Тут уж он не выдержал, взревел и вытолкнул ее. «Вот это жизнь! — подумала я. — Буря в океане! А у меня что?.. Унитазы да раковины». Эх!.. Интересно, наверное, когда тебя такие красивые женщины домогаются? — лукаво сверкнула глазами Клэр.

— Да, когда именно такие, то очень интересно, — согласился Кирилл. — Может быть, еще пирожное?

— А почему бы и нет?! — разохотилась Клэр. — И ликера тоже можно!..

— Что же там были за бумаги? — задал вопрос Кирилл, когда официант принес заказ.

— Я заглянула! — рассмеялась девушка. — Я — ловкая! Но ничего интересного не обнаружила. Эти бумаги вообще касались третьего лица…

Мелентьев распрощался с Клэр на пороге парфюмерного бутика. Сверкая слезами благодарности, она прижимала к себе коробку с духами фирмы «Герлен».

После разговора с мадам Санс Кирилл расправил плечи и подумал: «А не попробовать ли и мне вкусить парижской жизни?»

Что такое парижская жизнь для мужчины? Это таинственно-волнительная, не похожая ни на каких других женщин парижанка…

Для Мелентьева она воплотилась в высокой, стройной, рыжеволосой Аньес. Она была в восторге от бархатного акцента Кирилла и… от всего остального. Даже скорее наоборот, сначала от всего остального, а уже потом… она вспоминала об акценте.

Какая у нее была душистая кожа! Какая упругая грудь!.. Как мило сморщился ее носик, когда он сказал, что ему пора уезжать.

— В эту ужасную ледяную страну? — воскликнула Аньес, вскочив с кровати в великолепном одеянии Евы. — А как же я? — неожиданно для Кирилла задала она, как оказалось, интернациональный женский вопрос.

«Надеюсь, ее прапрабабка не была одной из декабристок-француженок, отправившихся в Сибирь?» — не без волнения подумал он.

— Я буду тебе звонить, дорогая!

— Каждый день? — по-детски вздрогнули ее брови.

— Каждую ночь! — уточнил он.

— А потом?.. Потом ты вернешься?

Кирилл с жадностью провел руками по шелковистым изгибам ее тела и на тот момент совершенно искренне сказал:

— Я вернусь, Аньес!

— Я вернусь, дорогая! — повторил он в аэропорту, взмахнув рукой, правда, забыл уточнить, когда…

Медузообразное лицо Евгения Рудольфовича, как слизью, покрылось потом. Он охнул, вынул из кармана пышный батистовый платок и отер лицо.

— Все, понял! Спасибо! — с шумным придыханием говорил он по телефону. — «И какая же сволочь пронюхала про Веркино прошлое? — положив трубку, глубоко задумался мажордом. — Неужели Баркас донес? Но ему-то зачем? Ну уберу я эту шлюху, Константин с ума будет сходить… посходит и успокоится. А Баркасу нужно не ущипнуть Костика, а удавить… Вовремя сообщил человечек из МУРа, вовремя», — суетливо оглядываясь по сторонам, между тем отметил Евгений Рудольфович.

Он позвонил по телефону, и через полчаса в его кабинет вошли двое высоких крепких парней.

— Садитесь! — бросил им мажордом. — Надо хорошенько обдумать одно дело и сделать так, чтобы Костик поверил в нашу с вами непричастность. Понятно?

Парни кивнули.

— Надо будет красиво и чисто убрать Верку, — тихим шепотом объяснял Евгений Рудольфович.

Один из парней непроизвольно поднял брови.

— Надо! Надо! — втолковывал ему мажордом. — И лучше всего, мне кажется, автокатастрофа. Эта сука лихо гоняет на «Мерседесе», который подарил ей Костик. И еще человечка надо будет убрать… Славика!.. Тут уж на ваше усмотрение… но тоже чисто, красиво и главное, достоверно.

Совещание в кабинете мажордома продолжалось около часа, потом парни ушли.

