На прощание он крепко пожал руки Сане и Александру, ещё раз поблагодарил за деньги.

Дорога к отчему дому неспешным шагом занимала минут сорок. Юра прошёл мимо гаражей, благополучно миновав свору злобных собак, обыкновенно накидывающихся с лаем на всех прохожих. Заметив Грешнова, «жучки» и «бобики» скоренько ретировались.

Миновал портретную галерею у здания бывшего райкома. Это была доска почёта лучших людей округа. Вторым справа, в белом костюме красовался доктор философии, занимавший должность генерального директора похоронной конторы.

Переходя по мосту автостраду, Юра с тоскою взглянул на поезд, медленно двигавшийся вдоль перрона той станции, где не собирался останавливаться.

В окнах вагонов были хорошо различимы лица пассажиров. Женщина в белом парике ела курицу, мальчик в рубашке с короткими рукавами и очках пил газированную воду.

Мелькнула мысль: «Вскочить бы на подножку и уехать в неведомую даль». Отставной майор справился с этим желанием только тогда, когда последний вагон исчез из вида.

Подходя к дому, в котором он родился и провёл юность, Грешнов стал свидетелем безобразной сцены. Физически крепкий молодой человек двадцати лет схватил за ворот джинсовой куртки молодую девушку и тянул её туда, куда той явно не хотелось идти.

Ни молодого человека, ни девушку Юра не знал, но пройти мимо насилия не позволяло воспитание.

– Оставь её, – попросил Грешнов молодого человека.

Насильник, игнорируя обращённые к нему слова, продолжал внушать своей жертве:

– Сейчас пойдем ко мне! И эту ночь ты проведешь у меня!

Юра дал злодею пинка.

– Ты что, не слышишь меня? Я с тобой разговариваю.

– Слышу! – заорал молодой человек, стараясь напугать сильным голосом. – Иди, куда шёл! Хозяйничать будешь у себя дома!

Он сделал попытку оттолкнуть Грешнова, уперев пятерню в его лицо.

От растопыренных пальцев Юра легко уклонился и нанёс нападавшему точный короткий удар «под дых». И настолько удачно попал, что не успел даже сказать: «Вот мой дом», как злодей повалился на землю и застонал.

Спасённая девушка убежала, не поблагодарив, что Грешнова не сильно расстроило.

Юра склонился было над поверженным насильником, чтобы оказать ему первую помощь, но тот уже пришёл в себя и от протянутой руки отказался.

За спиной отставного майора послышались аплодисменты. Это был брат Василий, по прозвищу Шалопут.

– Сердцем чувствовал, что скоро вернёшься, но что с таким триумфом.

Братья Грешновы зашли в магазин, купили бутылку водки, колбасу, хлеб и пошли в овраг, на левый берег реки Сетунь.

Там Василий наломал сучьев, развел костер, тут же выкопал картошку с чужого огорода для запекания в углях. И братья стали пить, есть, беседовать.

– Обвиняют меня, что я сочиняю истории, – говорил Шалопут после первой, – так я же этим удовлетворяю насущную потребность человечества в осмыслении жизненного опыта. Раньше где мудрость искали? В философии, науке, искусстве. Посредством их изучения старались достичь знания, открывающие понимание жизни. Но кому сейчас нужна философия и всё остальное? Время ускорилось. Только в анекдотах мудрость и черпают. А кто первый анекдотист? Ваш покорный слуга.

Глядя на Василия. Хлопотавшего у костра, Юра усмехнулся точности прозвища, которым, не желая того, наградила своего среднего сына матушка.

Георгий вспомнил, что в последний раз видел брата на Новый год, когда с Нолой они собирались в гости ко Льву Львовичу, но так получилось, – оказались «на ёлке» у Василия.

Со стороны реки к затухающему костру подошла серая совершенно ручная крыса. Спокойно взяв предложенный кружок колбаски, не убежала, а стала вкушать угощение, сидя на задних лапах в приятной компании.

– Ну чем она хуже белки? Вот только хвоста пушистого у неё нет, – попенял создателю Василий и, выпив с братом по очередной, округлив глаза, выпалил. – А ты знаешь, какая история случилась с Лёвой Ласкиным? Я тебе по секрету расскажу. А что правда в ней, что вымысел, – судить не мне. Будет желание, – сам у Гимнаста спросишь.

Василий налил себе внеочередную, выпил, и его понесло.

