Почувствовав дно, с силой оттолкнулся и в два-три взмаха руками очутился на гребне волны. Волею случая парашют не погасился, напротив: подхваченный ветром, надулся, словно парус, и его понесло над волнами к берегу. Волна сбросила Андрея как раз в тот момент, когда, выдернутые им, рядом оказались остальные; он успел ухватиться за ближайшую стропу и тоже оказался на буксире.
- Игорек, не отцепляйся, до берега не больше тридцати метров. Не боись, я с тобой! - кричал ему он, стараясь пересилить шум волн и ветра. Хотел было приблизиться к нему вплотную, но в это время пилот стал с силой тыкать большим пальцем в глаза и без того пострадавшему при рывке.
- Ты что, гад, делаешь? Ах ты ж собака! - вскричал он, но было поздно. Игорь, державшийся одной рукой, схватился за глаза, отцепился и ушел под воду. А фашист стал, перехватываясь руками по стропе подтягиваться и к нему - явно не с добрыми намерениями. Держась левой рукой, Андрей правой достал из-за пазухи взведенный пистолет, сковырнул предохранитель и выстрелил в упор. Стропа выскользнула из расслабившихся кистей пилота, при этом спружинила так сильно, что не удержался за нее и он. Уже в погруженном состоянии сунул пистолет обратно в пазуху и попытался всплыть. Это удалось без труда, но случилась еще одна неприятность: купол парашюта, словно попав в воздушное завихрение, взметнулся кверху, опускаясь, сплюснулся, погасился и накрыл его с головой.
Стремясь из-под него вынырнуть, Андрей запутался в стропах; освобождаясь, пробыл под водой дольше, чем оказался в силах сдерживать дыхание. Отработанный воздух легкие, вопреки его воле, через ноздри выдавили полностью и потребовали очередного вдоха. Уже теряя сознание от удушья, глотая отвратительную на вкус океанскую воду, он все-таки освободился от строп, коснулся ногами дна и несколько раз оттолкнулся куда-то вбок...
В о с к р е ш е н и е из мертвых давалось мучительно трудно. Нутро канудило и тошнило, неудержимая рвота выворачивала наизнанку. В голове гудело, она раскалывалась, как после сильного угара. Сознание то возвращалось и прояснялось, то снова туманилось и пропадало. Но вот рвоты наконец прекратились; полегчало, окрепла память. Вспомнился сорвавшийся Стасик: вроде и крепкий малый, а вот на ж тебе... Этот гад, эта нацистская морда, специально тянул время с раскрытием парашюта, чтоб посильней тряхануло, - догадался он. Раскройся он раньше, когда скорость падения была поменьше, этого бы не случилось. Игорь запросто дотянул бы до берега с его помощью; но его этот подонок ослепил. А может, он все-таки доплыл?
Андрей собрался с силами и отполз дальше, так как по пояс все еще находился в воде. Волны поутихли и едва докатывались, мельчая, до острова. А где же остальные? Попытался встать на ноги, но голова снова закружилась и он упал навзничь. Небо голубое, без единого облачка. Солнце, не по-осеннему жаркое, перевалило зенит и жгло немилосердно, как кубанское в августе. Снова сел и окинул взглядом океан водный: он, сине-зеленый, уже не бушевал сколько ж времени пролежал я без памяти? - подумал он. Почему не видно пилота? - вспомнил и про старшого, оказавшегося таким негодяем. Да вон он, колышется волной. Видно, выбросить и его на песок мешает затонувший парашют.
Но почему не видно Кимбора и остальных? Должны бы спрыгнуть вслед за ними и приводниться поблизости. Не раскрылись парашюты и все утонули? Или, может, не рассчитали да выбросились дальше? Но дальше в океан вдается мыс, поросший лесом. Неужели приземлились и покалечились?
