Бойкая и веселая графиня Воронцова-Дашкова, всегда любившая чем-нибудь выделиться среди толпы, объявила, что ни раута, ни бала она дать не намерена, а решилась устроить у себя маскарад, чтобы восполнить тот пробел, который ощущался в великосветском обиходе.

— На все эти маскарады в разных там собраниях не каждая из нас поедет, — весело и бойко рассуждала молодая красавица.

— Ну, вы-то, графиня, поедете! — фамильярно возразил ей неугомонный Булгаков, умевший всегда и всюду поставить себя на интимную ногу.

— Да, я-то поеду, — смеясь, согласилась она, — но не все так смелы и невзыскательны, как я. Мало ли что я сделаю и чего не сделают вокруг меня другие? Вот вас, Булгаков, я, например, принимаю, и даже очень охотно и ласково принимаю, а попробуйте вы появиться к Потемкиным?

— А зачем меня туда занесет? — на своем казарменном жаргоне возразил известный дерзкий остряк. — Чего я там не видал, как выражались наши дядьки в корпусе?

— Так ведь моя жена — не дядька, и разговариваете вы не в корпусе! — строго и почти сердито заметил ему граф Воронцов-Дашков.

— Мало ли что! — продолжал тот, не изменяя ни тона, ни жаргона. — Да вы не сердитесь на меня, граф! — пожал он плечами. — Это вас ни к чему не приведет. Вы деликатно дадите мне почувствовать, что мои визиты вам не особенно приятны! Графиня, по своей безграничной доброте, даст вам почувствовать, что со мною веселее, нежели с другими, и… все пойдет по-старому. Так не станем понапрасну ломать шпаги. Речь шла о новой блестящей затее вашей супруги — дать маскарад вместо глупого бала или скучного раута, и я нахожу эту затею блестящей, как все, что выходит из ее пленительной головки.

— Вы мне льстить начинаете, Булгаков? — рассмеялась графиня.

— И не думал! Вас все называют очаровательной. Этот титул признан за вами так же неотъемлемо, как императорский титул за императором Николаем Павловичем, и напрасны будут все ваши скромные протесты против моих слов и доводов.

— В конце концов вы одобряете мой план устроить маскарад?

— Не только одобряю, но прямо-таки приветствую всеми силами своей преданной души.

— Ну вот и прекрасно! Помогите мне составить список приглашенных.

— Я надеюсь, что ты будешь разборчива и осмотрительна? — заметил граф.

— Напротив! — рассмеялась его супруга. — Я намерена быть несравненно менее осмотрительной, нежели обыкновенно.

— Как? Еще менее осмотрительной?

У Воронцова-Дашкова так забавно вырвалось это восклицание, что и графиня, и Булгаков, ничуть не стесняясь, громко расхохотались.

— Ну разумеется! — ответила она. — На балы я приглашаю с большим разбором, потому что до некоторой степени отвечаю перед своими гостями за всех и за все, тогда как в маскараде…

— Да разве ты намерена ввести все условия настоящих маскарадов и пожелаешь, чтобы все приехали к тебе в масках, как на общих и пестрых маскарадах в разных там собраниях?

— Не только пожелаю, но настоятельно потребую!

— Помилуй! Да таким образом к тебе Бог знает кто заберется!

— Да, действительно!.. Это несколько рискованно, — вставил свое слово Булгаков.

— Почему рискованно? Билеты будут именные, и число приглашенных лиц будет строго ограничено.

— А если именные билеты, то при чем же тут маски? — спросил граф.

— Билеты будут предъявляться только мне и лицам, лично мною уполномоченным.

— Что же, у тебя и костюмы будут допускаться?

— Ну вот еще вздор? При чем тут костюмы? Просто черные домино, и по возможности наглухо закрытые, так чтобы даже по руке никого нельзя было узнать.

— Это очень пикантно, графиня!.. Ей-богу, очень пикантно! — воскликнул Булгаков.

— А по-моему, так прямо глупо! — возразил Воронцов. — Что нам конкурировать с разными там клубами и собраниями?

— А царская фамилия будет, графиня?

— Мужчины непременно. Императрицу я пригласить не посмею. Зато ручаюсь, что государь приедет непременно.

— Вы слышали, графиня, что император себе новую игрушку нашел?

