– Нет, кума, видно не дождаться нам с тобою наших ясных соколиков: ни Андрея твоего, ни сыночка моего Ванюшки. Где-то на чужой сторонке теперь уж и косточки их истлели.

– Вы, тетя Нюра, Ивана своего не равняйте с Андреем, – бабушка сняла очки и передником протерла глаза. – Сыночку вашему дорога домой заказана, если он жив. А Андрей мой, если жив остался, обязательно придет. Ему нечего бояться. У него перед людьми совесть чиста.

– Нет уж, Петровна, насчет совести чья б корова мычала, а твоя бы лучше помолчала, – вскипела Шатошиха. – Сколько раз тебе говорить о том, что рассказывал Ванюшка про твоего Андрея?! А мой-то сыночек после полиции в партизанах служил.

– Тетя Нюра, никогда я не поверю, чтобы Андрей пошел на такое дело. Вы говорите, что Ванька партизан. А почему же он тогда с немцами ушел?

– Я ж тебе говорила, что по глупости, по своему недоразумению.

Мишка был поражен услышанным. Оказывается его дедушку обвиняют в чем-то очень страшном, может быть даже в предательстве! Он готов был броситься на Шатошиху с кулаками. А что если она говорит правду?! Мишка решил послушать дальше.

За долгие послевоенные годы соседки, видимо, не впервые ведут такой разговор и потому теперь уже не придают ему большого значения. Они немного помолчали и, как ни в чем не бывало, стали говорить о погоде, о плохих выпасах для коров и о том, какие неприлично короткие юбки носят современные девочки. Это Мишку не интересовало.

– Ой! – вдруг громко вскрикнула бабушка и схватилась за поясницу. – Что-то часто стало в спину стрелять. Надо в понедельник сходить в амбулаторию.

– И-и-х, кума, ты, как совсем молодая, веришь хвершалам. Ничего они в болезнях не понимают. Только и знают, что колоть людей толстыми иголками. Это тебя кто-то сглазил. Сходи лучше завтра к Арсенчихе, она наговорит воды, умоет тебя от сглазу, и сразу все пройдет. Это теперь стало так: чуть, что сразу к хвершалу. А раньше обходились и без них. Помню, еще мой дедушка покойный рассказывал (Царство ему небесное! Больше ста лет прожил): стояли они отрядом на Дозорной горе. Большой у них был отряд – пять тысяч казаков. Какой-то турецкий царь собирался на них войной идти. Ждали его со дня на день, Лошадей все время под седлом держали. Командовал всеми ими генерал Елагин. И надо ж было такой беде случиться, что в ту самую пору на казаков чума напала. Что ни день – десятка два гробов строгать приходилось.

Мишка подвинулся ближе к краю и отодвинул занавеску. Бабушка перестала вязать и тоже внимательно слушала. Видимо, про это она слышала впервые.

– А разве у них в отряде не было врачей? – спросила она.

– Ученые лекари может и были, – продолжала Шатошиха, – да только они ничего не могли поделать с такою напастью. И тут приходит к Елагину генералу пожилой казак и говорит: «Я знаю, как избавиться от этой хворобы. От нее надо откупиться».

– Как это откупиться? – спрашивает генерал.

– А так, – отвечает казак, – отдать ей все самое лучшее и дорогое, что у нас есть: позолоченное оружие, лошадей…

– Постой, постой, – прервал его генерал, – куда ж, по-твоему этот выкуп?

– Известное дело куда, – говорит казак, – в землю зарыть. Хвороба же в землю наших казаков забирает, значит туда и выкуп надо отдавать.

Мишка отбросил занавеску себе на спину и так сильно подался вперед, что едва не свалился с печи.

– Генерал хоть и высокого звания был, – продолжала Шатошиха, – а не погнушался совета простолюдина. Тут же приказал запрячь в свою тачанку, окованную серебром да золотом, тройку лучших лошадей и велел собирать ценности. Нагрузили они полную тачанку. Ради такого дела никто ничего не жалел. Отдавали все: украшения со сбруи, пояса с дорогим набором, кинжалы, сабли с позолоченными ножнами, золотые монеты, кресты… А сам генерал не пожалел свой парадный мундир с золотыми гозырями. Потом казаки выкопали в горе пещеру, завели туда тройку, впряженную в тачанку с дорогой поклажей, вход заложили камнем и засыпали землею. В тот же день вся хворь прекратилась. Вот так-то, кума, раньше без хвершалов обходились, – закончила рассказ Шатошиха.

