– Так. Так. Во-первых, я сразу узнал – это действительно почерк вашего Федора Шуринова. Во-вторых. Тут не только о танках. Их ТТХ, конечно, секретные, но тут кое-что похуже, я понимаю уже что. Это…
Комиссар убрал листы обратно.
– Мы сейчас же берем этого шпиона и идем к комполка. Необходима срочная связь с командованием Военного Округа. Дело дойдет до самого верха. – Комиссар обвел тяжелым взглядом всех присутствующих. – Мы идем к комполка, и никто не будет ничего знать. Слишком важно это все, оно должно остаться в тайне. Дадите потом подписку.
– Так точно! – В один голос ответили начальник караула и Рябов.
Федор Шуринов ухмыльнулся и сплюнул на пол вновь. Нарочито, просто для обозначения своего отношения к окружающему.
– Рябов, Иванов – берете арестованного и выходим. – Комиссар был самой деловитостью.
Иванов заломил Федору руки и подтолкнул к двери. Саша распахнул дверь. Комиссар тяжелым и четким шагом вышел на улицу. Непонятно откуда в горячем и знойном даже ночью небе запахло дождем, и первые крупные капли уже падали на пыль плаца. Они двигались, молча, не нарушая тишину. Рябова глодало что-то непонятное, напоминая то ощущение, когда он впервые увидел старика караима после той самой сшибки на Карантине. Но он не знал, как это объяснить сейчас и выкинул из головы. Ведь неудивительно – не каждый день твой сосед по офицерской казарме оказывается врагом: причем такой, которого ты считал, может и не другом, но боевым товарищем-офицером.
Когда комиссар без стука отворил дверь в командирскую комнату, тот не спал. Горела настольная лампа. Комполка что-то читал, щурясь поверх очков на текст потрепанной книжки.
– Да?
– Товарищ Устинов! Срочное дело государственной важности! – Отчеканил Колесниченко, распахивая дверь, и в нее ввалился Федот, чьи руки продолжал придерживать командир караула. Следом вошел и Саша.
– Что случилось, товарищи? Этот офицер напился на дежурстве? Или..?
– Или. Судя по всему он – изменник Родины и шпион. Сегодня это вскрыл Александр Рябов. С учетом сложности и важности дела – необходимо было поставить вас в известность. Хотя это и моя епархия. Потому что надо ставить в известность штаб Округа по всем каналам.
– Да что случилось? – Комполка вскочил на ноги и в два шага оказался рядом с Федотом. Тот сжался. – Это предатель? Доложите!
Колесниченко нахмурился, но стерпел приказывающий тон комполка – комиссары никогда не подчинялись армейским командирам. Однако ситуация принуждала терпеть.
– Могу сказать, что этот товарищ выписывал ряд важных сведений из библиотеки особой части. Начиная от ТТХ танков, стоящих на окраине Баку для защиты нефтепромыслов, так и до самого важного – новых данных относительно месторождений и строительства веток трубопровода от основных пунктов добычи. Совершенно секретных. Вы же знаете о Мосуле…
– Черт. Это серьезно. – Комполка помрачнел и, наклонившись к Федоту пнул его между ног. Тот согнулся и рухнул на пол, подвывая. – Предатель. Доказательства, я так понимаю, пудовые, иначе бы вы не пришли?
– Даже самый гуманный трибунал не оправдает. Действительно серьезно.
– Тогда я звоню в штаб Округа, а вы выезжаете по своей части. Утечка может быть?
– Никто не в курсе. Не держите меня за дурака, товарищ Устинов. Нас учат правильно работать.
– Хорошо. – Устинов повернулся к столу и поднял трубку телефонного аппарата.
Колесниченко обернулся к Саше Рябову:
– Товарищ Рябов, это все еще не закончилось, но я вам гарантирую – когда дело решится, то я напишу докладную о приставлении вас к внеочере…
Комиссар падает на Рябова, подавившись фразой. Короткие злые хлопки: раз-два-три. Иванов всхлипывает, и Саша даже не успевает оглянуться, чтобы понять что происходит. По боку проходит острая сталь, и он падает, придавленный сверху грузом тела Колесниченко.
«Это какой-то страшный сон! Что происходит? Война? Черт?!». Больше мыслей у Саши нет. Удар затылком о холодный (в это время года? Под Баку?) пол отключает его на несколько секунд.
Какой-то жутко искаженный голос, в котором Александр ловит интонации Иванова, всегда жутко въедливого, но своего парня для всей части, прохрипел что-то «…вы… но… Усти…» и замолк.
В голове у Рябова крутилась смутно знакомая фраза «И падут народы перед… И падут народы перед…», но никак не завершалась. Какой-то бред, из которого его вывела резкая боль в бедре и чей-то спокойный голос.
