Крюк показывал эрудицию на том материале, который собрал я. На том, чему я был свидетелем, где был участником. Все правильно, благодаря соблазнению в защитном поле добычи открываются каналы, в них вползают нити-монады, завязываются узлом и начинают тянуть плоть из ячеек гравиполя. Благодаря воздействию на некоторые железы внутренней секреции жертве становится радостно. Процедура кончается тем, что монады выдавливают всю начинку до последней капли.
А если процесс прервался, гад хотя бы успевает ухватить достаточную порцию молекул из мозга, ответственных за зрение, память, волю, передачу импульсов. Энергия и информация глотками разносятся по телу Плазмонта и откладываются, большей частью в ядре. Ну и ядро не остается в долгу перед периферией, такой как псевдо-Кактус, подкрепляя ее мощными токами.
Крюк вел приблизительные разговоры о том, что нитевидные структуры — это первое, что образовалось в результате Большого Взрыва при растекания энергии-массы по неоднородностям пространства. А неоднородности остались еще от предыдущей вселенной. Где они оказались посущественнее, там и сгустились нитевидные структуры для долгой и счастливой жизни.
Мне же предстояла не болтовня, а типовая атака по методу “мухи и орла”. Задача орла — рисковать как можно меньше, задача мухи — быть нахальной. Я — “муха”, поэтому должен вторгнуться во вражеское гнездо на основном модуле. Где мое присутствие господину Плазмонту больше всего не понравится — там ядро. Едва я сообщаю верные координаты цели, с неба валятся “орлы” на резервном модуле и вколачивают бомбу, куда положено.
Антигравитационная бомба — вот та пилюля, которую нужно прописать Плазмонту и засадить в самое ядро. Бомба — это протоновый сгусток, в него немедля влезут все монады. А затем протоны вдруг сменят знак вращения, то есть пресловутый спин, под действием сверхмощного электромагнитного поля; станут антипротонами, и от этого масса поменяется на антимассу. Все монады кинутся врассыпную, как ошпаренные глисты и Плазмонт просто расползется словно трухлявая тряпка.
Прощался я с Кнопкой довольно нежно. Если вдруг стану посмертным героем Космики, чтоб было чего ей вспомянуть. Ведь как известно, монументы с конем и змеей нашим отличившимся согражданам не положены. Иначе на улице было б не пропихнуться сквозь частокол бронзовых героев. Только съеденное, выпитое и выдохнутое остается нерукотворным памятником. Да еще прозываются гордыми именами героев открытые учеными микробы, например — spirochaeta alexis К123.
Мне предстояло подарить свое имя микробу, а Крюк нацеливался в ученые, поэтому и чувствовалось, что он лелеет свою задницу для кабинетной работы.
Я, наконец, рассказал боевой дамочке подробности свидания с ее двойницей. Когда дошел до упоминания родинки в одном укромном месте, эта кобра очковая, эта машина для убийств (которые, надо признаться, она проделывала всегда довольно мило) даже зарумянилась. По-моему, я стал главным претендентом на ее прелести, хотя, ясное дело, безумной любви от нее не дождешься. Правда, еще надо уцелеть. В противоположном случае стану струйкой божественного ветра. Говорят, все валькирии, включая Кнопку, с ним регулярно имеют интим, отчего так неуступчивы с простыми смертными.
И вот я запорхал над озером. Оно почуяло сверхмаскированный модуль загодя и быстро закрылось туманом. Потом геноссе Плазмонт наслал на меня своих солдат, оказывается, имелись у него такие. Его бойцы были похожи на наших, как задница на пулемет. Внешне они — вертящиеся шары, диски или колбаски, очень невкусные колбаски. Выпрыгивают из тумана так, будто кто-то лупит по ним здоровенной ракеткой. Вдобавок разлетаются на шарики и сосиски. Иногда, но не всегда. Эти штуки норовят задеть меня, как-нибудь навредить, и в конце концов падают обратно в туман.
Кстати, больше всего им не по вкусу пришлись очереди из обычного крупнокалиберного пулемета. А импульсники, бластеры и сквизеры, наоборот, производили благоприятное воздействие и даже укрепляли их аппетит.
