Поэтому центр дискуссии между православными и протестантами – в определении того, какова роль «материи таинства» в Причастии? Здесь и проходит очевидная грань, разделяющая православие и протестантизм не только в этом вопросе, но и в целом. В тех разъяснениях о Евхаристии, где баптистские богословы не обходятся общими формулировками, они свидетельствуют о сохранении пропасти между Христом и материей в Чаше. Хлеб и вино оказываются только элементами воспоминания и благочестивым архаизмом.
В «Современном толковании баптистского вероисповедания 1689 года» Сэмюеля Уолдрона, в главе об Евхаристии, в подзаглавии «Её истинная суть» читаем: «Она должна восприниматься в духовном плане, как воспоминание. В Евангелии от Луки 22,19 и в первом послании к коринфянам 11,24-26 неоднократно используются такие слова как «помните», «воспоминание», «возвещаете», чтобы передать суть рассматриваемого таинства. Это означает, что Вечеря Господня заключает в себе только то, что может заключать воспоминание. Это таинство помогает нам не каким-то магическим или физическим образом, а как воспоминание, духовно и в мыслях».[20] По А.В. Кареву смысл Евхаристии – «вновь и вновь вспоминать далекое и прошлое... Такие простые знаки, как хлеб и вино, должны напоминать нам Христа и дело нашего спасения».[21] С.В. Санников: «Таким образом, Иисус использовал обычай поминания усопших ради того, чтобы мы обновляли в своём сердце воспоминание о Нём».[22] «Участие в Хлебопреломлении – это важное средство, – пишет М.В. Иванов в своём догматическом пособии, – с помощью которого Бог помогает нам постоянно пребывать во Христе благодаря воспоминанию Его страданий на Голгофе».[23] Г.К. Тиссен: «Лучше всего рассматривать служение хлебопреломления в основном, как воспоминание, признавая в то же самое время присутствие Христа в нашей среде, когда мы приобщаемся к тем элементам, которые символически представляют Его Тело и Кровь».[24] Пол Джексон: «Господь установил крещение и хлебопреломление как два священнодействия, или ритуала, для того, чтобы Его Церковь соблюдала их... Каждый раз когда мы участвуем в вечери Господней, мы вспоминаем о своей духовной общности со Христом и Его народом. Эти практические напоминания должны возобновлять в нас преданность нашему благословенному Господу».[25]
Как видим, баптистские богословы придают функции воспоминания главную роль в Евхаристической Трапезе. В этом теряется специфика Евхаристии как акта особого Причащения. Для протестанта «Нет ничего качественно необычного в пользе, получаемой во время Вечери Господней, или в том, каким образом она совершается».[26] «В Вечере Господней не наблюдается особых проявлений благодати»,[27] – констатирует баптистский богослов Г.К. Тиссен. Протестантизм утерял саму «материальность» Тела и Крови Спасителя, оставив присущее молитвенному состоянию благоговение и воспоминание. Ввиду этого, духовная жизнь в протестантизме, строго говоря, не связана с таинством Евхаристии как центральным и эклезиологическим. Хлебопреломлению предписывается лишь указывать на то, что есть или то, что должно быть – вера, память и ожидание паруссии.