Евгений Рудольфович отер платком постоянно выступающий пот. Он нервничал. Скандал в начале мировой карьеры Лунева — это катастрофа. На данный момент жизнь Константина должна быть прозрачна, как кристалл. Это уже потом, когда он станет суперзвездой, кристалл надо будет замутить и придать тем самым дополнительный интерес… например, бурной любовной интригой, пышным бракосочетанием и скоропалительным загадочным разводом… но только не связью с бывшей заключенной…

Мажордом налил себе немного виски и, тяжело вздохнув, выпил. Недаром ему не понравился визит детектива Мелентьева, не понравились его расспросы о горничной, не понравилась неожиданно всплывшая на поверхность связь Мелентьева с Ольгой Романцевой. И как оказалось, предчувствия не обманули чуткого Евгения Рудольфовича. Звонок его человека из МУРа предупредил о грозящей опасности. Он вовремя сообщил о том, что капитан Леонид Петров сделал запрос в архив о бывшей заключенной N-ской колонии Вере Бокуновой. А связь Мелентьев — Петров Евгений Рудольфович вычислил без труда. Необходимо было опередить энергичных молодых людей, то есть ликвидировать малое звено, состоявшее всего из трех человек: Вячеслав — надзирательница — Вера. Причем надзирательница при отсутствии двух других не представляла никакой опасности. Нет Веры, нет Вячеслава, значит, ничего и не было. Никто не приезжал в N-скую колонию, и никого оттуда на время не выпускали.

«В любом случае Верка слишком зажилась в апартаментах Костика, и уж ни в какие невесты ему она явно не годится. Ему нужна девушка утонченно-красивая, образованная, можно было бы даже рассмотреть вариант с иностранкой… Но это потом! Сначала надо убрать мусор! — хлопнул жирной ладонью по столу мажордом. — Мусор!»

Вера обладала уникальной способностью заполнять собою все пространство. В огромных апартаментах Лунева не было ни одного места, которое не дышало бы ее присутствием. Стоило ей только войти в квартиру, как повсюду, приводя в ужас Евгения Рудольфовича, появлялись обертки от шоколада, жевательной резинки, окурки, туфли — в одной комнате, бюстгальтер — в другой, лак для ногтей стоял даже в баре. С утра до вечера Вера с отрешенным взглядом либо слонялась из угла в угол, либо висела на телефоне, обзванивая своих новоявленных приятельниц. Она громко хохотала, отпускала словечки, от которых содрогался даже жир Евгения Рудольфовича. Она прозвала его ласково-ненавистно — Жирнюкой и даже называла его так прямо в глаза. Он делал ей замечания, но она нагло смеялась в ответ.

— Ну, разве он не Жирнюка, Костик? — обращалась она к Луневу, пытаясь похлопать по холке Евгения Рудольфовича.

Константин, ощущая себя благодаря Вере полноценным мужчиной, прощал ей все и даже приходил в идиотский, с точки зрения мажордома, восторг от ее пошлых шалостей и плоских шуток.

Вера проснулась в полдень, нехотя поднялась и сразу же отправилась на кухню. Съев немного черной икры и запив ее шампанским, она, икая, пошла в душ.

Константин с утра уехал в студию, и в квартире, кроме нее, никого не было. Приняв душ и вытираясь пестрым полотенцем, она расхаживала по гостиной. На душе было противно и ужасно тоскливо. Константин сказал ей, что на несколько дней они переедут на дачу. Вере нравилась дача — трехэтажный особняк с бассейном, сауной, но вот это «сказал» выводило ее из себя.

— Тоже мне, бог и царь! — шипела она. — «Сегодня, Верочка, после занятий в клубе сразу поезжай на дачу!» — передразнивая Константина вслух, произнесла она. — Сразу поезжай! Ух!.. А я, может, не сразу. А с заездом!.. — Она подошла к входной двери и прислушалась. — Интересно, сколько там охранников: двое или один? Если двое, то моя карта бита. Они так боятся мажордома, не затянешь. Один будет трусить, что его заложит другой. А! Была не была! — Вера рванула дверь и во всей своей первозданной красоте предстала перед охранником. — «Ура! Один!» — мысленно возликовала она и, схватив его за руку, с силой потянула за собой.

— Беда! Понимаешь, беда! — давясь от смеха, говорила она ему. — Захотелось мне… сил нет!..

Притиснув охранника к стене и проворно расстегнув молнию на его джинсах, Вера нетерпеливо зашептала:

— Давай, давай!..

Охранник был не прочь, но трусил: «Вдруг западня? Вдруг сейчас, словно медуза из-под волны, выплывет мажордом?»