Светка осталась одна. Растопила печь. Озноб какой-то внутренний ее бил, — должно быть, продрогла на кладбище.
Она придвинулась поближе к печке, протянула руки к огню и застыла, как изваяние. Ни мыслей, ни чувств. Полное оцепенение. Устала очень за последние два дня.
Бабушка, бабушка… Так и не успела она раскрыть Светке свою тайну. Так и унесла с собой в могилу. Да какое это теперь имеет значение?
В детстве она часто приставала к бабушке с расспросами об отце и матери. А потом перестала, заметив, как мертвеют при этом у бабушки глаза, как дергаются губы.
Если даже ее мать и существует где-то, их разделяет целая жизнь. Их ничто не связывает. Им ничего не нужно друг от друга. И если она ни разу не вспомнила о дочери за все эти годы… Ладно. Ни к чему ворошить прошлое. Лишь настоящее имеет смысл.
Надо бы переодеться, снять траурное платье. Да сил нет. Совсем нет сил…
Раздался нерешительный стук в дверь. Светка даже не сразу обратила на него внимание. Она никого не ждала. Да и стук был очень уж тихий. Думала — показалось. После некоторой паузы стук повторился. Кто бы это мог быть?
Она открыла дверь и остановилась на пороге, вглядываясь и не узнавая стоящего за дверью человека.
— Вы позволите мне войти, Света? — вежливо спросил поздний гость.
О Господи! Это же он… Димин отец… как его там по имени-отчеству?
“Что ему от меня нужно? — с раздражением подумала Светка. — Может быть, вернуть ему деньги за испорченный матрац? Чтобы он успокоился раз и навсегда…”
— Я, конечно. понимаю, что вам не до меня сейчас, — тихо сказал он. — Поверьте, я искренне сочувствую вашему горю… Но если вы в состоянии выслушать меня, — я прошу вас, уделите мне, пожалуйста, хотя бы несколько минут!
— Говорите, — кивнула она, не приглашая его в комнату.
— У нас беда с Димой, — глухо произнес он. — Беда, Света… Институт бросил… Нигде не работает, не учится. Пьет…
— Дима? — удивилась она. — Не может быть!
— Мы просто в отчаянии. Не знаем, что делать. У меня к вам большая просьба, Света, — пожалуйста, поговорите с ним!
Светка нахмурилась. Что еще они придумали? И зачем?
— Видите ли, — осторожно сказала она, — я завтра уже уезжаю, а у меня столько дел… Вряд ли я смогу выкроить даже полчаса.
— Я понимаю, понимаю, — пробормотал он. — Но вы — наша последняя надежда. Помогите нам!
Светка пожала плечами.
— Но я не знаю, чем я могу помочь. Мы столько лет не виделись с Димой… О чем мне с ним говорить?
— Света, я буду с вами откровенен. Ради сына мы готовы на все. Мы не пожалеем никаких денег…
— Вы предлагаете мне деньги? — с недоумением спросила Светка. — За что?
— Нет, вы не поняли! Дело в том, что… Дима любит вас. И если вы решите пожениться. мы создадим для вас все условия. У меня есть связи, возможности…
— Но я замужем, — сказала Светка.
Он осекся, по его лицу пробежала судорога. Только теперь Светка заметила, как стар и измучен этот человек. В ее душе шевельнулось чувство, похожее на жалость. Но ей вовсе не хотелось его жалеть.
— Вот как? — дрогнувшим голосом сказал он. — И дети есть?
— Да, — кивнула Светка, не вдаваясь в подробности.
— Ну что ж… Выходит, я напрасно злоупотребил вашим внимание. Извините. До свидания.
Он слегка поклонился и вышел. В его движениях все еще чувствовалась военная выправка, но плечи бессильно обвисли и худая жилистая шея нелепо торчала из широкого мехового воротника пальто.
Светка язвительно усмехнулась, пытаясь прогнать некстати нахлынувшую жалость. Как трогательно! Решил облагодетельствовать бедную девочку, спихнув на нее своего беспутного сына-алкоголика. Нашел дуру! Видать уж так приперло, что дальше некуда…
Но Димка… Надо же — спился. Кто бы мог подумать. Но что ей за дело до него? Своих забот хватает.
Она подсела к огню и задумалась. Как там Милочка, тетя Вера? Гриша должен вернуться через три дня. К тому времени она уже будет дома. Вот и нет больше бабушки. Оборвалась последняя ниточка, связывавшая ее с этим городом… Ее невеселые размышления были прерваны громким стуком в дверь.
— Светка! Мне сказали, что ты приехала. Я хочу тебя видеть, Светка! Открой!
