишним надоедать ей вопросами. Он никогда не ложился спать без нее и всегда дожидался ее возвращения. Ужинали они тоже вместе в просторной гостиной, за старым большим столом. В их доме почти все было старым и обветшалым, многие вещи нуждались в ремонте или замене: расшатанная мебель старого образца, выцветшие картины на стенах. Они так привыкли к этой обстановке, что никому и в голову не приходило что-то изменить. Во-первых, они были небогаты, а во-вторых старик не любил швырять деньги на всякие глупости. И Элис знала, будь у него хоть миллионы, он жил бы точно также, в старом доме, со старой мебелью, в неприглядной обстановке, к которой привык.

Элис и ее отец молча ужинали и расходились по своим комнатам. Он желал ей спокойной ночи и целовал ее в голову.

– Спокойной ночи, папа. – отвечала Элис и исчезала за дверью маленькой комнаты, которую отец разрешил ей обставить по собственному вкусу. Ей тогда было лет восемнадцать, и она выбрала светлые обои с голубыми цветочками, чтобы комната, в которой было мало света, не казалась такой мрачной. Теперь Элис было двадцать три, но обои ей по-прежнему нравились. Иногда, просыпаясь, она проводила рукой по голубым цветам и нежно гладила нарисованные лепестки.

Оставаясь одна, она надевала тонкую кружевную рубашку и, сидя перед большим зеркалом, распускала чудесные темные как ночь волосы. Зеркальное отражение было прекрасным, немного загадочным, почти мистическим. В такие минуты она думала о том, с какой радостью подарит себя своему единственному, как счастлив будет он гладить ее длинные, спускавшиеся до самой талии волосы, целовать ее чудесные губы! Элис приподнимала подол рубашки, чтобы полюбоваться ногами, чуть полноватыми, с изящной щиколоткой и крошечными пальчиками. Полупрозрачная ночная рубашка не скрывала высокой упругой груди, которой она втайне гордилась. Сдержанная наружно, внутренне Элис была очень чувственной девушкой. Она мечтала о мужчине, который однажды обнимет ее так, как ей и не снилось.

Она знала, что красива и старалась одеваться не слишком броско, но время от времени баловала себя то новой сумочкой, то новой шляпкой.

Кстати, именно разглядывая в витрине модного магазина шляпку, выставленную для продажи, она и познакомилась с Гремом Стоккером. Она как раз раздумывала подойдет ли темно-коричневый цвет к ее волосам, как услышала рядом с собой одобрительный возглас.

– Господи помилуй, какая красотка! – голос был приятный и совсем не нахальный.

Привыкшая к таким возгласам Элис бросила на него равнодушный взгляд. Он, конечно, не был писаным красавцем, скорее наоборот. Но было в нем нечто такое, что притягивало к нему как магнитом. Она часто вспоминала потом эту встречу и много времени спустя поняла, что Грем нравился женщинам именно манерой общения. Он разговаривал с женщинами немного свысока, как разговаривают взрослые с детьми, но ласково, никогда не смущался в присутствии женщин и не искал их расположения. И еще от него исходило ощущение уверенности и силы, которые так нравились женщинам, и вызывали у них немедленное желание подчиниться. Не смотря на не броскую внешность (он был высокий, худощавый блондин), ему удавалось выглядеть настоящим щеголем. Он любил хорошие костюмы и дорогие галстуки, а начищенные до зеркального блеска туфли – были его слабостью. Все это в сочетании с приятными манерами делало его довольно привлекательным в глазах женщин. Вот и в тот вечер он выглядел также: в черном костюме, хотя и не новом, но довольно приличном, и шелковом жилете, из кармана которого выглядывал кончик белого платка, в высокой шляпе и черных лаковых ботинках. Элис взглянула на него мельком, но не стала говорить с ним. Это было не в ее правилах – разговаривать с незнакомыми мужчинами. Она сделала вид, что продолжает рассматривать шляпку. Грем перехватил ее взгляд и небрежно сказал: