– И всё-таки, – Клеммен, немало довольный собой, устроился на стуле поудобнее, – как бы вы назвали свою профессию?

– Видимо, следователь, – Д. пожал плечами. – Какая разница? Занимаемся мы, правда, тем, с чем обычные следователи дела не имеют. С тем, что обычным не по зубам.

– Я так и думал, – Клеммен кивнул, тут же заметив насмешливый огонёк в глазах начальника. – Честно говоря, мне не по себе. С чего начнутся экзамены?

– С испытания терпения, – невозмутимо проговорил Д., открывая новую папку. Юноша осёкся и со вздохом отвернулся. – Торопиться некуда. Сейчас начальство появится, тут тебе всё и объяснят.

Клеммен молча кивнул и продолжил изучать узоры, которыми были покрыты обе двери. Входная была, судя по всему, из дуба – старинного, тщательно обработанного, отполированного до зеркального блеска. Вторая, в которую Клеммен входил пока лишь раз, – каменная, инкрустирована золотой проволокой. Узор тоже исполнен смысла – но не спрашивать же, какой именно, просто из прихоти. Дисциплина у организации Д. железная, задавать лишние вопросы отучаешься быстро…

Клеммен уселся, уперев подбородок в ладонь, прикрыл глаза. Отчего он так беспокоится, в самом деле? Или золотистые волосы всё ещё не желают оставлять его в покое?..

Вспоминал, что случилось накануне.

Праздник прошёл бестолково.

Вещи приходилось собирать осторожно и незаметно, чтобы хозяйка не вздумала помогать. Общительная она у нас, и деятельная. Больше всего она любит сесть и обстоятельно, за чашечкой кофе, рассказать обо всех своих детях – если считать их вместе с потомками, выходит весьма внушительное количество. Не настроен был Клеммен собираться под присмотром – тем более, что об отъезде ещё не говорил, как и было приказано.

В общем-то, даже и не приказано. Нет нужды приказывать. Д. приказывал только первое время, пока ветер без помех дул в голове юноши в любом направлении. Потом достаточно стало намёка. Теперь и намёка как такового не нужно: ситуация говорила сама за себя. Легенда у Клеммена создана на совесть, и вживаться в неё было легко. Нет необходимости с изматывающей тщательностью следить и помнить, что, где и кому говоришь: Д. и его подчинённые поддерживали каждую легенду множеством дополнительных подробностей. Самое трудное, говорил Д. неоднократно, не доводить легенды до полного совершенства, до исчерпывающих деталей. У всякого человека должно быть немало незаполненных мест в душе и биографии, как у правильно огранённого камня обязаны быть нетронутые места – иначе совершенство такого камня мёртвое. Полное. А за полным и абсолютным совершенством следует только распад.

…Да, действительно, золотые волосы всё ещё преследовали его. Вчера они подтолкнули к деятельности и бодрости; сегодня, словно похмелье или наркотический голод, дразнили, находясь в недостижимом далеке. Какую там поговорку припоминает Д. в таких случаях? Sern uass anhorras. Сплошные шипящие. «Нить судьбы в руки не даётся». Это мой перевод. Полчаса сидел со словарём, Д. насмешил, но всё-таки перевёл. Клеммен едва не поддался минутному порыву швырнуть резцом в стену. Поговорки! Устроил мне этот дурацкий допрос. Всё ему по винтикам разобрать…

Труднее всего оказалось сохранять приподнятое настроение во время обеда. Или хотя бы видимость. Если уж быть до конца честным, то в самом начале была и не видимость, а вполне искренне приподнятое настроение, поскольку перед глазами Клеммена вновь проходила вчерашняя выставка.

Но тут выяснилось, что у хозяйки сегодня день рождения правнука, потомка среднего сына её младшей дочери, и всё пошло прахом.

Впрочем, хозяйка не догадалась, что её постоялец готов в двадцать минут собрать все оставшиеся вещи (которые лежали как ни в чём не бывало, без особого вроде бы порядка) и разом испариться. Собрать всё до соринки. Пункт седьмой: никогда не оставлять следов своего пребывания. Никаких личных вещей. Записок. Предметов. А главное – персональных артефактов. Д. произнёс эти два слова обыденным тоном, и, когда Клеммен не выдержал и спросил, что это такое, тут же объяснил. Клеммен и сам не понял, отчего вдруг так быстро покраснел. Вроде бы ничего непристойного в объяснениях нет. Каждый понимает в меру своей испорченности.