— Слышала, — тоном пренебрежения ответила великосветская красавица, — и даже очень дешевую и не мудрую игрушку — девчонку какую-то из театральной школы!

— Ну, эта девчонка, пожалуй, всем нам на голову сядет! — покачал головою граф.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что всегда стараюсь быть в курсе дела и никогда не пропускаю без внимания ни одного выдающегося явления.

— Нашел «выдающееся явление»! Каприз пресыщенного человека!..

— Но у этого пресыщенного человека есть чем развлечься и помимо этой новой прихоти!..

— А кто же из вас откажется сорвать свежую, нераспустившуюся розу? — фамильярно рассмеялась графиня. — Я знаю пример, где муж одной из самых модных и самых блестящих красавиц вздумал ухаживать за старой горничной жены потому только, что узнал, что эта престарелая весталка до почтенного сорокалетнего возраста сохранила огонь на своем алтаре. Нет, господа, что бы вы там ни говорили, в чем бы вы меня ни уверяли, а все вы в известном отношении шуты гороховые. Но раз уже вы заговорили о материях важных, объясните мне, ради Бога, как вздумалось государю, при его серьезном увлечении Варенькой Нелидовой, сблизиться с этой маленькой дурочкой? — сказала графиня с оживлением. — Ведь Варенькой государь положительно увлечен! Я такого серьезного увлечения за ним еще не знала.

— Это серьезная пьеса его житейского спектакля, а маленькая актрисочка лишь веселый антракт, — рассмеялся Булгаков.

— А вы, Булгаков, видели ее?

— Разумеется!

— И я видел, — сказал граф.

— Даже и ты? Разве ты когда-нибудь переступаешь порог русского театра? Я думала, ты всегда только во французских кулисах пропадаешь, — колко заметила графиня.

— Нигде я не пропадаю и пропадать не намерен! — недовольным тоном ответил граф, незадолго перед тем не на шутку одураченный одной из артисток Михайловского театра, которая прокутила со своим товарищем по сцене деньги, взятые у графа.

Графине жаль стало мужа. Она его не любила и ревновать не могла, но так как вообще никакого неловкого положения сама не выносила, то не любила ставить в него и других.

Потому она, обращаясь сразу к обоим своим собеседникам, спросила:

— Ну, господа, раз вы оба видели это новое маленькое чудо, то скажите мне, что это такое?

— По-моему, прелестный маленький бесенок, — ответил Булгаков.

— Да, пожалуй! Для государя это просто маленькая доза хорошего кайенского перца.

— А что, она очень молода? — спросила графиня.

— Прямо со школьной скамьи. По метрике ей что-то около семнадцати лет, а на вид и того меньше.

— Браво, Булгаков, вы уже и до метрики добрались?

— Нельзя! Надо держать нос по ветру!

— Какие у вас глупые выражения! — громко расхохоталась графиня.

— Как ты резко и громко смеешься! — с легкой гримасой заметил ее муж. — Ну, да Бог с ними со всеми! Надо, если ты уже так решила, серьезно заняться этим твоим оригинальным маскарадом.

— Давай заниматься. Начинай! Бери перо, бумагу и составляй список! Я буду тебе диктовать. Сама писать я терпеть не могу и даже не умею. Я чуть ли не сто лет не брала пера в руки!

— А вам давно минуло сто лет, графиня? — спросил Булгаков.

— В метрике моей справьтесь, раз это но вашей части! Ну пишите же хоть вы, Булгаков! — нетерпеливо воскликнула графиня. — С кого мы начнем?

— Мужчин прежде заносить в списки или женщин, графиня?

— Разумеется, женщин!

— Из женщин первая по возрасту и по знатности графиня Разумовская?

— Вы с ума сошли, Булгаков! Графиня не только не поедет, а прямо-таки рассердится и билет мне обратно пришлет.

— То же самое будет и с Татьяной Борисовной Потемкиной.

— Вероятно! Это тоже не маскарадная дама.

— А фрейлин высочайшего двора вы пригласите?

— Всех, кроме одной только Полины Бартеневой. Ведь ее тотчас же узнают по ее корпуленции, и ей никогда не удастся заинтриговать. Полину можно и должно слушать только тогда, когда она поет. Ее пение дивно, но разговор ровно никому не нужен.