— Ну, однако, вчера я видел у тебя очень способную девочку, на плечи которой чуть не весь репертуар возлагается, а служба которой оплачивается жалкими грошами!

Министр сделал вид, что не понял, о ком именно идет речь.

— Последний выпуск, ваше величество, особыми талантами не изобиловал, — ответил он общим замечанием.

— Ты в том убежден?

— Поневоле пришлось убедиться, ваше величество! Я за училищными спектаклями следил и на всех экзаменационных спектаклях присутствовал.

— И не заметил ни одного выдающегося таланта?

— Кроме двух воспитанников, из которых один выпущен в драматическую труппу, а другой — в балет.

— Я не о воспитанниках, а о воспитанницах с тобой говорю! — перебил его государь.

— Из воспитанниц тоже одна очень даровитая выпущена в балет, да одна в драму. Но это — талант легкий, водевильный. Вы вчера изволили видеть ее в роли травести.

— В «Полковнике старых времен»? Да! А по-твоему, такой выдающийся «легкий талант» не стоит нескольких «тяжелых» драматических и трагических?

— Я не говорил этого, ваше величество.

— Не говоришь, а выпускаешь способных артистов на грошовые оклады.

— Вашему величеству благоугодно было разом увеличить оклад молодой артистки Асенковой. Я же обязан подчиняться закону и соображаться с существующими окладами.

— Да если эти твои соображения не имеют смысла?

— От воли вашего величества зависит изменить их коренным образом.

— Об этом мы поговорим в ближайшем будущем, а теперь разузнай мне хорошенько, кто эта Асенкова, откуда она, кто поместил ее в школу и что ее ждет впереди.

— Я и так все знаю, ваше величество, — ответил ловкий министр, действительно в течение утра успевший собрать все нужные справки.

Характер государя был хорошо известен ему. Волконский знал, что император Николай Павлович не любит ничего откладывать в долгий ящик, и явился на доклад уже снабженный всеми нужными сведениями.

— Из каких она? — спросил государь, не глядя на князя Волконского, потому что, как человек исключительно умный и справедливый, стеснялся и стыдился своих слабостей.

— Она родом мещанка, ваше величество, — ответил министр, — в театральное училище ее поместила старушка мать. Это бедная женщина, призреваемая в одной из столичных богаделен.

— Так что дочь и жить при ней не может?

— Никак нет, ваше величество. Ей дано временное помещение при училище. Я предвидел, что она быстро выдвинется и станет получать такое жалованье, что будет иметь возможность самостоятельно устроиться вместе с матерью.

— Это хорошо, — одобрил государь. — У нее в репертуаре несколько таких удачных ролей, как ее первая?

— Не могу доложить вашему величеству! Пока одна только эта, и та досталась ей случайно.

— Как же ты говоришь, что предвидел ее быстрый успех?

— И не ошибся, как вы сами изволите видеть. Но сразу взять роли у артисток, чтобы отдать их начинающим было нельзя. Все должно идти последовательно.

— Да, да, ты, пожалуй, прав!

В дверь раздался легкий стук, и после разрешения, данного государем, показалась сутуловатая и некрасивая фигура великого князя Михаила Павловича.

Известно, что великий князь был настолько же некрасив, насколько его два старших брата были обаятельно красивы! С императором Николаем, которого великий князь буквально боготворил, он составлял разительный контраст. Но это не мешало примерной дружбе обоих августейших братьев. Великий князь Михаил любовался братом и часто, смеясь, говорил своей жене, что она судьбою застрахована ото всякой ревности, потому что если он способен влюбиться, то единственно только в своего старшего брата.

На этот раз великий князь Михаил Павлович вошел явно чем-то недовольный. Государь сразу заметил это.

— Что ты как туча? — рассмеялся он, целуясь с братом по обычаю, усвоенному с детства. — Кто тебя рассердил?

— Никто, — ответил великий князь.

— Ну, полно! Знаю я тебя, привык читать на твоем достаточно выразительном лице, когда ты кем-нибудь или чем-либо недоволен. Наверно, опять твой фаворит Булгаков какую-нибудь дерзкую штуку выкинул?

