Да, само понятие Дома с большой буквы как места, в котором душа распрямляется и начинает расти, для Эли было, пожалуй, самым важным в её начинавшейся жизни. И удивительно: она никогда не додумывала, не достраивала воображаемое до некоего логического конца. Но старательно оставляла себе возможность дорисовать или домыслить картину. Интуитивно догадываясь, что стоит поставить точку, нанести последний мазок на грунтованный холст, как холст этот с треском разорвет пополам - мир мечты рухнет и его создательница поймет, что время, отпущенное ей для строительства волшебных замков, кончилось. Что никакого Дома нет и не будет.
Как-то, вернувшись из школы, Эля подумала вдруг: "Я хочу домой!" Это было классе в первом или во втором - ей было в школе так скучно... Поймав себя на этой мысли, она тогда сама себе удивилась. "Но ведь я же дома... Я и вернулась домой. Так что ж это? Куда я хочу? Где этот дом? И какой он..."
С тех пор эта фраза накрепко прижилась в ней. И корни её живым сгустком силы начали заряжать Элин мозг. Они посылали ему свои токи и мозг откликался - он ожил. Точно вздохнул свободно... И фантазии стали воплощать зовы сердца. И тогда поняла Эля, что реальность станет ей интересна только тогда, когда сбудутся её потаенные мечты. Наяву! Мечты о Доме, в котором нет ничего невозможного.
Эля не задумывалась о том, что в пространстве, овеянном благодатью ангельских крыл, наверное нет места для Пана, для Лешего или Царевны, поднявшейся со дна вод... Об этом она не думала. Она просто в них верила, верила и ждала. Их всех. Всех, в ком сосредоточилась для неё тайна жизни, чистая как родниковая вода.
И теперь, когда жизнь подернулась пеплом, когда в самом начале пути девочка валилась с ног, пытаясь удержать маму... что могло помочь ей, кроме тех - желанных, придуманных, кого она полюбила больше живых...
Глава 5
СОМНЕНИЯ
В ванной слышался плеск воды - Эля стирала. Сенечка затих в своей комнате, видно, рисовал. Он очень любил рисовать, а в последние дни занятие это поглотило его целиком. Он мог часами сидеть за столом, изображая на белых листах нечто очень яркое, многоцветное и веселое. Чаще всего это были цветы и забавные волосатые рожицы. Правда, после пережитого ужаса и переезда Тася заметила, что рисунки его стали заметно темней. Рожицы и цветы исчезли, появились дерганные странные линии, значение коих трудно было понять. И Сеня угрюмо отмалчивался, когда мама или сестра пытались дознаться, что же это такое...
Тася лежала, отвернувшись к стене и укрывшись пледом с головой. В последние дни сон совсем покинул ее: хорошо, если удавалось забыться перед рассветом на пару часов.
"Нет, эти деньги трогать нельзя, - убеждала она саму себя. - Нельзя, и ты не посмеешь! Это деньги детей и они неприкосновенны - мало ли, что с тобой может случиться..."
Бандитам она отдала шестьдесят тысяч долларов. Квартиру оценили в шестьдесят восемь тысяч и ещё три с половиной набралось за проданную мебель и антиквариат. Тася понимала, что эти вещи стоили неизмеримо больше, её попросту обобрали... но что было делать?
В уплату за нынешнюю квартиру в Марьино попросили заплатить за год вперед, сошлись на десяти месяцах: ушло три тысячи, по триста долларов в месяц. Переезд и самый примитивный ремонт обошлись в полторы. Что ж оставалось? Пшик! А ведь ни работы, ни своего угла не было, и тратить такие деньги за найм жилья было чистым безумством...
Тася не замечала, что в последние дни стала разговаривать сама с собой вслух. Шептала, бормотала что-то... Эля ничего ей не говорила, хоть эта новая мамина привычка очень её тревожила. Вот и сейчас, лежа лицом к стене, Тася играла в вопросы и ответы, шелестя словами как листьями на ветру.
- Семь тысяч... Семь! Что делать? Что же мне делать? Ведь надо где-то квартиру купить! Но где? За такие деньги в Москве не купишь. Смешно! Да и не только в Москве, сейчас меньше пятнадцати и в пригороде "двушка" не стоит. А если однокомнатную? Да нет, невозможно: как мы втроем будем в ней ютиться? Разве что, нары трехэтажные соорудить! Ох... - она примолкла, тяжело и неловко приподнялась на локте и взяла сигарету.