“Димка? — обмерла она. — Этого мне только не хватало”.
И не двинулась с места.
Он еще долго барабанил, орал, пытался высадить дверь. Наконец стих.
Подождав немного, Светка выглянула в коридор. И чуть не споткнулась обо что-то, лежавшее на полу. Это был Димка. Он спал на коврике возле порога. Светка нагнулась, потрясла его за плечо. Димка шумно рыгнул. В лицо пахнуло перегаром. Рядом с ним на полу валялась пустая бутылка из-под дешевого вина.
Светка постояла несколько секунд в замешательстве. Что с ним делать? Заволочь в комнату? Но вдруг он проснется, начнет буянить, приставать… Оставить тут? Так ведь замерзнет. Зима все-таки.
Ладно. Она притащила подушку, подсунула ему под голову. Накрыла одеялом. подоткнув со всех сторон. “Прости, Димка. Это все, что я могу для тебя сделать”.
И уже возвращаясь в квартиру, заметила на двери полу стершиеся, но еще различимые буквы: “Светка… позвони…” И цифры внизу.
Та самая надпись, которую они с бабушкой безуспешно пытались когда-то соскоблить и закрасить.
Перешагнув через Димку, она спустилась вниз к телефону-автомату, набрала номер.
— Это квартира Зиновьевых? Вас беспокоит Света. Дело в том. что Дима спит у меня под дверью. Он пьян. Вы не могли бы его забрать? Я боюсь, что он замерзнет.
— Спасибо, — раздался ровный, ничего не выражающий голос Димкиного отца. — Мы подъедем через несколько минут.
Со спокойной совестью она вернулась домой. Услышала, как остановилась машина под окном, потом шум на лестнице, пьяное бормотание Димки, истерический женский плач.
Кто-то снова торкнулся в дверь. Светка открыла. В комнату ворвалась растрепанная, заплаканная женщина в каракулевой шубе.
— Шлюха! — закричала она. — Это ты его сгубила!
— Пойдем, Нина, — бесстрастным тоном произнес появившийся следом за ней Димкин отец. Он обнял жену за плечи и вывел ее на лестницу.
Светка постояла у раскрытой двери, слушая удаляющиеся рыдания:
— Мой мальчик… под дверью у этой потаскухи… Как бездомная собака…
Она пожала плечами: “Надеюсь, на сегодня все”. Закуталась в бабушкин шерстяной платок, пытаясь унять сотрясавший ее озноб. Прижалась к печке.
Это все в прошлом. Прошлое — прошло. Ничего этого нет.
Нет Димки. Нет его чересчур заботливых и любящих родителей. Готовых ради него на все. Например, унизить и втоптать в грязь беззащитную девчонку.
И девчонки этой тоже нет. И города этого нет. Ничего нет…
Надо чем-нибудь заняться. Чтобы не думать. Не думать!
Светка выдвинула ящик комода. Штопаное-перештопаное ветхое старушечье бельишко. Сложила все в наволочку. Завтра выброшу. Коробка с фотографиями. Сунула в сумку. Заберу с собой. Тоненькая пачечка денег. Отдам девчонкам-квартиранткам. Попрошу, чтоб цветы отнесли на могилу — на девятый и сороковой день… А здесь что? Какие-то бумажки, квитанции, телеграммы, извещения о почтовых переводах. Все в огонь! Теперь это уже никому не нужно. Поздравительные открытки. Туда же. Письма… Сложенные аккуратными стопочками, перевязанные тесемками, ботиночными шнурками. Бабушка… Как она дорожила своим прошлым. Каждым мигом его. Каждой вещью, хранящей воспоминания. Вот пачка Светкиных писем. Могла бы быть и потолще. Торопливые небрежные строчки. Дежурные фразы. В огонь! Не надо перечитывать, терзаться, бередить душу. А это от тети Веры. Ну. не тащить же их с собой… А это чья увесистая пачка? Почерк незнакомый. Вместо подписи — витиеватая закорючка.
Но это же… Почему бабушка ничего не говорила? Ведь письма адресованы ей — Свете Ереминой. Странно. Они даже не распечатаны.
Светка вскрыла конверт, и кровь бросилась ей в лицо.
“Светочка, любимая моя, родная, ненаглядная! Ты мне не отвечаешь, а я все равно пишу, потому что это единственное, что еще дает мне силы жить… Если ты не приедешь, все остальное не имеет для меня никакого смысла… Я снял квартиру, устроился на работу. Приезжай! Если ты будешь со мной, я все смогу. Светка! Напиши мне! Хочешь, я брошу все и приеду? Хочешь? Мне никто не нужен, только ты. Почему ты молчишь?…”
