Отбросив бумагу в сторону, Илья насчитал всего пять кошачьих голов – все они были от разномастных животных. Такая находка неприятно поразила Илью. Возможно, конечно, это шалость местных ребятишек, насмотревшихся по телику подвигов Рэмбо. Но могло быть и предупреждение… Вот только от кого? За те несколько месяцев, что Илья провел в Петербурге, он ухитрился нажить множество врагов, впрочем, и друзей тоже…

Илья не стал ломать опустошенную любовью голову, чьих рук это проделка, а, морща нос, собрал кошачьи головки обратно в бумагу и снес во двор, положив возле парадной утреннему дворнику.

– Да на тебе лица нет, Илюша! – встретила его Карина, уперев руки в бока и выпятив свой массивный бюст. – Ты что, попал под каток или побывал в женском общежитии на двести койко-мест?!

Илья ей не ответил. Ему было известно, что его бывшая жена способна только на солдатские шуточки.

Раздевшись в прихожей, он прошел в кухню.

Сергей сидел за кухонным столом, рядом с восторженным лицом восседал гвинейский жених Карины. Сергей прослушивал кассеты с записями бреда горбуна-шизика.

Уже в течение нескольких недель Илья с Сергеем по очереди записывали за украденным из психбольницы горбуном его бред, который иногда приобретал осмысленную стройность и, как они полагали, повествовал о жизни подземного народа чудь. Но, к великому сожалению, рассказы о подземном народе были разрозненны и носили фрагментарный характер, мешаясь с многочасовым шизофреническим бредом.

Долгое время Сергей не находил в себе сил взяться за расшифровку записей, тем более что записи каждый день пополнялись новыми «откровениями». Ведь блуждавший по квартире горбун в любое время суток мог ни с того ни с сего вдруг остановиться на месте и начать новый рассказ, часто не несущий ничего нового. Поначалу «дежурный» записывал и ночью – теперь это дело бросили и включали диктофон только днем, и то не каждый раз.

И вот сегодня Сергей решил наконец подступиться к бреду вплотную. Слушая записи уже три часа подряд, он впадал в тихое помешательство: мысли плыли куда-то, покалывало в коленках. Сергея спасало только духовное развитие, которое он получил в буддийском монастыре, где в детстве провел семь лет. Рядом с ним сидел Басурман. И хотя гвинейскоязычный гражданин не разумел по-русски, но бред горбуна ему нравился чрезвычайно. Приложив ухо к самой колонке магнитофона, он вслушивался в каждое слово – карие глазенки его блестели интересом, иногда он вдруг начинал хихикать над сказанным горбуном бессмысленным словосочетанием; или вдруг лицо Басурмана грустнело, он горестно качал головой и что-то тихонько лопотал на гвинейском… Потому как языка его никто не знал, оставалось только догадываться, что слышалось в бреде русского шизофреника гвинейскому подданному. Но догадаться никто не мог. Карина только иногда отпускала шуточки в его адрес, смысла которых он не понимал.

Сергей бросил в сторону Ильи только мимолетный взгляд и снова углубился в прослушивание материала.

В кухню стремительно вошел горбун и, обойдя стол, вышел вон.

– Шныряет все, – грустно сказал Сергей и выключил магнитофон, чем разочаровал Басурмана, состроившего обиженную гримасу.

– Что-нибудь выявил? – спросил Илья – не потому, что ему было интересно, просто хотелось сделать приятное своему другу.

– От этого, что характерно, с ума свихнуться можно. – Не отвечая на вопрос, Сергей откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. – Неужели придется прослушивать все тридцать часов бреда?..

– А может, отдать Жанне эти кассеты – пускай они сами разбираются. Раз теперь Китайца в живых нет, так зачем, спрашивается, нам эти подземные истории?

Сергей как бы рассеянно махнул в воздухе рукой, поднес сжатый кулак к лицу и разжал пальцы – на ладони сидела пойманная на лету муха и не желала улетать. Сергей дунул на нее, она нехотя слетела и приземлилась на магнитофон. Илья налил себе холодного чаю и уселся за стол напротив Сергея.