Это, так сказать, объективная сторона, а субъективно-то я противников, конечно, ощущал своей оболочкой. Она казалась большой, а круглые солдаты мелкими — не крупнее, чем шмели, оси и и знаменитые японские сюрикены. Я старался давить их прежде, чем они ужалят, перемалывал мощными пульсациями своего персонального смерча. Что интересно, в моей размашистой оболочке упорство врагов все-таки теряло направление, а наступательная энергия растворялась. Затем, после незаметной концентрации, она возвращалась к следующей волне нападающих жесткой отдачей. Так вот, правда-реальность заключалась в том, солдатики лопались и превращались в безвредные брызги прямо на моих изумленных глазах.
Однако, снизившись в туман, я потерял ориентацию. Еще и движок заикал, значит, в плазмодинамических камерах стало нехорошо с потенциалами. Высота принялась таять помимо моего желания. Даже “броня” не очень-то выручала, “шмели” и “сюрикены” жалили будь здоров. Это, наверное, потому, что я здорово струхнул. А в реальности солдаты бросались на обшивку модуля и исступленно грызли ее. Поэтому мне показалось, что я, как в кастрюле, за которую взялись сотни крыс. И стрельба из пулемета в упор не слишком много очков приносила.
Дальше сплошное расстройство. Совсем упали потенциалы в двигателе, должно быть, какой-то вражий боец пролез через сопло. Враги отгрызли самую хрупкую часть модуля — стабилизатор высоты! Наконец, мне обработали и обзорную систему. В тоскливом итоге, я без затей стал валится вниз, слабо цепляясь за высоту маневровыми двигателями.
“Приготовьтесь упасть с неба, это бывает раз в жизни”,— так, наверное, выразился бы Бурелом.
Я сел в лужу, вернее, плюхнулся в воду. Однако ее поверхность стремительно затягивались, как в сильный мороз. Но озеро схватывал отнюдь не лед. Острова как амебы плодили островочки, те тянулись друг к дружке белесыми извивающимися жгутиками. Во время обеда мне такое без рвотного пакета не стоило бы показывать.
Острова срастались, оставляя лишь тоннели меж собой. А потом по одному из них промчалось, должно быть, с ракетной скоростью несколько солдат. Ну и долбануло. Крепления въелись в тело, зашлепали по воде борта. Когда я сфокусировал взор, то первым делом различил проломленную обшивку.
Теперь уже через пробоину можно наблюдать с какой наглой торопливостью меняется пейзаж. Различим стал огромный приземистый дворец. Часть стен и внутренних перегородок срезана, как на плане — видна путаница коридоров, невысоких лестниц, квадратных колонн, бассейнов для дождевой воды, пузатых емкостей для масла и зерна, изваяний божеств, похожих на пучеглазых часовых. А в центре лабиринта кто-то малосимпатичный, чуть ли не с бычьей головой, объедает барельефы со стен. Плазмонт корчит из себя жутика Минотавра, пробивает ко мне канал страха? Нет, батенька, я вам не древний миноец и даже не грек.
Я готовил себя к очередному нападению кругляшей, но вместо них появилась псевдо-Фикса. Остановилась в двух метрах и пялится. Нервы мои зазвенели и я решил обратиться первым.
— Надо полагать, Плазмонт принял столь прелестный облик, чтобы я поскорее размяк и стал готов к употреблению. Ну, как поживаете, почему до сих не сожрали всю Землю? Не знаете, чем соблазнить поля, леса и горы?
— Алекс,— сказало оно (или она?),— я тебя уважаю.
— Это ритуальная предобеденная фраза? Надеюсь, еде не обязательно отвечать. А можно взять последний тайм-аут? Хочу покурить, подумать о своей девушке.
— Если собрать ухажеров девушки-Кнопки, то их хватит на пару эскадрилий и слет пилотов-отличников впридачу. Она ведь профессионалка,— довольно ехидно процедило существо.
— Вы вполне профессионально используете информацию интимного характера. Это, господин Плазмонт, сближает вас со спецслужбами всех стран и народов.
— Кончай придуриваться,— довольно грозно рыкнула псевдо-Фикса. — Я не Плазмонт, козел ты этакий. Скорее наоборот. Я сейчас болезнь Хозяина, взбунтовавшаяся информация. Для ясности — зона воспаления и мутации в его уме.
