– Из Тверской области, – соврал по инструкции Архип.

– Ну, удачи тебе, мальчик, – сказала старушка и пошла, стуча по брусчатке палкой.

«Мальчик», – невольно улыбнулся Архип. Ему перевалило за тридцать. Он удивленно смотрел старушке вслед – уж очень ласково и душевно она с ним говорила, словно он и вправду был ее сынком. И то, что пришлось соврать этому человеку, вселило в Архипа смутную досаду.

Он сошел с бульвара и увидел знакомый по картинкам памятник Пушкину. Кругом на лавочках сидели люди, многие читали книги, быть может, того, кто, задумчиво склонив голову, смотрел на них. И везде кружились в воздухе желтые и красные листья. Вокруг было море красок – мир был пестрым, как старинные платки, а Архип почему – то представлял его угрюмым и серым.

«За этой красотой скрываются застенки, в которых стонут люди», – сказал себе Архип и пошел по тротуару вниз, туда, где краснели башни Кремля.

Вот и метро – крупная буква «М» над каменным низким сводом. Архип быстро спустился по ступенькам, стараясь не глядеть в сторону Красной площади – боялся, что там могут быть патрули. Он купил в кассе красный билет, не без сожаления расставшись с раритетным пятаком. Рыхлая женщина в красном берете черкнула на билете ручкой: «2 ч. 7 мин».

В метро дули теплые ветры, пахло чем-то вкусным. Светлый зал поразил Архипа: не верилось, что все это построено для того лишь, чтобы принимать-отправлять поезда. Людей было немного. Архип жадно вглядывался в лица, пытаясь прочесть в них страх, страдание, но люди были самые обыкновенные – в меру счастливые, в меру несчастные.

«Он ведь живет среди вас, – хотелось спросить. – Неужели вы не чувствуете его страшное дыхание?»

Две девочки, должно быть, школьницы, смотрели на Архипа, хихикая, но, когда он обратил на них внимание, одна строго одернула другую, и они исчезли в подошедшем поезде.

Архип знал, как добраться до Кировской, но ему было приятно слышать голоса этих людей, видеть, как меняются их лица.

– Скажите, пожалуйста, как попасть в Армянский переулок? – спросил он у старичка, сидящего на лавке с газетой. Газета называлась «Правда», и с первой полосы, слегка прищурившись, глядел на Архипа тот, ради кого он очутился здесь.

– В Армянский? – старичок задумался. – Ну, вы меня озадачили! В метро – и вдруг переулок… А! Это ж вам, батенька, на Чистые пруды!

«Ну вот, то сынок, то батенька», – с удивлением подумал Архип.

– А как на Чистые пруды?

– Сейчас сядете и через одну выйдете на Кировской. Ну а там уж спросите, где Армянский.

– Спасибо, – поблагодарил Архип. Старичок вновь погрузился в чтение, безмолвно шевеля губами.

Гремя, подошел поезд – желтый, угловатый. Архип, пропустив вперед себя нескольких пассажиров, вошел в вагон. Двери затворились.

Пассажиров было немного, большинство сидело на коричневых скамьях. Стоя ехали лишь подросток в темно-коричневом пальто с оторванным хлястиком, хорохорящийся перед посмеивающимися в дальнем углу девчонками да Архип, слегка оглушенный незнакомым городом. Городом, в котором он родился и прожил всю жизнь. Вот только там уже не было ни Армянского переулка, ни станций-дворцов, ни Чистых прудов. Метро, а также деление на улицы и переулки было ликвидировано за ненадобностью.

«Ликвидировано за ненадобностью, – усмехнулся Архип. – Вот уже и лексически становлюсь здесь своим».

Архип поднимался вверх по эскалатору, и ему жаль было покидать уютное каменное гнездо, где все люди на время как бы становились родственниками.

Усталая с виду женщина объяснила ему, что, как она выразилась, «Армяшка» находится сразу за поворотом с Чистопрудного бульвара. Бульвар шумел; гремя, ехали машины, но как только Архип свернул в закоулок, шум тутже поубавился, словно он переступил невидимую черту и сразу очутился в другом мире, мире тишины и желтого цвета, осенних листьев и стен домов.

Пару минут он шел по переулку со смешным названием – «Кривоколенный», который плавно перетек в искомую «Армяшку».