– Должно страстям прийти в мир, но горе тому, через кого они в мир приходят. Говорят, бог создал человека свободным, а через эту свободу в мир пришло зло и стало разрастаться. Какие правильные слова: «Буду делать хорошо и не буду плохо». Не то, что делать, – думать плохо не следует. Потому что сначала подумаешь, затем скажешь, а там и сделаешь это самое «плохо». Таков закон, незнание которого не освобождает от ответственности. Глупцы мы, когда полагаем, что хозяева своей злобы. Мы её пленники. Пуская зло по свету, каждый должен знать, что оно бумерангом возвращается к тому, кто его запустил. С чего всё началось? С того, что молодая на тот момент жена ныне почившего Николая Сергеевича Паря возвращалась с работы домой. Отдельной строкой выделю, что на тот момент была она очень порядочной женщиной. Стоял жаркий, несмотря на конец лета день, и она, разомлев, остановилась на мгновение у подъезда. А там наши бабки сидели, сплетни плели, всех судили-казнили, по косточкам перебирали-раскладывали. Спросили Зинаиду о муже, а она возьми и скажи, что супруг в командировке на запуске ракеты. Что тут началось! Все старухи ожили, стали задавать вопросы один бесстыднее другого: «Откуда возвращаешься такая довольная, к ухажеру бегала?». И всё в этом духе. Покраснела Зинаида, ответила им, бессовестным, что муж у неё любимый и единственный её мужчина, и что она не изменяла ему даже в мыслях. Старухи на смех её подняли, назвали дурой. Уж кто-кто, а они в бесстыдстве знали толк. На ткацкой фабрике всю жизнь проработали, жили в бараках, да общежитиях. По себе судили. Кто бы мог подумать, что с этих насмешек, с этого душного вечера начнётся процесс ниспадения личности, закончившийся настоящей бедой. Далее, как запомнил, передам тебе слова самого Лёвы Ласкина. Я ему не судья, рассказ его важен для понимания того, что впоследствии произошло. Он тогда работал в нашей школе физруком. Слово Леону: «Переспал я первого сентября с удивительно красивой и до странности порядочной женщиной, женой крупного заводского начальника. Она искала во мне опору, ей необходимо было выговориться, а у меня, глядя на неё, все мысли были только об одном. И настолько сильно было в ней желание рассказать о своём наболевшем, что она практически без колебаний отдала мне своё тело, а затем, наконец, добившись внимания, всю ночь изливала душу. Я получил то, что хотел, а она, как мне показалось, ничего не потеряла, не стала развратнее. Мужу, в вульгарном понимании этого слова не изменила. Думал, что это первый и последний раз. Но не прошло и двух дней, как полюбившая постельные исповеди женщина снова оказалась в моей кровати. Лежа на спине, она смотрела в потолок и досадовала на супруга: „Ты не имеешь права на отрицательные эмоции, не смеешь плохо выглядеть, тебе запрещается иметь собственное мнение. Сотни тысяч „НЕ“. А на что же я имею право? Смотреть за ребенком, обслуживать мужа день и ночь и при этом помалкивать?“. Я слушал жалобы Зинаиды, оглаживал её холёное тело, а про себя замечал, что голос её по мере учащения моих ласк, начинает всё сильнее дрожать, а затем и вовсе срывается в стон сладострастия. Не верил я в то, что она говорила. Признаюсь, что и угрызения совести не испытывал. Проблемы с совестью, да и не только с совестью начались тогда, когда она пришла ко мне в третий раз. Дело в том, что пришла она пьяная. На улице шёл дождь, было грязно. А она прошла в комнату не раздеваясь и не разуваясь. Прямо в плаще и сапогах, с которых стекала земля и глина, грохнулась на диван. В ту ночь амуров не было. Я выполнял роль нечто среднее между врачом и уборщиком. Подавал лекарства и воду, выносил тазик, в который её постоянно тошнило. Провожая, попросил об одолжении, – в таком виде ко мне не являться. А лучше и вовсе позабыть дорогу к моему дому. Последняя часть напутствия была сказана под воздействием усталости и раздражения. Очень скоро я об этом пожалел. Зинаида перестала ко мне приходить, но супругу изменять не перестала. К тому же измены её стали принимать всё более опасный характер. Где-то через неделю после нелицеприятного объяснения, направляясь в магазин, я заметил Угарову в компании десяти подростков, учеников старших классов той школы, в которой я работал преподавателем