- Не кури в постели! - приказала себе, понимая, что приказа не выполнит. - Ладно, только одну и больше не буду. Буду умничкой, пай-девочкой... правда-правда!
И заплакала.
- Как же ненавижу я этот город! - выдохнула вместе с дымом - выдохнула зло, с горечью, лишь бы унять слезы. - Москва-матушка! Хлебосольная! У людей от тоски глаза воют! Вслух не повоешь - так хоть молча, глазами...
Она задавила в пепельнице окурок и рывком поднялась. Подошла к зеркалу, большущему, бабушкиному, висящему напротив её диванчика. Откинула назад волосы, вгляделась... и, застонав, вернулась на скорбное свое ложе. Снова потянулась за сигаретой. Едкий дым заколыхался по комнате, слоистыми облаками поплыл...
- А, говори - не говори... - Тася махнула рукой. - Что ты все понять пытаешься, что все бормочешь? Пора на работу идти, а не валяться тут! А ведь не видит никто... никто не видит, что город мертвый. Кругом ахают: ах, как Москва хорошеет! Ну конечно, - краской подмажут старый фасад, чугунными решетками отгородятся от улицы, а внутри чтоб мрамора было побольше, да чтоб выглядело подороже... А рядом витрины с громкими названиями западных фирм - Европа! Европа, да... Только там любой самый нетерпеливый водитель пешехода пропустит, а у нас - бампером его, бампером... из-под колес едва-едва уворачиваешься! И как жаль стариков, у которых от обиды губы дрожат... не могу пройти мимо них, голодных! За что им такая старость? За что им город, превратившийся в зону, где гуляют воры в законе? Ох, да что это я?
Она поднялась, прихрамывая, заковыляла по комнате - ногу отсидела. Этак не трудно с ума сойти. Конечно, если каждый день к бутылке прикладываться, да душу себе травить...
Тася не договорила - послышался резкий настойчивый звонок в дверь.
- Слушай, Татуся, у меня хорошие новости!
Ворвалась Ксана, оживленная, помолодевшая, и принялась вынимать из двух объемистых пакетов кульки со всякой всячиной: и сладости детям, и парную телятину с рынка, и фрукты... С порога она начала тормошить подругу, благоухая тонким летучим ароматом дорогого парфюма. Светлая, жизнерадостная и подтянутая как всегда...
- Ну что, все киснешь? Вижу, вижу! Позор тебе, Таська! Ты только погляди на себя... все тебе дано, все при тебе, а ты ползаешь тут, как серая инфузория! Хотя, честно сказать, не помню какие они - инфузории эти может, не серые... Но все равно ты чистая инфузория! Ну, не буду, милая, не буду, прости...
Она перехватила Тасин взгляд, в котором сквозила такая беспомощность и тоска, что Ксана на миг растерялась, но виду не подала и быстро прошла на кухню.
- Давай-ка ставь чайник, сейчас перекусим, а потом я тебе кое-что расскажу.
- А чего тянуть - говори сейчас.
Не ясно было: рада Тася Ксаниному нежданному появлению или скорее раздражена...
Ксана скосила глаза, указывая на детей, которые маячили на пороге: мол, разговор не для их ушей.
- Слушайте, там на улице весной веет! Вышла утром, а там небо такое... Народ через лужи скачет, - слякоть же еще, грязь по колено, а глаза у всех шалые! Так что, имейте в виду: на носу лето! Это не кто-нибудь - это я вам говорю, а я женщина ведь опасная!..
Она подхватила Сенечку и потащила в детскую, прихватив кулек с конфетами и зефиром.
- Элька, друг, догоняй! - крикнула хмурой Эле, которая так и стояла с мокрыми по локоть руками. - Нам с мамой срочно пошушукаться нужно, шепнула Ксана, приобняв Элю за плечи. - Понимаешь, мама нынче совсем не в духе, а у меня новости для нее. Хорошие. Так что...
- Ладно, теть Ксан. Вы сидите спокойно, я вам мешать не буду. У меня ещё стирки целый таз, а "Вятка" наша сломалась.
- Так надо бы мастера... - начала Ксана, но девочка уж не слушала, скрылась в ванне, плотно прикрыв за собой дверь.
- Да-а-а, - покачала головой притихшая Ксана. - Что-то совсем завяли мои девчонки. Замучились, бедные. Ну, да не беда!