Вот и дом Иноненко – сердце Архипа застучало быстрее. Надежна ли агентура Кирилла? А ну как его никто и не ждет? Какое скверное чувство, когда никто, нигде тебя не ждет.

Во дворе играли дети, а на лавке рядом с парадным сидели две старушки, настороженно посмотревшие на Архипа. Архип поздоровался, подумав, что они могут сотрудничать с НКВД.

«Что ты несешь? – он тут же упрекнул себя. – Может, и дети тоже сотрудничают?».

Стены в парадном были исписаны древними словами и разрисованы еще более древними рисунками.

Ощущая неприятный привкус во рту, Архип подошел к двери с широкой жестяной табличкой «16». Словно гроздь винограда, рядом с дверью висели звонки и с каждым – бумажная приписка: «1 – Ивкин», «2 – Литкун», «3 – Зверевы»…

Ага, «9 – Иноненко». Архип нажал на кнопку. Звон, последовавший за этим, слышен был, наверно, и старушкам на лавке.

Дверь открыл не Иноненко, а полная женщина в бигудях и с выпученными глазами. За ее спиной клубился белый пар.

– Здравствуйте, я к товарищу Иноненко, – сказал Архип.

– К Максиму Петровичу? – лицо женщины расплылось в улыбке. – Проходите. А это…

Она кивнула головой на гроздь звонков.

– Только собрались индивидуализировать, еще не работает…

«Индивидуализировать», – повторил Архип, стараясь запомнить.

Женщина посторонилась, пропустив Архипа. Он вошел, и ему показалось, что он попал если не в ад, то Бог знает куда.

Белый пар пах свежей сиренью, по полу, вокруг наполненных водой шаек, крича и смеясь, носились друг за другом дети – кажется, пятеро. За столом в кухне сидели две женщины и пожилой мужчина.

«Коммуналка», – со странным чувством вспомнил Архип.

– У нас тут большая стирка, – радостно сообщила женщина. – К зиме готовимся.

Архип не понял, как это – к зиме, но улыбнулся и кивнул головой:

– И то дело, – сказал по инструкции.

Дети, визжа, носились рядом, какой-то мальчишка с копной светлых волос все хватался ручонками за его ноги, прячась за ними, как за забором, от друзей.

– А вот я вас, – прикрикнула на детей женщина и тут же с улыбкой пояснила Архипу. – Зверевское потомство расшалилось… Может, кушать хотите?

– Да, присаживайся, товарищ, – пригласил старик, стукнув ложкой по столу. – Я вижу, ты человек рабочий.

Архип, оглушенный и оторопевший, едва нашелся, чтобы ответить:

– Нет, благодарю, – и тут же добавил. – Мне б Максим Петровича…

– Так он можа спит еще, – проговорила одна из женщин.

– Да, спит, – засмеялась другая. – Читает, небось. Вон девятый номер.

Архип прошел по широкому коридору и тихо постучал в дверь с медной девяткой, прибитой маленькими гвоздями.

– Войдите.

Дверь оказалась незапертой. Иноненко и вправду читал и при появлении Архипа отложил в сторону книгу с золотистыми буквами на обложке – «Ленин».

– Племяш! – закричал он, испугав Архипа. – Сколько лет, сколько зим!

И тут же добавил шепотом:

– Ну, здравствуй, потомок. Притвори дверь плотнее.

Живой Иноненко мало чем отличался от своих фотокарточек – та же суровая хмурость бровей, та же жесткость линий рта и подбородка… Но черные глаза блестели, придавая лицу лихорадочную живость.

– Как звать?

– Архип.

– Хмм, – агент задумался, поводя рукой по давно небритой желтой щеке. – Да ты сядь.

Архип присел на табурет – грубый и неровный, должно быть, сколоченный своими руками.

– Я думал, придет Кирилл – идейный хлопец.

Иноненко, как показалось Архипу, пытливо заглянул ему в глаза.

– Прислали меня, – несколько жестко сказал Архип.

– Да-да, конечно, – извиняющимся тоном пробормотал Максим Петрович, встал с продавленного дивана, подошел к окну.

Архип с удивлением осмотрел комнату: он знал, конечно, что в тридцатые годы многие жили в коммуналках, а то и в бараках, но Иноненко – то был начальником кремлевского гаража, а любая власть подкармливает своих слуг.