Православие не может доказать кому-либо онтологичность Чаши Господней. Но мы можем засвидетельствовать и предложить полнокровную глубину и высоту Евхаристии как богочеловеческого действа. Чаша – не просто аллегория, а символ в самом «соединительном» значении этого термина: «мы все причащаемся от одного хлеба» (1Кор.10,17). И если этот хлеб не есть тело Христово, то мы причащались бы не от одного, а от многих хлебов. Православное понимание тела как энергии Христа делает живым и действенным символизм Причастия. Мы становимся «сотелесниками» Христу. Видный исследователь паламизма в Греции, проф. Георгий Мандзаридис пишет: «Участвуя в таинстве евхаристии, человек соединяется с обоживающей плотью Христа и приобщается вечной и нетленной жизни, то есть становится «сотелесным» Христу... Именно в свете этой евхаристической предпосылки мы должны рассматривать такие выражения, как «сотелесный Христу» или «сотелесный Слову», встречающиеся в творениях святителей Афанасия Великого и Григория Нисского, или «сотелесный и единокровный Христу» – в «Огласительных поучениях» святителя Кирилла Иерусалимского».[28] «Сын Божий, восприняв природу человеческую, воссоздал её в Себе и дал возможность всем людям через принадлежность к Телу Его – Церкви быть участниками этой новой природы, сонаследниками, составляющими одно тело, и сопричастниками обетования Его».[29] Св. Иустин Философ свидетельствует: «Мы принимаем это не так, как обыкновенный хлеб или обыкновенное питьё... пища эта, над которой совершено благодарение через молитву слова Его и от которой через уподобление получает питание наша плоть и кровь, есть – как мы научены – Плоть и Кровь Того воплотившегося Иисуса».[30] Свт. Ириней Лионский: «Как земной хлеб, чрез призывание на него Бога, уже не есть обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей: земного и небесного, так и тела наши, приобщаясь Евхаристии, уже не суть тленны, но имеют надежду воскресения».[31]
Протестантское богословие претыкается об «атомарные» аспекты преложения Даров: «Вино в чаше не становится кровью в буквальном смысле этого слова. По своему химическому составу элементы данного таинства остаются всего лишь хлебом и вином, каковыми они были и прежде... Ложное учение утверждает, что при освящении хлеб и вино фактически становятся физическим телом и кровью Христа. Это называется пресуществлением»,[32] – полемизирует С. Уолдрон. «Если мы воспринимаем буквально слова «Сие есть тело Моё» и «Сие есть кровь Моя», – допускает Миллард Эриксон, – возникает абсурдная ситуация... Его плоть и кровь находились в двух местах одновременно, ибо Он Сам в телесной форме пребывал рядом со святыми дарами».[33]
Однако неразрешимые вопросы в рамках аристотелевской или ньютоновской натурфилософии в сущностно-энергийном восприятии символа теряют свою остроту. Важен не столько атомарный состав, сколько богочеловечность Причастия, то есть его действие по отношению не только духовности, но и телесности христианина. Прот. Иоанн Мейендорф замечает по этому поводу: "Византийцы не считали, что в таинстве Евхаристии субстанция хлеба каким-то образом превращается в иную субстанцию – Тело Христово – но видели в этом хлебе “тип”, то есть “образец” или “отпечаток” человечности: нашей человечности, которая изменилась в преображенную человечность Христову".[34]
Радость об этом Даре, который возможен только во Христе и есть победный пафос Евхаристии. Свт. Иоанн Златоуст: «Причащаясь, мы не только делаемся участниками и сообщниками, но соединяемся со Христом. Как Тело соединено со Христом, так и мы чрез этот Хлеб соединяемся с Ним».[35] Для православных важна победа над пропастью между духовностью Бога и материальностью человека в таинстве соединения с Тем, в Ком это едино. Св. отцы всячески подчёркивали как раз то, что в протестантизме осталось разъединённым. Например, преп. Иоанн Дамаскин пишет: «Исаия видел угль. Но угль – не простое древо, а соединённое с огнём. Так и Хлеб общения – не простой хлеб, а соединённый с Божеством. Тело же, соединённое с Божеством, не – одно естество, а одно, конечно, принадлежит телу, другое же – соединённому с ним Божеству».[36] В Евхаристии мы «принимаем участие в Его как Плоти, так и Божестве».[37] Преп. Никита Стифат особенно обращает внимание на «двуестественность» Святых Даров и их действования «чтоб, вкушая его и пия пречистую кровь Его, в чувстве души делались мы чрез сие причащение лучшими, нежели каковы есмы, срастворяясь с ними, претворяясь из худшего в лучшее, и едино соделоваясь с сугубым Словом сугубо – и телом и душой разумной, яко с воплощенным Богом, и нам по плоти единосущным... Сугубое Слово, с двумя естествами нашими в кротости нашей срастворяясь, всецело претворяет нас в себя Самого, яко воплощенное и нам, по человечеству, единосущное, и всех боготворит и Себе, яко сообразных с Ним и братий, усвояет, яко Бог и Отцу единосущный».[38]