– Потом они все это забрали? – спросил Мишка с тайною надеждой на отрицательный ответ.

– О-о, да у тебя Петровна, гости, – удивилась Шатошиха. – Значит, не зря тебе кровь снилась. Зачем же забирать? По сей день все там и находится.

В ту минуту Мишка забыл все: о неприятном разговоре с бабушкой и свою неприязнь к Шатошихе, навеянную рассказом Тихоновича. Забыл под влиянием только что услышанного. Он спрыгнул с печи и подошел к старухе.

– Вы знаете, где эта пещера? Смогли бы показать?

– Еще бы не знать, мне дедушка не раз показывал то место. Это, кума, – обратилась Шатошиха уже к бабушке, – если подниматься на Дозорную через Казачьи ворота, то пещера находится слева от дороги перед последней крутинкой. Летом ее не найдешь, а зимою – сама не поверила бы, если б не видела – какой бы ни был глубокий снег, а на том месте, где был вход в пещеру, всегда голая земля.

– А летом можно найти то место? – нетерпеливо спросил Мишка.

– Какой же ты непонятливый! – обиделась старуха. – Я же сказала, что примерное место знаю, а точнее можно найти только зимою.

– Ну хоть зимою покажете?

– Постой, касатик, а зачем это тебе так необходимо знать?

– Понимаете, мы в станице создаем музей и, если забрать все, что там есть…

– Боже вас упаси трогать! – взмолилась Шатошиха. – Иначе вся хворь выйдет наружу.

Заснул Мишка в ту ночь перед самым утром. Ему приснился хороший сон. Будто вход в пещеру он нашел летом и большущей лопатой, такой, какою дворники сгребают снег с тротуаров, быстро расчистил его. Три застоявшихся вороных красавца, нетерпеливо перебирая ногами, радостным ржанием приветствовали своего освободителя. Мишка надел на себя генеральскую черкесску и папаху, к дорогому поясу прицепил с позолоченными ножнами саблю и кинжал, уселся на козлы, взял в руки сплетенные вожжи, на месте развернул тройку и прямо без дорог помчался в станицу. Полуденное солнце тысячами зайчиков играло в тачанке. От быстрой езды и радости у Мишки забивало дыхание. Когда тачанка уже свернула к музею, на козлы вдруг вспрыгнул неизвестно откуда появившийся Санька Мокроусов и, ехидно улыбаясь, начал сталкивать Мишку вниз. Стараясь вложить в удар всю злость и обиду, Мишка наотмашь ударил зазнайку по лицу.

– Ах ты, разбойник! – бабушкиным голосом закричал Санька. – Вставай, автобус проспишь?

Мишка открыл глаза. Над ним склонилась бабушка, держась рукою за окровавленный нос.

Провожать внука до автобусной остановки в этот раз бабушка не пошла. Она лежала на кровати вверх лицом, приложив к переносице тряпку, смоченную в холодной воде.

– Ты не говори никому о том, что тут вчера Шатошиха болтала, – попросила она, когда Мишка уже взялся за деревянную ручку.

Про себя Мишка уже решил, что про тайну старинного клада он расскажет только Наташке, но говорить об этом бабушке он стеснялся. Чтобы не расстраивать бабушку, Мишка вначале сказал, что рассказывать никому не будет, но подумав немного, попросил:

– Можно я Коле Стороженко расскажу? Мы раскапывать не будем. Только посмотрим, где была пещера, и все…

– Да я не о том говорю, – прервала его бабушка. – Про пещеру, по-моему, она все выдумала. Я говорю о дедушке твоем.

– Значит это правда, что он был не за нас!? – чуть не плача от обиды спросил Мишка.

– Подумай, о чем ты говоришь! – бабушка сняла тряпку с лица и укоризненно посмотрела на внука. – Если слушать Шатошиху, то получается, что все люди были плохими, только ее Ванька хороший. А вот он-то был действительно не за нас. При немцах полицаем у нас служил. Потом зимою куда-то запропастился. С неделю его в хуторе не было, а перед уходом немцев снова появился, собрал манатки и удрал вместе с ними. А уж потом кума сказала мне, что будто Иван ее был в партизанах вместе с дедушкой. И что по вине дедушки все партизаны, кроме Ивана, погибли. В общем лучше никому об этом не говори, а то люди могут подумать, что и вправду так было, а доказать нам нечем. Вот если Андрей сам вернется домой, тогда он заткнет глотку куме.