физвоспитания. Зина спускалась в подвал выселенного двухэтажного дома. Я не смог пройти мимо и последовал за ней. Там, на старом обшарпанном диване, в косых лучах заходящего солнца, она лежала совершенно нагая. А вокруг, толкаясь и подхихикивая, толпились мои ученики. Кто-то был уже без штанов, кто-то только расстегивал молнию, намереваясь их снять. Она была не в себе, поторапливала. Школьников я уговорил разойтись. Кто-то сразу образумился, внял словам, кому-то пришлось дополнительно треснуть по шее. В тот же день я привёл заблудившуюся жену к мужу. Рассказал о том, что у меня с ней было, и о том, откуда только что мы пришли. Я готов был ответить за нанесённый моральный ущерб, но в тот момент просил только об одном. Чтобы за больным человеком, а в том, что Зинаида была психически больна, не оставалось сомнений, наблюдали бы самым строжайшим образом». Вот, собственно, и весь его рассказ. То, что Лёва-Гимнаст рассказал по существу данного вопроса. Но на этом, как ты понимаешь, история не заканчивается, а только начинается. Николай Сергеевич – не последний человек на производстве, был вечно занят и просьбам Леонида не внял. Конечно, если таковые имели место. Вскоре за его женой приехали санитары из психбольницы. Их вызвали сердобольные прохожие, обычные люди, которым невыносимо было наблюдать за ужасным зрелищем. Голая, с распущенными волосами, Угарова носилась по двору, матерно ругалась, требовала чтобы всё мужское население земли немедленно вступило с ней в половое сношение. Увезли её, болезную. Ну а дальше, – общежитие автобусного парка.. Если бы не милосердие моего друга, Гриши Бунтова, пропала бы совершенно. Он её пожалел, женился на ней. И теперь она измученная, совсем на себя не похожа. И вот, что я по этому поводу думаю. Жила себе честная женщина. Но встретились ей на пути приподъездные ведьмы. Сбили её с правильного пути. Подвернулся Леон, который их чёрное дело закончил. И не видать теперь Зинке счастья, спокойной, безмятежной старости. Где её дочка, что с ней? Говорят, колют уколы, поставлена на учёт. Пробовала свести счеты с жизнью. Хорошо, успели помешать. А что дальше? Неизвестно. То есть, конечно, известно, но не хочется об этом даже помышлять. Оставим ребёнка в покое, вернёмся к нашим героям. Надо же тебе узнать, чем дело закончилось. Николай Сергеевич Парь, он на то и поставлен был крупным руководителем, чтобы связи иметь и обид никому не прощать. Пользуясь знакомствами, потянул он за нужную ниточку, и руками нечистоплотных сотрудников правоохранения, именуемых «оборотнями в погонах», задержал учителя физкультуры, всеми нами любимого Льва Львовича Ласкина. И наш бедный Леон, стараниями «оборотней» из задержанного последовательно превратился в подозреваемого, затем в обвиняемого, и, наконец, после показательного суда, в осýжденного. К сказанному добавлю только то, что бывшие его ученики, те, кого прогнал он из подвала, наученные следователем, сделали всё, чтобы их учитель остался в тюрьме навсегда. Тут бы злобе остановиться. Но куда там. Разгулялась, как в сухом лесу пожар. Суров приговор, но Николаю Сергеевичу этого мало. Потребовал для осýжденного особых условий содержания. И тюремные власти были рады стараться. Только узнав об исполнения своих требований, Николай Сергеевич успокоился. По его указке могли бы и убить, но он оставил живым учителя физкультуры. Времена не стоят на месте. Поменялась власть, Николай Сергеевич остался не у дел. А новое следствие по сфабрикованному делу полностью сняло с Ласкина все обвинения, и он вскоре оказался на свободе. И тут семена посеянной злобы дали свои всходы. Гимнаст отомстил всем. И новые власти, а точнее, полное безвластие, царившее на тот момент, на совершаемые им злодеяния закрывало глаза. Он начал с лжесвидетелей, бывших учеников своих. Видимо, из мучений и унижений вынес только один урок – надо мстить. Расправился и с судьей, и с прокурором, и с заседателями, и с машинисткой, печатавшей приговор. Даже конвоиров не пожалел. Расправился со всеми жестоко, а главное, безнаказанно. И я не открою Америки, если скажу тебе, что вся власть в нашем районе теперь принадлежит ему. Куда катимся? И чем всё это закончится? Чувствую, прольются нам на голову серные дожди.