— Нет… Ручаюсь,

— Хорошо. А ключи от сейфа?

— Их тоже… Два комплекта. Один… У меня. Второй… У зама…

— Никто другой не мог пользоваться сейфом?

— В очень… Редких… Случаях… Старший кассир…

— Значит, и старшему кассиру известен код главного замка?

— Да… Но и мой зам… И старший… Кассир… Безукоризненно… Честные люди. Десять лет… Работаем… Вместе…

— Спасибо. Будьте здоровы, Савва Осипович. Не тревожьтесь, разыщем похитителей…

Утром, еще не успев открыть дверь кабинета, Павел услышал, как за дверью заверещал внутренний телефон. Дежурный из бюро пропусков доложил, что старшего лейтенанта уже минут тридцать ожидает гражданин Додин.

— Орест Анатольевич Додин, — представился вошедший. — Заместитель заведующего сберкассой. Простите великодушно, что нагрянул без приглашения, так сказать, по собственной инициативе. Но такое несчастье…

Приготавливая на столе нужные бумаги, Павел наблюдал за своим посетителем. Маленький, узкоплечий, в старой коричневой — из бумажной замши — куртке с большими накладными карманами. Он держался непринужденно. Лет за сорок, даже ближе к пятидесяти. Живой, быстрый взгляд. С любопытством рассматривал хозяина комнаты, обстановку в ней — скромные однотумбовые канцелярские столы, обитые черным дерматином, простые стулья, сейф.

— Садитесь, — сказал Павел, кладя перед собой лист бумаги. — Итак, что вы хотите сообщить?

Додин проявил отличное знание своего дела и необычайную память. Он помнил, чем занимался, как провел буквально каждую минуту в течение последних нескольких суток. О своем заве и подчиненных знал всю подноготную. Ограбление считал делом рук опытного «медвежатника».

— Закрываем мы в восемь часов вечера. На улице — темным-темно. Лампочку над парадным во дворе вывернуть ничего не стоит. А окошко находится за углом стены. Поставь мусорную бадью — она высокая — и действуй себе сколько душе угодно.

— Правильно, Орест Анатольевич. Так оно скорей всего и было. Но вот грабитель проник в сберкассу. Подошел к сейфу и сказал: «Сезам, откройся»?

— А что? Подумаешь, секрет какой! Знатоку этот древний сундук вскрыть — чепуха-чепуховская. Не верите? Пожалуйста, докажу.

Заместитель заведующего похлопал по солидно оттопыренным карманам куртки, вытащил из одного металлический футляр для очков. Раскрыл и из-под ветхой фланелевой подкладки достал бумажку.

— Специально выписал из книги учета профилактических работ. Восьмого июля прошлого года наш сейф забастовал. Не открывался, и все тут. Вызвали мастера из конторы ремонта сейфов. И что же? В полчаса открыл.

— Фамилия мастера у вас есть?

— Здесь нет. В книге записана.

— Вот мой служебный телефон. Позвоните, пожалуйста, сегодня. И скажите мне его фамилию. Договорились?..

Сергей Шлыков после допроса старшей кассирши возмущался:

— Подобрал ты мне, Паша, клиенточку, дай бог тебе здоровья. Алла Константиновна Чугунова. Ну и характерец! Точно по фамилии.

— А если без эмоций? Какие показания она дала?

— Кое-какие дала. Но чего это мне стоило!

— То есть?

— Неизвестно, кто из нас кого допрашивал. Что считала нужным, то и говорила. Семь верст до небес и все лесом. А толку чуть.

— Так и «чуть»?

— Ну не «чуть», конечно. Кое-что полезное я из нее вытянул. Например, теперь с ее слов знаю назубок все должностные инструкции и все биографии сотрудников сберкассы.

— А как характеризует она тех, кто тоже имел доступ к ключу?

— За себя, говорит, отвечаю. А насчет зава и зама ничего сказать не могу — ни плохого, ни хорошего.

— Проверить все же надо всех троих. И еще займись мастером по ремонту сейфов. Фамилию возьми у Додина.

— Значит, круг расширяется?

— Выходит.

Павел встал, чтобы сделать несколько рывков руками, — после длительного сидения захотелось немного размяться.