Короче говоря: на пол не плевать, обрезки ногтей не оставлять, любовью не заниматься. Устроить здесь последнее, правда, при характере хозяйки, было бы приключением не менее захватывающим, чем, скажем, стянуть золотое ожерелье из драконовой сокровищницы. Не попадёшься – век будешь помнить, ну, а уж если попадёшься, тем более…

Впрочем, пункт восьмой весьма строго отзывался обо всех возможных интимных связях. Он их попросту запрещал. Точнее, запрещал все, не благословлённые Д. или более высоким начальством. Но как-то у Клеммена не хватало воображения представить, как он подходит к иронически улыбающемуся Д. и просит этого благословения, будь оно неладно. То есть, разрешения. Пока не подписал этот контракт, ничего подобного и в голову не приходило.

Великие боги, что только в голову не лезет! Надо пройти проветриться. Да и к Храму подойти поближе, посмотреть. Красивые у них, ольтов, праздники, ничего не скажешь. И не пышные чрезмерно – взгляд не режут – и не очень приметные: можешь пройти мимо и не заметить. Но если заметишь, глаз не оторвёшь.

Стоически выслушав последние семейные новости своего гостеприимного приюта, юноша оделся – во вчерашний выходной костюм – и откланялся. Именно откланялся, буквально: хозяйке это было приятно, а подобным церемониям Клеммена хорошо обучили.

Д., конечно, купил меня на любопытство. По большому счёту. Разумеется, я ему совершенно по-человечески благодарен: оставаясь Ланенсом, я бы кончил свои дни в какой-нибудь вонючей канаве. Но отец мой не переставал повторять, что ничего даром не делается – да и сам Д. частенько повторяет эту же мудрость. Со временем мне стало любопытно: чем буду расплачиваться?

Потратились они на меня изрядно. Пока я год странствовал, огибая Большую Землю, следили за мной непрерывно. Причём так, что и не заметишь. Как-то я спросил – в шутку, помнится, – знает ли Д., чем я занимался в Паэроне тогда-то и тогда-то. И тут он покопался в столе, выудил оттуда прозрачный шарик и ответил на вопрос.

Тут шутки и кончились.

Вначале я страшно испугался. Что теперь, всю жизнь оставаться под надзором? Но Д. мне быстро объяснил, что дело обстоит не совсем так. Если необходимо, сказал он, то не составит – скорее всего – большого труда подробно выяснить любую деталь. Но под постоянным надзором люди находятся только в исключительных случаях. И невозможно, и незачем постоянно держать всех в поле зрения. Странно, но я ему поверил. У Д. вообще странная привычка: не лжёт никогда. Бывает. что уклоняется от ответов или помалкивает, но если ответит – не обижайся, ответит по существу. Под легендой, конечно, он соврёт – глазом не моргнёт, но когда с глазу на глаз…

Словом, на любопытство меня и купили. На таинственность. Обижаться, конечно, глупо: я сам приложил старания, чтобы купиться. Да и по счетам платить вовсе не унизительно – специалисты здесь высококлассные и, раз уж так суетятся вокруг моей скромной персоны, значит, и работать придётся над вещами непростыми. Ну а то, что жить по легенде нелегко и двойное мышление страшно утомляет, —

Sern uass anhorras.

Поздним вечером того же дня ноги сами собой привели Клеммена в контору.

Даже не вечером, а ночью. Дверь, однако, не была заперта. Скорее всего, она была заперта для всех случайных прохожих, которые решили бы постучаться сюда. Или, упасите боги, от грабителей, которых в Венллене вообще нет. Воры случаются, и их Гильдия, непременное зло каждого большого города, как-то существует, но только очень дурной и отважный вор осмелится вломиться сюда.

Д. сидел за столом и работал.

Клеммен чувствовал себя глупо. Он осознал, что чувства, обуревавшие его минуту назад, не могут быть выражены словами. Да и вообще – что он хочет от Д.? Совета? Ответ известен заранее. Иди работай. Или иди отдыхай. Словом, не хочешь получить ответа – не спрашивай.