— Во-первых, он вовсе не мой фаворит, и это ясно доказывается тем что я намереваюсь сослать его в армию.

— Давно уже ты намереваешься сделать это, Миша, но до сих пор тебе никак не удается привести это намерение в исполнение.

— На этот раз удастся. Но речь идет вовсе не о Булгакове, а о твоем министре двора, — произнес великий князь, бросая гневный взор в сторону князя Волконского.

Государь рассмеялся.

— О моем министре двора? Да вот оно, мое министерство. Возьми его и расправься с ним как знаешь!

— Чем я имел несчастье прогневать ваше императорское высочество? — смиренно и раболепно откликнулся князь Петр Михайлович.

Он знал, что великий князь шутить не любит и что на своего державного брата он имеет очень большое влияние.

В великом князе Михаиле равно заискивали и те, кто любил его, и те, кто ему вовсе не сочувствовал. Он сам хорошо знал это и довольно бесцеремонно обходился с теми, к кому не благоволил. Так и в данном случае он вовсе не ответил министру двора. Тот повторил свой покорный и вкрадчивый вопрос.

— Вы тем не угодили мне, князь, — ответил Михаил Павлович, — что опять нарядили свою какую-то там корифейку в мундир моей гвардии! Гвардейский мундир — не клоунский колпак, чтобы напяливать его на всех в угоду публике.

— Ты это о вчерашнем спектакле говоришь? — спросил государь, слегка сдвинув брови.

— Да, о вчерашнем! — смело ответил великий князь.

— Но ты в театре не был.

— Нет, не был, но выслушал подробный отчет о нем и знаю, что какая-то там вертушка со школьной скамьи паясничала в гусарском мундире и щеголяла каким-то кукольным ментиком.

— А, вот что тебе досадно! — рассмеялся государь. — Ну, уж за это, брат, с меня взыщи! Я первый аплодировал этому бедовому маленькому гусару и очень был бы рад, если бы у тебя целый полк таких гусариков набрался.

— Я таким полком командовать не стал бы, — ответил Михаил Павлович.

— А я, напротив, стал бы, и очень охотно. Повторяю, я от души аплодировал маленькому гусару, которого ты намерен преследовать своим гневом!

— Никого я не намерен преследовать, да и никаких преследований у меня и в характере нет! — возразил Михаил Павлович, слегка смягчившись, как всегда смягчался, наталкиваясь на малейшую уступку со стороны обожаемого брата.

— Как не намерен? Ты даже на Волконского взъелся за то, что он доставил мне удовольствие аплодировать такому бедовому гусарику.

— Я только заметил, что мне это неприятно.

— А ты поезжай посмотреть маленького полковника, и весь гнев твой утихнет!

— И не подумаю! — отвернулся великий князь, гнев которого уже почти совершенно остыл.

— Жаль! А я завтра везу в театр и принца, и шурина, которого жду сегодня, да и жену позвать хочу. Маленький полковник прямо очарователен! Я от души аплодировал ему!

— Да, и это я слышал! — не глядя на брата, сказал Михаил Павлович.

— И об этом тебе донесли? Это уже не по начальству. Аплодировать я имею полное право. Однако что у тебя новенького помимо сведений о моих аплодисментах? — спросил государь, желая окончательно рассеять тучи на челе брата. — Какой-нибудь новой сивиллы нет ли? — спросил он, намекая на страсть великого князя ко всевозможным гаданиям и предсказаниям.

— По этому поводу я могу нечто доложить вашему императорскому величеству! — вмешался в разговор министр двора.

— Ты? — спросил государь. — Что же, ты намерен стать конкурентом его высочества?

— Я никому верить не мешаю, — сказал великий князь, хотя в действительности любил, чтобы другие разделяли все его верования. — О чем же вы хотели доложить государю? Не о новой ли цыганке, что объявилась в Коломне?

— А вашему высочеству уже известно?

— Что же удивительного, что мне известно то, о чем вам успели доложить?

— Я не говорю этого, ваше высочество. Я осмелился только спросить, изволили ли вы сами быть у этой цыганки?