- Сожалею, что так вышло, весьма сожалею, - не дал он ей договорить. Постараюсь вам помочь, фрау Ольга... Не медля свяжусь по телефону, прикажу снять ваших ребят и доставить обратно. Думаю, они не успели отъехать слишком далеко.
- Пожалуйста, господин Безе! Буду век за вас бога молить!
Комендант достал записную книжку:
- Назовите их данные.
- Марта Цегеле. А имя мальчика - Андрей. Андрей Гончаров, - вспомнила она и фамилию.
- Займетесь текущими делами с господином Пфердом. - Положив записную в карман, Безе поднялся из-за стола. - Дам ему распоряжения и сразу же еду хлопотать по вашему делу. Можете на меня положиться. Но: если ваши ребята действительно окажутся в числе набранных нами.
За, в общем-то, непродолжительное время работы под началом этого гестаповца Ольга Готлобовна достаточно хорошо узнала натуру Безе: безжалостен, лицемерен. Ей страстно хотелось надеяться на благополучный исход (отпали всякие сомнения, что дети стали жертвой облавы), однако, услышав это его "но", поняла: палец об палец не ударит, чтобы помочь ее материнскому горю, отделается лживыми заверениями...
Ах, если б знать, если б предвидеть!.. Зачем, господи, согласилась на эту, такую опасную, такую рискованную работу!.. - уже в который раз корила себя, горько сетовала. Но ведь и не неволили, - оправдывалась сама перед собой. Предупреждали: случиться может всякое, даже самое худшее. После долгих и глубоких раздумий дала согласие. Сообразуясь с долгом перед Родиной и необходимостью борьбы с чумой века - фашизмом. Значит, нужно крепиться, взять себя в кулак. И все стерпеть ради миллионов людей - не только советских, но и обманутого, оболваненного народа самой Германии, с которым она как-никак одной крови.
А может - теплилась и такая, пусть - маленькая, надежда - даст бог, партизаны проявят оперативность, сумеют спасти детей от неминуемой гибели. Ведь сведения об эшелоне уже ушли по цепочке...
В кабинет, где все еще подавленная, разбитая горем, сидела Ольга Готлобовна, вошел помощник коменданта, офицер баскетбольного роста, тощий, словно жердь, с повязкой на левом глазу и вытянутым, как лошадиная морда, лицом.
- Мне поручено допросить с вами двух недочеловеков, - сообщил он, не взглянув на нее и даже не поздоровавшись; кроме арийского гонора, в голосе сквозила еще и явная досада. - Необходимо установить, не связаны ли они с каким-нибудь бандформированием.
Вести допрос с этим садистом уже доводилось, и она знала: издевательства над арестованными, их муки доставляют ему пьянящее наслаждение. Возможно, еще и оттого, что один из истязуемых им лично ухитрился лишить его левого глаза. Поэтому попросила:
- Только, ради бога, без жестокостей!..
- Пора бы уже и привыкнуть! - упрекнул Пферд.
- Боюсь, я никогда не смогу привыкнуть к людским страданиям. А сегодня у меня и самой горе, нервы на пределе - не выдержу...
- Да, я в курсе дела. Весьма вам сочувствую. Хорошо, обойдемся без крайних мер. Пройдемте в мой кабинет.
Явившемуся на вызов дюжему адъютанту - он же подручный, специалист по истязаниям - Пферд приказал доставить арестованного за убийство полицая. Им оказался тщедушный мужичонка лет за сорок. Короткие пепельные волосы в нескольких местах склеены кровоподтеками, лицо в синяках, руки связаны назад. Обреченно-равнодушным взглядом окинул он обстановку, скользнул по стоящей у стола женщине, задержался на черной повязке гитлеровца, на его набрякшей гармошке под льдинкой правого глаза. Тот с минуту его разглядывал, словно хотел запомнить надолго, затем стал говорить, не глядя на переводчицу.
- Вы обвиняетесь в убийстве полицейского, - перевела Ольга Готлобовна. - Тем не менее, вам обещают сохранить жизнь, если сознаетесь, по чьему заданию совершено это преступление.
- Нихто мени не давав ниякого задания, - спокойно ответил арестованный. - А убыв я его згарячу, бо полицай чуть не покалечив мою дочку, - сказал с ударением на "у". - Знаю, шо вынуватый, и готовый ответить за ето спольна... Токо... - тут его голос дрогнул, стал просящим, - пожалуста, хай отпустять дивчину - она ни в чому не повынна!
