Асенкова еще никогда не слыхала настоящих цыганских песен и, услыхав их, выдернула свою руку из-под руки Гедеонова и почти побежала к эстраде.
Гедеонов с улыбкой последовал за нею и, дойдя до эстрады, оглянулся. Он заметил, что толпа почтительно расступается, и увидел вдали входившего в зал государя.
Маленькая Асенкова не заметила императора. Она ничего и никого не могла бы заметить в эту минуту — так охватили ее всю жгучие звуки цыганских песен.
— Ах, как они поют, как они поют! — воскликнула она, прижимаясь к руке своего кавалера. — Ах, как я рада, что приехала сюда… И как я вам благодарна!
— Не меня надо благодарить, а государя. Я по его приказанию приехал с тобою сюда! — сказал Гедеонов, направляясь навстречу императору и почти насильно увлекая за собою свою миниатюрную маску.
Асенкова, стройная и гибкая, была прелестна в своем щегольском маскарадном костюме. Ее дорогое атласное домино было сплошь обшито широкими кружевами, волнами падавшими вокруг ее стройной талии. Из-под кружева бархатной полумаски заманчиво выглядывал крошечный коралловый ротик с ровными, как перлы, зубками, и ее чарующая улыбка оживлялась блеском глаз, как яркие звездочки блестевших в продолговатых разрезах черного бархата. Никто не узнал бы под этой маской маленького задорного гусара, но прелестная и совсем молоденькая женщина видна была сразу…
Гедеонов стал так, чтобы государь, проходя мимо, мог заметить его. Он угадал верно: государь взглянул в его сторону и, подойдя к нему, заговорил с его маской.
Асенкова, вконец сконфуженная, сделала ему глубокий реверанс. Это вызвало кругом улыбки. Молодая девушка почувствовала, что сделала не то, что следовало, и покраснела под своей предательской маской.
— Ты, маска, вероятно, в первый раз здесь? — улыбнулся государь. — Ты даже с законами маскарадов не знакома?
— Да, ваше величество, — робко ответила Асенкова, не стараясь изменить голос.
Император рассмеялся.
— Здесь нет ни величества, ни высочества, — сказал он. — Здесь все всем говорят «ты»… Это привилегия маскарадов.
— Я не знала, — тихо, как бы оправдываясь, проговорила миниатюрная маска.
— Тебе твой кавалер не надоел? — шутя спросил государь, нагибаясь к ней. — Ты не желала бы переменить его?
— Нет, ничего!.. — проговорила Асенкова, чувствуя, что говорит не то, что следует.
— Гедеонов, ты мне уступишь свою маску, конечно, если она сама согласится на эту уступку? — сказал государь, завладевая рукой Асенковой.
Она молча повиновалась, Гедеонов же откланялся и отошел в сторону.
— Ты что же, маска, недовольна переменой? — спросил государь, близко нагибаясь к хорошенькому личику своей дамы и крепко сжимая ее маленькую ручку.
Она вздрогнула и тихо проговорила:
— Нет, довольна!
В эту минуту с эстрады раздалась широкая степная, вольная песня, и молодая девушка вся подалась вперед.
— Пойдемте туда, к цыганам, — проговорила она умоляющим голосом. — Пожалуйста, пойдемте туда, к ним!
— Хорошо, — ответил император, — но с одним условием: что ты перестанешь говорить мне «вы»… Это противно всем основным законам маскарадов.
— Хорошо, я не буду, — согласилась Асенкова, торопливо направляясь в сторону цыган, куда ее непреодолимо тянуло.
Никогда в жизни молодая девушка не испытывала ничего подобного. Она чувствовала, что в ее груди словно проснулась какая-то новая жизнь и огнем потекла по ее жилам. Ей хотелось и плакать, и на шею кому-то броситься, и молить она кого-то хотела о далеком, невозможном счастье, и словно хоронила она что-то безвозвратно уходившее.
— Ах, как они поют!.. Как они поют! — повторила она в порыве восторга.
— Ты очень любишь цыганское пение? — спросил государь, нагибаясь к ней.
— Я в первый раз слышу его, — ответила девушка.
— В первый раз? Да? Разве там, где ты училась, в театральной школе, никогда не пели цыгане?
— Нет, не пели! — ответила Асенкова.
