Но не было никакой возможности незаметно достать их из потайного места и подсунуть Ленке. Поэтому Светка ушла из школы вместе со всеми. Хотя, конечно, у нее на душе скребли кошки.

“Ладно, — подумала она, — за один день ничего страшного не произойдет. Зато представляю, как завтра все обрадуются!”

А все же ловко у нее получилось! Такая суматоха поднялась. И никому даже в голову не пришло, что виновница — она.

Но ведь это же просто шутка! Это же не на самом деле. Завтра… Завтра все будет хорошо.

А наутро Светка не смогла встать с постели. Градусник зашкалило. Бабушка переполошилась, вызвала скорую, Светку отвезли в больницу и оставили там на целый месяц. Двусторонняя пневмония.

В больнице у нее за месяц перебывали все ребята из третьего “В”. Приносили яблоки, мандарины, конфеты. Рассказывали разные смешные случаи. Как Вовка Мятлов вместо “корочка лимона” прочитал в учебнике “корочка лимонада”. А Шлындин в предложении “Путники прошли через сад” вместо “с” написал “з”. И какой хохот стоял в классе, когда Кандыков, читая басню Крылова “Ворона и лисица” вместо фразы “От радости в зобу дыханье сперло” сказал: “От радости в заду дыханье сперло”… И еще событие — в классе новенький. Дима Зиновьев. Симпатичный, как дружно отметили все девчонки. У него отец генерал, а мама врач. Их сюда из Германии перевели.

В общем, жизнь продолжалась.

— А варежки? — тревожно допытывалась Светка. — Варежки Ленкины нашлись?

— Нет, отвечали ей. — Так и не нашлись. Наверно, кто-то посторонний взял…

Как только Светку выписали из больницы, она в тот же вечер побежала к школе. Разгребла щепки и кирпичные крошки, просунула руку в отверстие. Варежки были на месте. Мокрые, разбухшие. Яркий узор полинял. Нитки расползались под руками…

Она засунула их обратно поглубже. А сверху натолкала всякого мусора.

Там они, наверное, и лежат до сих пор. Если окончательно не сгнили.

На другой день Светка появилась в школе. Ребята так обрадовались, сразу окружили ее.

А про варежки уже никто и не вспоминал. Все забыли. Даже Ленка. Тем более, что наступила весна. Солнце пригревало. Листья на деревьях зазеленели. Кто в такую теплынь варежки носит?..

Светкино место оказалось занято. Там новенький сидел. Дима Зиновьев. Который из Германии.

Анна Григорьевна сказала:

— А-а, Светочка наша вернулась. Очень хорошо. Ну что ж, Дима, придется уступить место законной хозяйке.

— Не надо! — вдруг сказала Светка. — Я сяду на другое место. С Ромой Зеленцовым.

Все сразу замолчали и повернулись к ней. Анна Гавриловна тоже сначала немножко удивилась, а потом глаза ее странно блеснули и, обняв Светку, она произнесла дрогнувшим голосом:

— Молодец, Еремина! Это поступок, достойный уважения. Я горжусь тобой. Ты самая умная и благородная девочка в нашем классе.

Все смотрели на Светку, когда она шла к третьей парте в среднем ряду, где сидел в одиночестве Ромка. Там было ее законное место. Рядом с вором. Теперь она знает, что ничуть не лучше его. Разница лишь в том, что кроме нее об этом никто не подозревает.

Она шла, опустив голову, и щеки у нее горели. А когда садилась за парту, вдруг наткнулась на Ромкин взгляд. И ее это чуть не добило. Он смотрел на нее… как на божество. На перемене он угостил ее пирожком с яблоками. Светка взяла. И съела, давясь непролитыми слезами. После уроков он пошел провожать ее до дома. В одной руке он нес свой портфель, а в другой Светкин.

С того дня он стал ее тенью. Утром ждал возле дома. В школе не отходил ни на шаг. Вечерами крутился во дворе, то и дело поглядывая на ее окна.

Несмотря на то, что отношения с ребятами в классе у него тоже вскоре наладились и никто больше не вспоминал о его темном прошлом, Ромка все равно не переставал липнуть к Светке. Ей пришлось смириться с этим, и до самого окончания школы они продолжали сидеть за одной партой.

