Но старик не спешит поведать свое горе. Отхлебнул полглотка из кружечки, прикрыл на миг мокрые красные ресницы, покачнулся на табурете. Открыл глаза в них пустоцветная тоска.
- Высказывайся, Игнат Иваныч! - требует Профессор.
Теперь всем заметно, что и его тоже развозит. Он с нарочитым пренебрежением швыряет в кучу хвороста газетную затычку - ничего интересного в статье нет, обыкновенные советы по выживанию для одиноких пенсионеров. Профессор таращится на дядю Игната и пытается изобразить на своем узком бледном лице мнимый интерес, словно опять сидит в каком-нибудь солидном президиуме и слушает очередного докладчика.
- Лето помните какое было? - Голос старика снова дрожит.
- Какое?
- Дожди были?
- Были.
- Горох намокал?
- Намокал...
Трактористы кивают головами, серьезнеют лицами, припоминая летние неурядицы. Председатель Тарас Перфилыч по старинке ходил по дворам, звал народ, который может держать косы, на поле. Стебли гороха размокли, комбайн их не брал. И народ, как всегда, откликнулся: старики вышли косить, старухи и дети ворошили подсыхающие валки. Многолюдно стало в поле, как в старинные времена, зазвенели под небом голоса!
- Так вот: Тарас Перхвилыч за мной не зашел! - Дядя Игнат не может продохнуть от слез. - Даже в окошко не стукнул... Тогда я сам взял косу, отбил ее, поточил бруском. Пришел в поле, взял себе рядок, махнул раз-другой - и все... Руки отваливаются. Все наши старики косят, не оборачиваются, а меня будто уже и на свете нетути...
- Это, дедушка, экзистенциализм чистой воды! - толкует ему Профессор. Твое подсознательное народное "я" хотело утвердить себя именно таким вот актом: посредством косьбы в составе бригады. Этот комплекс очень сильный и древний, с ним очень даже трудно расстаться. Короче, дед, плюнь ты на эту сублимацию. Ты ведь на все руки мастер: и плотник, и печник, и самогонка у тебя самого высшего качества!
- Так я и побрел с косой в деревню один-одинешенек!
Старик потер ладонью круглый глянцевый нос, разгоревшийся, словно красная лампочка, вздохнул: беда не приходит одна. Была единственная живность в хозяйстве - козел по кличке Трофим, да и того по осени собаки загрызли. В ноябре как раз. Участковый по фамилии Гладкий, приезжавший расследовать происшествие, записал в протоколе, что в деревне Тужиловка "произошло погрызение коз бесхозными собаками".
Поголосив еще немного по умному Трофиму, дядя Игнат вновь приободрился, начал хвастать, что никто в нынешней деревне без него не обходится.
- Одних гробов сколько переделал! Старухи то и дело помирают... - кивнул головой на Джона, бабка которого умерла минувшим летом. - Гробы отстругиваю, что твои зеркала, приходи, кума, любоваться! А сколько работы по дому делаю! За мной, парень, только ходить будешь ради любопытства - и то уморишься. Правда, последнее время руки стали подводить - "не владают", окаянные. Мне умирать, товарищи, стыдно! - выкрикивает он тонким голоском. - Я лягу в гроб, а все будут смотреть на меня как на дурака. И кто мне тут сделает гроб, ежели, кроме меня, в Тужиловке нет ни одного плотника?!
- Иван сделает. - Профессор кивает на Митиного отца, раскуривающего новую сигарету. - Он умеет. А доски я в колхозе украду. Да у тебя своих небось припасено на сто гробов вперед.
Митя смотрит на взрослых людей, вздыхает: большинство дел в деревне делается по пьянке и пьяными людьми. Пашутся огороды, строятся сараи, лепятся табуретки... Приходит с утра полусонный человек с позвякивающими инструментами, выпивает "оздоровительную" стопку и принимается за работу. Мир переполнен замутненными болезненными душами. Но Митя не хочет быть похожим на них. Он уже сейчас не такой.
ПЕРЦОВКА
- Скоро пенсию принесут! - мечтательно вздыхает дядя Игнат, забывая о мрачном. Митин отец тем не менее поглядывает на него с затаенным страхом. Куплю вам, дети мои, канхветак, а себе - бутылочку перцовки! Самогонка надоела, окаянная, а перцовочку, голубушку, весь век бы пил с принбюхом.
И подкрепляет свои мечты парой глотков из пластмассовой чашки. Напоминает Профессору: ты, парень, часто в райцентр ходишь, в библиотеку, купи мне там в киоске перцовочки.
Профессор согласно и в то же время задумчиво кивает головой: в библиотеку позарез надо! Уже три недели туда не ходил - позор! Там, говорят, есть новые поступления книг...
При упоминании о книгах дядя Игнат вновь всхлипывает, оборачивает мокрое лицо к Мите, тонкие посиневшие губы дрожат:
- Вот помру, Митрей, забери тогда мой плотницкий стрбумент! - произносит он медленно свое завещание и начинает перечислять, какие у него замечательные долота, рубанки, шерхебели, фуганки и полфуганки. Лезвия из старинной стали, такой уж теперь не варят. Солидолом смазаны, без единой ржавчинки, наточенные...
Джон, наевшись, грузно вылезает из-за стола. Неуклюже, словно медведь, забирается на печку.
Митя собирается кипятить чайник. Вода в ведре, на лавке, покрылась сверху тонким слоем льда - Митя проламывает его черенком ложки. Вода выплескивается поверх ледяной, в седых трещинах корки, растекается маслянистой лужицей. Затем берет со стола все ту же единственную пахнущую свежей самогонкой пластмассовую кружечку, споласкивает ее, начерпывает в закопченный чайник воду. Вместе с водой в металлическое нутро падают звонкие льдинки, весело скрежещут, звонко ломаются, поддаваясь напору раскрасневшейся Митиной ладони. Вода внутри чайника темная, переливается холодными искрами.
Митя ставит чайник на таган, подсовывает под его закопченные бока свежие щепки. Рядом, на гвоздиках, вбитых в бревенчатую стену, висят пучки сухого зверобоя и чабреца - еще покойная бабка насобирала. Пересохшие лепестки осыпаются при малейшем к ним прикосновении, с тихим стуком пырскают по расстеленной на полу газете. Цветки чабреца давно уже не синие, а серые, пепельного оттенка. Но если сухой зверобой пахнет отдаленно-летне, со сладкой приглушенностью, забытым каким-то здешним лугом, то чабрец все такой же душистый, даже стал еще духмянее, приторнее, ухитрившись сохранить в тончайших своих веточках весь летний зной.
А вот и чайник забулькал, закипел - Митя осторожно, обжигая ладонь паром, пропихивает в отверстие чайника хрусткий пучок травы. Чаберный дух идет по чулану, выползает в комнату. Дядя Игнат припоминающе нюхает своим розовым помидорным носом, озирается, но ничего не говорит.