Ольга Готлобовна, глядя то на него, то на Пферда, переводила; последний делал какие-то пометки в деле.
- Вас спросили, - перевела она следующий вопрос, - почему до сих пор не была сдана винтовка? Вас вооружили ею партизаны?
- Та яки, в биса, партизаны!.. Вынтовка - мое личнэ оружие. Батальен отступав блызько от станыци, - стал объяснять заподозренный в связях с партизанами, - а у меня тута двое диток та хвора жинка... У нэи беркулез. Отпросывся на мынутку - глянуть, як воны тута, та дома й остався. А не здав - так усе було николы...
Задав еще пару вопросов, Пферд поставил резолюцию: "В расход всю семью".
Следущим для допроса был доставлен подросток лет шестнадцати невысокий, коренастый, лицо в оспинах. Тоже со следами побоев и со связанными назад руками. Поставив его среди кабинета, подручный встал в дверях - ноги шире плеч, руки за спиной.
- Назови фамилию и имя, - перевела Ольга Готлобовна требование помощника коменданта.
- Спешу, аж падаю! - скривившись в презрительной усмешке, дерзко отпаял тот, с ненавистью глядя ей в глаза.
- Это нужно не мне, а господину помощнику коменданта, - вынуждена была пояснить переводчица.
- Сморкаться я хотел на твоего господина! И на тебя тоже. Вот это видели? - Он скрутил две дули и, поскольку руки связаны назад, повернулся к столу спиной.
Подручный без перевода понял смысл сказанного, подскочил, врезал мальцу по шее. Тот качнулся, но на ногах устоял. Ольга Готлобовна, смягчив, перевела в том смысле, что арестованный, похоже, не совсем нормален. А ему заметила:
- Напрасно ты петушишься. Здесь не то место, где можно хорохориться и дерзить безнаказанно...
- Плевал я на ваши наказания! Так и переведи этому одноглазому козлу. И больше я не скажу вам ни слова. - Подросток демонстративно отвернул в сторону рябое, с фонарем под глазом, лицо.
- Отвечать на вопросы отказался... - пожала плечами переводчица.
- Вижу. Ничего, он у меня заговорит! Сегодня пощажу ваши нервы. К тому же, у меня срочное дело. Увести! - приказал подручному.
- Тут задержали еще одного ублюдка. Тащить? - спросил тот.
- За что?
- Отирался у входа, сбил с ног одного из здешних болванов... я имею в виду полицая.
Пферд глянул на часы, поморщился, досадливо крутнул головой - видно, времени и впрямь было у него в обрез. Заметив недовольство шефа, адъютант, уже схвативший рябого за шиворот, спросил:
- Оставим на завтра?
- Я, возможно, займусь ими еще сегодня. - К переводчице: - Я отлучусь, допросите без меня, заведите дело - и под замок.
Задержанным оказался юноша на вид лет семнадцати, крепко сбитый, развалистый в плечах, аккуратно одет. Держась несколько виновато, но уверенно, он пристально смотрел на переводчицу; та, похоже, тоже его узнала.
- Назови имя и фамилию. - Ольга Готлобовна положила чистый лист бумаги, приготовившись записывать показания.
- Кулькин Иван... Да вы меня должны знать: я с хутора.
Несколько смущенный таким приемом, Ванько хотел приблизиться к столу. Немец сорвался с места, схватил за шиворот и снова оттащил на середину кабинета. Хотел связать руки, но переводчица остановила:
- Ганс, оставь его, он не опасен. Если хочешь, можешь пойти покурить, твоя помощь не понадобится, - предложила помощнику; но тот не вышел, встав на свое место у двери.
- Этот молодчик по-русски не знает ни слова, - притворно-назидательным тоном сообщила она Ваньку. - Делай вид, что отвечаешь на вопросы и держись скромно. Что ты делал возле комендатуры и почему напал на полицая?
- Я его, вобще-то, не трогал... Подошел, смотрю себе на орла, что при входе - уж очень он у них грозный. Жду, у кого бы спросить, как найти вас. А он привязался: пошел вон да пошел вон. Отпихнул его чуть, а он возьми да упади. - Ольга Готлобовна делала вид, что записывает показания, а Ванько тем временем продолжал: - Пришел узнать про Андрея. Он у вас был?