– Все уже дохлые?
Это же голос комполка!
– Сейчас проверю, командир. – Голос Федота?
– Хорошо. Ну ты и попался. Вот как теперь это разгребать, а?
– Не знаю. Резидент все же не я. – Какой-то гадкий смешок.
«Резидент?». У Саши что-то начало скручиваться в узел. Одновременно в животе и в сознании. Становясь на свои места. Если бы еще так не кружилась голова и не болел бок, он бы уже что-нибудь предпринял, все решил до конца. Наверное.
Резко появившийся и почти мгновенно затихший хрип. Противный звук.
– КППшник теперь точно готов. – Это снова голос Федора Шуринова.
– Остальных проверь. – Да, это голос комполка. И ничей больше. – А я пока решил следующее. Они были шпионами. И хотели меня убить, правильно?
– Хороший ход. Ну и туша у этого комиссара. – С Рябова опрокинулось тело комиссара. Или ему хотелось в это верить, или действительно он еще дышал. Пока дышал.
В глаза Рябову уставились глазенки Федота. Странно, раньше они не казались ему скользкими и какими-то необычными, но сейчас ему было не до рефлексии. Федор вздрогнул и хотел что-то сказать. Рябов же видел перед собой крысу. Здоровую, лоснящуюся, только что нажравшуюся падали крысу с острыми-острыми зубами. Он снова чувствовал себя в юности на Карантине и в первый год в армии, в Средней Азии.
– Отъелся, да? Ну, так вот, они хотели меня убить, а ты меня спас, прибежав на крик. Конечно, контрольные удары сложно будет объяснить, поэтому режь этих по-другому, иначе можно угодить под удар.
Федот не отвечал. В нескольких сантиметрах от лезвия его ножа было сердце Рябова, но он не мог пошевелиться. Почему-то все его внимание было сосредоточено только на глазах Александра. Он не думал ни о чем, кроме его жалящего, проникающего до глубин души взгляда. «Как наваждение какое-то» мелькнуло в его голове. И это была его последняя мысль, потому что Саша вскинул руку и пороховой дым заволок его сознание навсегда.
Шуринов упал на пол, раскинув руки, а на его месте уже стоял, крепко сжимая маузер комиссара, Рябов. Комполка вскрикнул было от удивления, но не зря он был комполка и резидентом. Мгновенно взяв себя в руки, он прыгнул за стол, дав два выстрела, которые, правда, прошли поверх головы Саши. В любом случае, этого хватило, чтобы не дать Рябову прицелиться.
Александр бросился на пол и навел чуть подрагивающий ствол на стол, за которым скрылся комполка. Из-за стола не доносилось никаких шевелений. Как будто Устинов пропал. Саша прислушался, пытаясь уловить каждый звук. Медленно-медленно он сдвигался в бок, чтобы оказаться за креслом и одновременно найти подходящую линию огня, из-за которой бы просматривалось, где находится комполка за опрокинутым тяжелым столом из мореного дуба.
Ему удалось было уловить шевеление и он вскинул пистолет, но опоздал – три выстрела подряд грохнули в помещении. Плечо Рябова взорвалось режущей болью – одна из пуль разорвала форменную рубашку и оцарапала кожу. К счастью – не более. Саша вскрикнул и из-за стола показалась голова комполка. Он, видимо, решил, что дело сделано.
Одна пуля. Один выстрел. Одна пораженная цель. Прямо как на стрельбище. И Устинова швыряет назад, когда меткий кусочек смерти попадает предателю точно в середину лба. Глухой удар тела о пол. Рябов бессильно оседает на пол, хватая ртом воздух. На него мгновенно навалился весь адреналин, вываленный на него собственным организмом, и в ушах загудело, а руки налились свинцом. Сердце билось в угаре и дышать стало тяжело.
Саша перевернулся на спину и посмотрел в потолок, который расплывался и качался перед его глазами. Он не был героем, его не учили нейтрализовывать шпионов. Он был обычным молодым офицером. И все произошедшее было слишком большим испытанием. Поэтому он знал, что нужно встать, что-то сделать, вызвать солдат. Или они уже сами прибегут на шум выстрелов и борьбы. Все объяснить. Помочь комиссару, ведь, кажется, он еще дышал. Но сил не было. Напряжение толчками билось в нем, заливая все тело и сознание. И Саша потерял сознание. Он уже не слышал, как буквально через несколько секунд в дверь ворвалось несколько человек, и поднялся шум. Кто-то метнулся к комиссару, кто-то к комполка. И ему рассказали, но он не слышал, о чем потом еще жалел долгие годы последние слова Колесниченко.
