— Ну, расскажи...

— Да что рассказывать, Полинка, я даже не знаю, откуда слова взять...

— Слова найдутся! Где были, что делали, ну, рассказывай! — теребила Полина растерянную от счастья подругу.

— Были... В Большом театре были, в Александровском саду были, на водном трамвае катались по Москве-реке, по городу на машине... Все вроде, больше нигде не были...

И снова замолчала.

— Данка, ты какая-то косноязычная стала! Двух слов связать не можешь! — обиделась Полина. — Неужели и в самом деле рассказать нечего?

— Да не в этом дело, просто... Я даже не знаю, как тебе это все сказать! — пыталась оправдаться Данка, но Полина тут же смахнула обиду, заулыбалась:

— Знаю, знаю, сама такая же... Ну а он?

— Он? — задумчиво повторила Данка и вдруг зажмурила глаза, тихо засмеялась: — Он такой... Таких просто не бывает.

— Любишь? — выдохнула, почти не проговаривая, одними губами, Полина, а Данка даже не задумалась над ответом:

— Люблю.

И Полина, как ребенок, подскочила, захлопала в ладоши и принялась осыпать лицо подруги мелкими звонкими поцелуями.

— Ну наконец-то, свершилось! А я уж думала, ты так на всю жизнь старой девой и останешься, — затараторила она, подливая в чашки кипятку из чайника. — Лимон положить?

— Положи.

— Ой, Данилка, сколько тебе еще предстоит счастья, ты себе даже представить не можешь! Послушай, у вас в самом деле — серьезно?

— Что ты имеешь в виду под словом «серьезно»? Руку и сердце он мне пока еще не предлагал, — улыбнувшись, тихо ответила Данка.

— Ну, это понятно, рановато еще, — весомо заметила Полина. — Мы вот с Владом уже почти год встречаемся, а он тоже пока молчит. Потерпи, подруга...

Данка усмехнулась:

— Ну и забавная же ты, Полька! «Год встречаемся»! Да за этот год ты с ним и месяца не общалась...

— Ну, прости, — заметив, что подруга обиделась, осеклась Дана, — я же не со зла, просто с языка слетело...

— Слово — не воробей, — надув губы, пробурчала Полина, — да ладно, на первый раз прощаю, тем более что ты права — на все сто процентов. Да ничего, прорвемся! — закончила она уже совсем оптимистично.

— Прорвемся, — согласилась Дана.

— Ну а он тебя — любит? — продолжила Полина допрос с пристрастием.

— Любит, — снова не задумываясь, без колебаний ответила Дана.

— Говорил?

— Нет, не говорил.

— Откуда тогда знаешь?

— Просто знаю, и все. Это не обязательно говорить.

— В принципе ты права, — согласилась Полина, — но все-таки хочется же услышать! Правда, хочется?

— Не знаю, — пожала плечами Дана, — я и так счастлива...

— Послушай, Данилка... — Полина придвинулась, заглянула ей в глаза, прищурилась и зашептала сухо и горячо: — А теперь скажи — самое-самое... Скажи! Он... он тебе предлагал?..

Данка отстранилась, а Полина испуганно подняла глаза — ну вот, старалась ведь как могла, деликатничала, зная, что мисс невинность может оскорбиться, — и все равно не сумела, кажется, обидела... Но в этот момент поймала какое-то странное выражение во взгляде подруги — не обида, совсем не обида, что-то другое, такое, чего раньше и не было никогда. И в ту же минуту сама обо всем догадалась, вскочила... Взлетели брови, заискрились глаза.

— Было?! Неужели было?

Данка молчала — но ответа и не требовалось, уже и без слов все было понятно.

— Ах ты... — Полина просто задыхалась. — Ах ты! Тихоня! Неприступная гордыня! Последняя девственница Помпеи!

— Последняя девственница Помпеи? Это еще что такое? — от души расхохоталась Данка. — Какая еще девственница Помпеи? Есть Орлеанская девственница, есть картина Брюллова...

— Замолчи, интеллектуалка! — продолжала напирать Полина, и даже слово «интеллектуалка» слетело с ее губ с интонацией ругательства. — Оказывается, в тихом омуте... Ты же с ним три дня знакома!

