Обе эти составляющие могут быть выявлены в ходе опроса свидетелей, анализа источников информации, к которой имел доступ обвиняемый (знал ли он истину?), и с помощью других методов, которыми владеют следственные работники. Однако прямой умысел на совершение клеветы обнаруживает себя и в самом тексте как коммуникативная составляющая, которая в лингвистике названа инвективой – резкой отрицательной оценкой другого лица, выражаемой в виде скрытой или явной агрессии.

Однако такое лаконичное определение ни в коей мере не отражает всю неоднозначность, которая связана с пониманием феномена инвективы, его признаков и свойств. В современной лингвистической конфликтологии, экологической лингвистике допускается множество подходов к инвективе. Для нас важно разграничить два: (1) инвектива как вид авторской экспрессии (эмоциональное состояние говорящего: недовольство, ненависть, злость – по отношению к кому-либо) и (2) инвектива как вид авторской интенции (коммуникативная цель говорящего: желание навредить кому-либо, подорвать его авторитет, причинить нравственное страдание). Инвектива как экспрессия проявляется в яркой оценочности речи: использовании ироничных, ругательных, бранных слов и выражений, демонстрации презрения или ненависти. Инвектива как интенция (коммуникативная цель) может и не сопровождаться яркой негативной оценочностью, но всегда работает на главную цель – навредить. Например, нанести вред можно, распространив информацию о чьей-либо судимости. Причем сделать это без единого оценочного слова.

Инвектива-экспрессия более всего близка к оскорблению как проявление резкой оценочности без установки собственно на оскорбление. Теоретически поводом к участию в брани может стать простое желание выразиться, высказаться, уведомить о своей оценке – без желания унизить собеседника. Впрочем, на практике два этих желания легко совместить… В любом случае закон не принимает во внимание мотивы оскорбления.

Инвектива-интенция является мотивационным базисом преступного деяния, именуемого клеветой, – сознательным нанесением вреда характеризуемому лицу путем распространения заведомо ложных сведений, унижающих его честь и достоинство.

Сравним уже знакомую фразу: «Это Иванов украл ваши документы. Вот он!» – с вариацией на эту же тему: «А вы представляете, дорогой мой, что за человек этот Иванов? Вот то-то! А я его давненько знаю, еще с университета… Он на такие геройства способен – держитесь подальше! И кто, вы думаете, выкрал документы? Да-да, Иванов. Не ожидали? Хе-хе… А оно так».

Фактически клеветническим высказыванием может оказаться любое из двух. Однако в случае с первым сам произнесенный текст мало что может прояснить: фраза «Это Иванов украл ваши документы. Вот он!» совершенно нейтральна, в ней прочитывается только позитивное желание – помочь обокраденному. Никакой глубокой личной неприязни к Иванову фраза не содержит. Говорящий уверен, что именно Иванов совершил кражу, и открыто об этом заявляет.

О втором высказывании можно говорить долго. Первое, что обращает на себя внимание, – это коммуникативная ситуация. Если в предыдущем случае обличение было публичным, с прямым и беспристрастным указанием «Вот он!», то рассматриваемый монолог произносится в кулуарах. Следовательно, говорящий имеет некий замысел, который хотел бы скрыть. Высказывание насыщено язвительной иронией, выражающейся в использовании слов с иронически противоположным значением («он на такие геройства способен…» – «геройствами» именуются подлости, которые якобы может совершить Иванов). Иронична и тональность монолога, звучащего на редкость язвительно (ироническое «Не ожидали? Хе-хе…»). Все это обнажает глубоко отрицательные авторские эмоции в отношении Иванова. Очевидно также, что неприязнь к Иванову у говорящего давняя («А я его давненько знаю, еще с университета…»), но постоянно подавляется говорящим, который не смеет заявить о своих чувствах открыто, а делает это исключительно в кулуарах, что еще более усиливает негатив, обостряет психологические комплексы говорящего. Мог ли такой человек оклеветать Иванова с целью задеть его честь и унизить достоинство? Судя по составленному психологическому портрету, выделенным речевым приемам – мог, и, скорее всего, приведенный монолог действительно представляет собой распространение клеветнических сведений.

Статьи 152 ГК РФ (Защита чести, достоинства и деловой репутации) и ст. 129 УК РФ (Клевета) очень близки по своим формулировкам и могут быть применены для оценки одного и того же текста. Однако в ст. 130 УК РФ (Оскорбление) акценты расставлены уже иначе. Для ст. 152 ГК РФ и ст. 129 УК РФ важна коммуникативная функция высказывания: какова цель высказывания – выразить мнение или сообщить сведения. Потенциально подсудно только последнее. В ст. 130 УК РФ внимание акцентировано не столько на функции высказывания, сколько на его форме – является ли фраза приличной либо нормы приличия нарушены.

В соответствии со ст. 130 УК РФ «оскорбление – это унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме». Следовательно, чтобы фраза была признана оскорбительной, она должна удовлетворять двум условиям:

1. потенциально унижать честь и достоинство другого лица;

2. быть неприличной по форме.

Рассмотрим эти условия в отдельности.

В отношении такого критерия оскорбления, как «унижение чести и достоинства другого лица», допустимы два подхода – равновероятные, но не равнозначимые.

В соответствии с первым подходом критерий унизительности фразы для чести и достоинства другого лица заимствуется из судебной практики по делам о защите чести и достоинства. Потенциально унижающей честь и достоинство другого лица признается фраза, сообщающая о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства, совершении нечестного поступка, неправильном, неэтичном поведении в личной, общественной или политической жизни, недобросовестности при осуществлении производственно-хозяйственной и предпринимательской деятельности, нарушении деловой этики или обычаев делового оборота. Как видим, за основу берется Постановление Пленума Верховного суда РФ от 24 февраля 2005 года, № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц».

Однако существует и иной подход к анализу фразы на предмет ее потенциальной унизительности. Его сторонники резонно отмечают, что уравнивать понятия «порочащий характер» и «унизительность для чести и достоинства другого лица» некорректно. Понятие «порочащей» информации, как оно сформулировано в Постановлении Пленума ВС, выработано в применении к судебной практике по ст. 152 ГК РФ (Защита чести, достоинства и деловой репутации). Использовать данное определение в процессе по ст. 130 УК РФ (Оскорбление) недопустимо – хотя бы потому, что собственно «порочащий» характер могут носить только сведения. А мы знаем, что для процесса об оскорблении коммуникативная функция высказывания неважна: оскорбительной может быть признана фраза, оформленная как в виде сообщения сведений, так и в виде выражения мнения (оценки).

Если в процессах по ст. 130 УК РФ применять определения Постановления Пленума ВС (т. е. использовать определение «порочащих сведений» для толкования высказывания, «унижающего честь и достоинство другого лица»), то нельзя признать оскорбительным, в частности, высказывание, построенное по модели «да пошел ты на…» или «иди ты в…», поскольку подобные фразы не сообщают об адресате («посылаемом») никакой порочащей информации. Однако при этом очевидно, что ругательное выражение «да пошел ты в…» оскорбительно.