Так кто из них? А может, тут сговор, и так или иначе, но замешаны все трое?

Кто же?

Заведующий сберкассой Савва Осипович Туницкий. Коммунист. Добрый, щепетильно честный. Порядочный человек. Ни на что плохое не способен. Отличный семьянин. Таково общее мнение сослуживцев.

Хорошо отзывались и о заместителе Туницкого:

— Додин? Орест Анатольевич? Грабителем его представить совершенно невозможно. Государственная копейка для него святыня. А дома добряк, широкая натура, близкие в нем души не чаят.

Больше всего сгущались краски вокруг Аллы Константиновны Чугуновой, старшего кассира. Одинокая, уже немолодая женщина с весьма нелегким нравом. В сберкассе знали, что ее очень изменило большое личное горе, которое Алла Константиновна с трудом пережила. В первое время сослуживцы старались ни на минуту не оставлять Чугунову на работе одну, приглашали к себе, всячески пытались ее отвлечь. Но Алла Константиновна в лучшем случае отмалчивалась. И постепенно забылась причина, осталось только следствие — нетерпимый, сварливый человек, от злой раздражительности, желчности которого немало страдали товарищи по работе. А почти со всеми соседями по квартире у нее сложились такие отношения, что те разговаривать с ней не желали, чтобы не нарваться на грубость или оскорбление. И все же честность старшего кассира ни у кого сомнения не вызывала.

Оставался Трофимов — мастер, производивший ремонт сейфа. Старый рабочий, он уже почти четверть века трудился в ремонтной конторе.

В отделе кадров, которому подчинена контора, доверительный разговор восприняли даже с некоторой обидой.

— Милиция зря интересоваться, конечно, не будет. Мы понимаем. Хотя и не в курсе. Но если наше мнение хотите узнать, то грешить на Александра Назаровича никак нельзя. Его в Госбанк вызывали, в хранилище драгоценных металлов. Одни благодарности у человека…

Так кто же? Это мог быть только один из четверых. И больше никто. А если кто-нибудь из четверых допустил оплошность, которой мог воспользоваться пятый?

Павел докладывал начальнику управления свои соображения. А комиссар слушал его, одновременно подписывал бумаги и еще не упускал из виду доносившийся из динамика разговор, который вел по селектору его заместитель. Переключил селектор на себя и стал уточнять задания частям — на следующий день милиция должна была обеспечивать порядок перед началом и после завершения большого празднества на стадионе имени Ленина.

Но вот комиссар, отключившись от селектора, снова взялся за бумаги и сразу сказал Павлу, будто он и не прерывал разговора с ним:

— Ага. Значит, только и есть свет в окошке, что твой «каменщик»? А двадцать тысяч, украденные у государства? Это так, второстепенное обстоятельство?

— Вы же сами говорили, Борис Константинович, что надо прежде всего сосредоточить усилия на…

— А я о чем, по-твоему, сейчас толкую? Распыляться велю, что ли?

Трудно было понять, то ли комиссар подтрунивал над молодым сотрудником, то ли выговаривал ему всерьез.

— Правильно, Калитин. Критикуй начальство.

— Да я, Борис Константинович…

— Точно. Я — Борис Константинович, ты — Павел Иванович. А как «каменщика» величают? И того, кто сберкассу ограбил? Не знаем. Слушай, Калитин. Если уж начистоту говорить, то правду толкуют, что с годами практики у сыщиков особая интуиция вырабатывается… Сдается мне, ходил «каменщик» возле сберкассы. Вот что!

Комиссар незаметно взглянул на своего явно озадаченного собеседника. Помолчал. Добавил:

— Насчет интуиции я тебе, конечно, ничего не навязываю, И ни на чем не настаиваю. Знаю. Это самое распоследнее — уткнуться в заранее придуманную схему. Сколько версий возникает, столько и разрабатывай. Но сберкасса — тоже версия. Сейчас разделаюсь с этой горой бумаг, пригласим полковника Соловьева и вникнем во все варианты.

Ничего неестественного или настораживающего не было в том, что работник угрозыска Петр Кулешов зачастил в меховой магазин. Понимали, что так оно и должно быть. Вполне понятно, что милиция не обходит вниманием место, где было совершено преступление.