Поднялся, осмотрелся, нет ли поблизости каких следов. Их не оказалось. Решил раздеться, чтобы просохла одежда - на нем ведь всего по паре, а трусов вообще шестеро. Снял ремень, вынул кортик из оправленных серебром ножен, слил воду. Пистолет вороненый, покрупней ТТ; разложил все это просыхать. Разрядил обойму, сосчитал патроны - семь штук. Восьмизарядный? значит, с запасными осталось пятнадцать. Надо, подумал, обыскать летчика, может, что-то нужное найдется и у него. Прошел к нему. Мухи уже учуяли мертвечину: роятся, садятся на лицо, их смывает, а они облепляют снова и снова крупные, такие же зеленые, как и там, на гравийке под хутором, где погиб спасший им жизнь комиссар. В одном из карманов нащупал что-то твердое, достал - зажигалка; надавил на рычажок - фитилек вспыхнул. Понадобится! А вот что-то покрупнее. Фонарик? Да еще какой - круглый, с большущим рефлектором, с линзой заместо стекла! Нажал на кнопку - лампочка горит в полный накал. И герметичный - ни капли воды не просочилось внутрь отражателя. Снял с руки часы: браслет желтый, но всего лишь позолоченый, а вот корпус - верняк из чистого золота, как у тех, что остались у Ванька. Только, пожалуй, более дорогие: с календарем и секундной стрелкой. Влагонепропускаемые - столько времени пробыли в воде и даже стекло не запотело. Хотел приладить на руку, но браслет оказался великоват. Ничего, сделаю из них карманные, - подумал он. Отстегнув парашют, вытащил на берег, расстелил, чтобы просох. Пока возился, одежда высохла, оделся. Все лишнее скатал и связал шнуром от вытяжного парашютика. Когда высох и большой - для этого хватило десяти минут - он сложил его, сунув одежду внутрь, и отволок на край песчаного пляжа: здесь начинались густые заросли, совершенно не похожие на те, что доводилось видеть на Кубани. Оставив все это с краю и воткнув напротив бамбуковый стебель (удилишки бамбуковые видеть приходилось) для приметы, вернулся к оставленным вещам. Босые ноги нещадно жег песок. Обулся. Подпоясался, сунул пистолет в кобуру, кортик - в ножны, еще раз осмотрелся кругом: ни души. Берег пустынен... Куда ж теперь? Хочется пить, ссохлось не только во рту, но, кажется, и все внутри. Но есть ли пресная вода поблизости? Или только в той речке, что видна была из самолета. И следует ли углубляться в лес на ночь глядя? Пожалуй, лучше потерпеть и отправиться на поиски товарищей. Если же и они окажутся безуспешными, заночевать придется на берегу. Так безопасней, надо только запастись каким-нибудь хворостом для костра: гиены или волки, или кто тут водится еще, они огня побоятся, рассуждал он.
А завтра он обшарит все побережье. Не может быть, чтоб остался в одиночестве! Найдет их, живых или мертвых. Нет, только живых! Может, и они его ищут, приводнившись где-то за мысом. Или ждут помощи - разбившиеся, покалеченные, где-нибудь под деревьями, на которые угодили с парашютами... Может, это случилось неподалеку - надо начинать поиски немедленно, пока светло!
И Андрей направился в сторону мыска, держась вблизи воды: здесь, по влажному песку, идти легче, так как ботинки почти не грузнут, лишь оставляют четкий след. Таких же следов высматривал и он, вглядываясь в каждый метр побережья. Мало ли, может, пока их с летчиком качали волны, прибивая к берегу, они, благополучно выбравшись, решили, что мы остались на дне раков кормить. Или, наоборот, отправились искать пресной воды? Предположение малоправдоподобное, но проверить надо. Если не попадутся следы от обуви, то, может, хоть какой-нибудь предмет прибьет к берегу. Даже в случае, если оба парашюта отказали и все утонули, разбившись с более чем трехсотметровой высоты. В голову приходили всякие невероятные мысли...
А между тем солнце близилось к верхушке леса и вот-вот должно было скрыться за ним. Позади осталось едва ли не полкилометра, но никаких следов или признаков обнаружено не было... Надо, пока не стемнело совсем, насобирать топлива, - решил он и свернул к зарослям, где виднелись сухие, широкие и длинные листья каких-то пальм, застрявшие в поросли бамбука. Не понадобятся для костра - послужат подстилкой; может, и тут, как в лимане, комарья полно - будет чем прикрыться.
Однако набрать сушняка ему не пришлось. Случилось нечто невероятное: оставалось каких-нибудь два десятка шагов, когда из зарослей навстречу ему вышло... шестеро дикарей. Среднего роста, худощавые, чернокожие и совершенно голые, если не считать за одежду какую-то бахрому, свисающую с пояса вокруг талии и прикрывающую серединную часть туловища... Они медленно, словно крадучись, приближались, непонятно жестикулируя и издавая еще менее понятные восклицания...