– Вот ты с Жанной уехал, а бывший следователь Свинцов нам много интересных и поучительных вещей рассказал, – начал Сергей. – Китаец, оказывается, уже несколько раз умирал, а потом, стервец, откуда-то появлялся. Еще задолго до Малютиного «царствования» Китайца дважды считали убитым: один раз от рук своих же бандитов, другой – от рук спецслужб. И заметь, всегда, что характерно, «воскресал».

– Ну что же ты ставишь под сомнение работу Жанны? – обиделся Илья.

– Я не ставлю ее работу под сомнение. Свинцов тоже несколько лет работает над этой проблемой. Конечно, он прав не всегда – на Китайце у него, по-моему, «бзик», но его точку зрения тоже нельзя не учитывать. Поэтому я пока и решил расшифровать рассказы горбуна, вот и барахтаюсь в море безумия. Ты что-то бледненький, случилось чего-нибудь?

– Да нет, все нормально – устал…

В кухню вошла Карина и направилась к плите.

– Ты чаек пьешь, горемыка. А дамочка твоя тебя накормила? – съехидничала она.

– Я не хочу есть, – поморщился Илья.

– Молчи уж лучше. Между нами, мальчиками, говоря, ты бы, Илюша, не очень доверял этой ментовке.

Илья промолчал, зная, что спорить с Кариной не имеет смысла, и она тут же переключилась на другую тему.

– Надоел мне этот Бредовик: шныряет, как сумасшедший, вещи перекладывает, потом фиг найдешь, из холодильника все тырит, стервец… Сергуня, ты когда его обратно в дурдом отведешь?

Карина разбила на сковороду три яйца, приятно зашкворчало и вкусно запахло. У Ильи сразу проснулся аппетит.

– Подожди, разобраться с ним нужно, что характерно, потом будем думать, куда его девать.

– А чего тут думать? По подземному ходу обратно его отвести, и дело с концом. Что же, он так и будет здесь жить, как домовой?.. Да, спросить тебя хотела, что горбун, гвинейский язык, что ли, знает?

– Да нет, откуда. Он по русски-то членораздельно объясниться не может.

– Странно, – пожала плечами Карина. – А я слышала, как они с Басурманом разговаривают.

– Должно быть, язык шизофрении интернационален, – из последних сил пошутил Илья.

Карина потрепала безмолвного Басурмана по чернявой головке.

– Людоедик мой ненаглядный.

– Карина кудака пук, – благодарно сказал он, заулыбавшись.

– Пук, пук, – повторила Карина, выкладывая яичницу в тарелку. – Может, тебя на курсы русского языка определить. А, Басурман?!

Несмотря на сильную усталость, Илья долго не мог уснуть: в голову лезла голая девица… и кукла со злым лицом в красном колпаке показывала мерзкий язык, дразнилась и хихикала. Илью мучило предчувствие чего-то трагического, что вот-вот произойдет с ним. Ведь что-то важное, очень важное, он недосказал сегодня…

Илья проснулся с чувством надвигающейся беды. Сергей все утро избивал «грушу» ногами и руками. Вчерашняя его попытка расшифровать записи ни к чему не привела, и он почувствовал странное рассредоточение и словно подчинение своего разума записанному на кассетах бреду шизофреника. Это чувство было новым для него – в полной бессмыслице сложенных как попало слов он ощущал угрозу… Но в чем была эта угроза, Сергей не понимал. А когда он не понимал, то либо погружался в медитацию, либо изнурял свое физическое тело.

В кухне Илья застал готовящую завтрак Карину и Басурмана, который писал что-то на листе бумага. Илья впервые видел Басурмана за этим делом. Раньше он даже не знал, умеет ли тот писать.

– Письмо катает, – кивнула Карина в сторону жениха. – На родину в страну апельсинов о нашем житье-бытье строчит.

После завтрака Басурман пошел на почту отправлять письмо. Илья позвал Сергея в маленькую комнату.

Он уселся на низенькую кровать, а Сергей, по-турецки поджав ноги, опустился на циновку, с которой обычно отправлялся в медитацию. Илья не знал, как следует приступить к разговору, он минуту помолчал под вопросительным взглядом Сергея, а потом начал:

– Скажи, Сергей, а были ли у твоего отца какие-нибудь приметы, может быть, ожог или наколка?