Светка приговорила себя к нему, точно к пожизненной каторге. И принимала его обожание, как заслуженную кару.

Хотя влюблена была по самые уши в новенького Диму. Который из Германии. И ей казалось, что он тоже временами бросает на нее весьма и весьма заинтересованные взгляды. Особенно, когда они учились в старших классах. Но дело одними лишь взглядами и ограничивалось. Ромка стоял насмерть. В свое время он предусмотрительно записался в боксерскую секцию, — наверное, предвидя, что других способов оградить Светку от поклонников у него не будет. Поскольку занятия боксом шли довольно успешно, никто из мальчишек приблизиться к ней не осмеливался. Все предпочитали держаться на безопасном расстоянии.

— Кто Светку тронет, будет иметь дело со мной! — неустанно повторял Ромка.

А когда он уезжал на соревнования или на сборы, к Светке приставлялись два-три телохранителя, которые несли вахту посменно. И слали Ромке подробные донесения о том, как она проводит время без него.

А как она проводила время? Нормально. Ходила в библиотеку, в танцевальный кружок, в драматическую студию при Доме пионеров. Иногда в кино с подружками.

А на школьные вечера отдыха не ходила. Что ей там делать? Все равно никто не приглашал ее танцевать. Другие девчонки нарасхват, а она сидит одна в уголке и скучает.

Светка давно уже привыкла к этому. И все в городе привыкли. Случалось, что какой-нибудь мальчик, — не из их района, естественно. — по неведению своему начинал цепляться к ней. Но его немедленно отзывали в сторону и проводили среди него разъяснительную работу. После чего, при встрече со Светкой, тот спешил перейти на другую сторону улицы.

Нрав у Ромки был бешеный. Хотя ростом он так и не удался. “Метр в прыжке”, - как говорили о нем злопыхатели.

Чтобы выглядеть вровень со Светкой, ему приходилось носить туфли на о-о-очень толстой подошве.

Поэтому все рослые парни были его кровными врагами. Он только и ждал повода, чтобы рассчитаться с ними за несправедливость. допущенную природой.

Не раз во время таких разборок к Светке домой прибегали какие-то перепуганные люди, умоляя усмирить разбушевавшегося Ромку. Не допустить кровопролития.

Она выскакивала из дому в халатике и в тапочках на босу ногу и неслась в указанном направлении. Протискивалась сквозь толпу, — узнав ее, народ тут же расступался, — окликала “Рома!”, и дикий зверь на глазах у всех превращался в кроткого агнца.

— Ты хочешь, чтобы тебя посадили? — укоризненно выговаривала ему Светка. — Дождешься! Укокошишь кого-нибудь случайно и загремишь лет на пятнадцать.

Это остужало его мгновенно. Он же понимал, что Светка не будет его пятнадцать лет дожидаться.

Еще из-за этого отчасти Светка терпела его. Знала, что никто, кроме нее, не справится с Ромкой, не удержит его в критической ситуации.

Но главная причина была в другом. Светка считала, что Ромка — это наказание, которое послано ей за совершенную когда-то непоправимую ошибку. Это ее крест. И она не имеет права сбросить его.

Конечно, если бы существовал какой-нибудь другой способ искупить вину, она распрямилась бы с облегчением, избавившись от непосильной ноши. Но никакого другого способа не существовало.

Признаться? Рассказать всем?… Нет! Что угодно, только не это.

Лучше уж… пусть Ромка.

Давняя история с варежками не давала Светке покоя.

Тогда же, в третьем классе, она принялась учиться вязать.

Думала: “Свяжу точно такие же варежки и отдам Ленке. И все. Скажу, что нашла где-нибудь…”

Но у нее ничего не получалось. То есть получалось, но не так хорошо, как надо было.

Светка распускала и начинала все сначала.

Бабушка удивлялась:

— Что ты все рукавицы-то вяжешь? Связала бы что-нибудь попроще — шарфик бы какой или шапочку. А то все рукавицы да рукавицы… Это и у опытной-то мастерицы не у каждой получается. И на что они тебе сдались? Нешто у тебя рукавиц нет?