— Три дня, — согласилась Дана, — а кажется — всю жизнь...

...Просто в ту ночь он так и не уехал. Он проводил ее, и она смотрела в окно, вслед удаляющейся красной машине, а потом вдруг поняла, что не хочет — ни за что на свете не хочет — расставаться с ним сегодня. Повинуясь внезапному порыву, принялась лихорадочно дергать шпингалет оконной рамы — как назло он не поддавался... Впервые в жизни решилась отрастить длинные ногти — и вот один из них сломала прямо под корень, даже не почувствовав. Окно распахнулось — вдали, в ночной тишине, отчетливо послышался шум мотора, и она, даже и не надеясь, что он ее услышит, проговорила, даже не прокричала: «Андрей».

И тут же все звуки смолкли. Данка просто не поверила своим ушам — она скорее почувствовала, что машина остановилась. Конечно, в тот момент она и подумать не могла, что он просто увидел в боковом зеркале, как распахнулось окно — единственное во всем многоквартирном доме освещенное окно, поэтому и остановился. А она боялась спугнуть сказку — молчала, пристально вглядываясь в уже едва различимый в первом и робком утреннем свете силуэт его красной машины. Секунда, показавшаяся вечностью, прошла, за ней потянулась другая — еще более тревожная и длинная, когда мотор снова заработал, но вот наконец машина медленно развернулась...

— Неужели услышал? — шептала она, прижавшись, не поднимая глаз и только чувствуя, как он целует ее волосы.

— Я просто знал, что ты позовешь.

— Откуда? Откуда ты мог это знать, если я и сама этого не знала?

Он не ответил — просто потому, что она закрыла ему рот своими губами, потом отстранилась, сделала шаг назад, притянула к себе и медленно, не говоря ни слова, начала расстегивать пуговицы на его мокрой рубашке. Она не сомневалась — не кокетничала, не пыталась не быть собой, она просто знала, что так должно быть, что иначе быть просто не может, — решать не ей, ведь то, что должно было произойти сейчас, уже давным-давно было предначертано свыше. А ей оставалось только быть счастливой.

И она была счастливой — счастливой настолько, насколько это вообще возможно. Дни летели незаметно, складывались в месяцы — лето, сессия, осень, желтые листья, туман, снова дожди, первый снег, первые проталины и снова — лето... Долгожданное лето. Хотя теперь, впрочем, как и всегда, Данке было абсолютно все равно, какое за окном время года, какая на улице стоит погода, а дождь всегда был милее солнца, дождь — это всегда весна...

Год пролетел настолько незаметно, что она и оглянуться не успела. У нее — третий курс, а у Андрея...

— Ты поедешь со мной, — решительно заявил он Данке, когда вопрос о его отъезде в Штаты стал уже делом решенным.

— Не говори глупостей, — отмахнулась она, — мне еще два года учиться. Да и вообще — на каком основании?

— На очень даже важном, юридически обоснованном основании.

— Обоснованном основании — так не говорят, — возразила она, не вдумываясь в смысл сказанной фразы.

— Ну и пусть не говорят, а я говорю, и мне вообще на них наплевать...

— На кого тебе наплевать?

— На всех, — неопределенно ответил Андрей, — тех, кто так не говорит. Я без тебя не смогу, Данка. Не смогу.

Она не ответила, задумчиво вглядываясь в даль — туда, где вокруг скамейки собралась стайка воробьев, проворно хватающих рассыпанные кем-то на асфальте крупные черные семечки.

— Ты ведь даже не поняла, о чем я тебе только что говорил.

Данка медленно, словно в оцепенении, отвела взгляд от беззаботных серых птиц.

— Ты думаешь? Но согласись, что тебе не мешало бы упасть на колени и попросить моей руки и сердца по всем правилам этикета. Твоя фраза насчет обоснованных оснований, пожалуй, самая оригинальная из всех, которыми когда-либо пользовался мужчина для того, чтобы попросить женщину стать его женой.

Она произнесла эти слова ровно, на одном дыхании, стараясь говорить спокойно, без эмоций, — у нее получилось, она заметила, как его глаза подернулись влагой, и тут же оба они рассмеялись.

— Я люблю тебя, — пробормотала она ему в губы, почувствовав на своих губах ответное «люблю».