— Что же именно тебе так нравится в их песнях? — спросил государь.
— Простор! — ответила молодая девушка голосом, которого сама не узнала. — Простор и огонь!
— Простор и огонь. Как ты это славно сказала! Ты, стало быть, и сама рвешься на простор, и в твоем маленьком сердечке тоже огонек загореться может?
Говоря это, государь все крепче и крепче прижимал к себе руку молодой девушки, и его обаятельный голос звучал все мягче и нежнее.
— Я не знаю, — ответила она, едва сознавая, что говорит, — но мне так хорошо, так хорошо, и я так понимаю их незнакомые мне песни!
— Подожди, мы заставим их для нас одних петь, — сказал государь, окончательно овладевая заметно дрожавшей рукой своей маленькой дамы.
— Для нас? Разве это возможно? — наивно спросила она и сама рассмеялась над своим глупым вопросом — как будто было на свете что-нибудь невозможное для государя, да притом такого, как император Николай Павлович.
— Чтобы сделать удовольствие моему маленькому гусару, все возможно, — милостиво ответил император, сжимая в своих горячих пальцах дрожащие пальцы своей дамы.
Она невольно ответила ему таким же горячим рукопожатием.
Государь улыбнулся и, нагнувшись, пристально взглянул в лицо своей спутницы. Он чувствовал и сознавал, что магнетически действует на молодую девушку, и это доставляло ему удовольствие. Он любил сознавать в себе эту силу.
— Где же мы их так близко одни услышим? — переспросила она как-то безотчетно, почти невольно соединяя свое имя с именем государя. — Здесь? Да?
— Где и когда захочет мой маленький гусар, — с милостивой улыбкой ответил государь. — Хотя бы у тебя на новоселье, если ты желаешь.
— У меня на новоселье? На каком новоселье?
— Как? Да разве ты еще не перебралась на новую квартиру?
— Нет, государь!
— Говори мне просто «ты». Здесь государя нет, он остался за порогом этого зала.
— Нет, не переехала, — улыбнулась Асенкова своей светлой, детской улыбкой.
— Почему? Я поручил Гедеонову.
— О, директор сделал все, что от него зависело, и на него вашему величеству…
— Опять?
— И на него тебе сердиться не за что, — с улыбкой поправилась Асенкова.
— Так за чем же дело стало?
— Из богадельни отпускного билета не выдали! Сказали маме, что она не вовремя подала прошение и что подождать надо.
— Да? — сдвигая брови, переспросил государь. — И кто же дал твоей маме такой строгий ответ?
— Не знаю, право, кажется, эконом. У них эконом ужас какой строгий!..
— Хорошо, что я об этом узнал. Он у меня вовремя подаст прошение об отставке, — вырвалось у государя, который не терпел никакого промедления в исполнении его приказов. — И Гедеонов тоже зевака. Он должен был строго проследить. — И, прежде чем Асенкова успела остановить императора, он жестом руки подозвал Гедеонова, оставшегося в том же зале и издали следившего за государем и его маской.
Гедеонов поспешно подошел.
— Я просил тебя проследить за тем, чтобы артистка Асенкова и ее мать перебрались сегодня на свою новую квартиру, — сказал государь.
— Квартира готова, — ответил Гедеонов, — все убрано и сделано, как вы изволили приказать.
— Да! Но я просил тебя лично проследить за всем, а между тем дурак эконом отказал матери молодой артистки в отпуске и в праве переезда.
— Как отказал в праве переезда? — вне себя от удивления переспросил Гедеонов. — Что же, он силой хочет заставить ее жить в богадельне? Простите, ваше величество, я с такой глупостью еще не встречался. Я не мог предвидеть такое распоряжение.
— Отправься туда завтра сам лично и скажи от моего имени этому необычайному эконому, что он глуп.
Гедеонов молча поклонился.
— Обе квартиры готовы? — спросил государь.
— Так точно, ваше величество.
— Хорошо, ступай! И вели там, чтобы мои сани были отправлены домой и чтобы за мною через час приехала карета.
— Слушаю, ваше величество, — ответил Гедеонов. Этот опытный царедворец понимал все с полуслова. Ему ясно было, что в карете государь намерен был сам довезти до дома свою маленькую маску.