— Сводная сестра? Как это? Ваши родители развелись?

— Вы задаете слишком много вопросов, — мягко упрекнула его Кортни.

— А у вас есть причины не отвечать на них?

— Перестаньте вынюхивать, как ищейка, Коннор Маккей. Не у всех есть тщательно охраняемые страшные тайны.

— Ошибаетесь.

— Ну, мне скрывать нечего. Извините, если разочаровала вас.

— Тогда почему вы не хотите говорить о своей семье? Вы в ссоре?

— Вовсе нет! — возмутилась Кортни. — Я люблю свою семью.

— Да, похоже на то, — согласился он. — В конце концов, вы же разрешаете сводной сестре и сводному коту гостить у вас и охотно согласились играть роль моей жены, чтобы помочь Марку и Марианне усыновить ребенка.

Кортни начала немного расслабляться. В конце концов, весь этот допрос достаточно безобиден, а в молчании дорога покажется длинной и скучной.

— Мои родители не разводились. Отец погиб во Вьетнаме за два месяца до моего рождения. Он был сержантом и, спасая своих солдат, бросился на гранату. Его наградили орденом за героизм, — с

гордостью сообщила она.

— Вы много слышали о нем, но не знали его, — сказал Коннор задумчиво. Ее ситуация странным образом напоминала его собственную, за исключением того, конечно, что ее настоящий отец был героем войны, а его…

Коннор сжал зубы. Его настоящий отец был женат на другой женщине, когда безответственно сотворил ребенка, а потом откупился от неприятностей.

— Я бы хотела знать своего отца, — продолжала Кортни. — Я всегда расспрашивала всех о нем, заставляла вспоминать все до мельчайших подробностей. Хотя у меня был отец. Моя мать снова вышла замуж, когда мне было четыре года, и мой отчим Джон Кэри относился ко мне как к родной дочери. Я и мои старшие брат и сестра, Марк и Эшлинн, носили его фамилию и называли папочкой. У него было четверо детей от первого брака, и они регулярно гостили у нас. Я и Мишель всегда были очень близки. Отец был майором и вышел в отставку пять лет назад. Они с мамой живут во Флориде. Я росла на армейских базах по всем Соединенным Штатам, Западной Германии и в Зоне Панамского канала. Мы переезжали почти каждые два года.

— Вы настоящая цыганка, и счастливая к тому же. Я провел свое скучное детство и юность безвылазно в одном мерзком городишке в Мэриленде. А закончив школу, немедленно отправился автостопом по стране — наверстывать упущенное.

— А я думаю, что это вам повезло, — тихо сказала Кортни. — Я ненавидела переезды. Каждый раз уезжала с разбитым сердцем. Мне так хотелось иметь родной город, которого у меня никогда не было. И сейчас еще хочется, — призналась она.

— Так вот чем притягивает вас Эмери Харкурт? Мы оба точно знаем, что это не сексуальное влечение! Добрый старина Эмери происходит из семьи с корнями. Харкурты жили в Виргинии с восемнадцатого века и получили землю в дар от короля, как успел мне сообщить сэр Эмери вчера вечером. Это, не спорю, глубокие корни, но базировать на них отношения совершенно…

— Я не нуждаюсь в советах человека, который зарабатывает на жизнь тем, что сует нос в чужие дела и от любого рода обязательств бежит как от чумы, — возмущенно прервала его Кортни.

— Вы осуждаете меня. Цыганочка? И вас раздражает то, что вы вспыхиваете как спичка, когда я дотрагиваюсь до вас, в то время как утонченный Эмери с глубокими корнями оставляет вас совершенно равнодушной? Не пытайтесь этого отрицать. Не спать с человеком, с которым вы встречаетесь годами, — неопровержимое тому доказательство. Если бы, Боже упаси, я с вами встречался, мы оказались бы в постели в первое же свидание.

Кортни передернуло от его наглого заявления. Оно было таким неожиданным. Только что они вели вежливый разговор, сохраняя дистанцию, и вдруг он посмел напомнить ей о том, что произошло вчера вечером. От этих воспоминаний Кортни почувствовала, как тепло разливается по всему ее телу. Но ведь она хотела забыть обо всем!

Он играет не по правилам! Кортни сердито посмотрела на Коннора.

— Я считаю ниже своего достоинства отвечать на ваше оскорбительное замечание.

— Превосходно, Кортни! Вы говорите как представительница высшего общества, урожденная Харкурт или Тримэйн. — Коннор чувствовал, как в его душе поднимается гнев.

Кортни тоже чувствовала, что вот-вот выйдет из себя.

— Я никогда не притворялась, что принадлежу к высшему обществу, — проскрежетала она. — Я из семьи военнослужащего с кучей детей, где никогда недоставало денег или места для всех семерых. Я горжусь своим происхождением, но не стыжусь того, что хочу добиться чего-то лучшего.

— И вы думаете, что найдете это с Эмери Харкуртом? — не унимался Коннор. — Милым, богатым, культурным, с-глубокими-корнями-в-земле Эмери? Поверьте моему опыту, Цыганочка. Харкурт не то, что вам надо.

— Ну, уж точно и не вы!

— А кто сказал, что я выдвигаю свою кандидатуру? Я не претендую на место мистера Правильного ни при вас, ни при ком-либо другом, — презрительно возразил он так, будто сама мысль о том, что он хотел бы иметь с ней дело, абсолютно нелепа.

Но Кортни была не так глупа. Вчера вечером не только она одна задыхалась и дрожала от страсти. Ее охватило бешенство. Ей до смерти надоели его насмешки, его сарказм, его самодовольные ухмылки, когда она попадалась в его словесные ловушки.

— Неужели? Не пытайтесь притворяться, будто не хотите меня, Коннор. Вас попросту раздражает то, что я предпочла вам милого, воспитанного Эмери.

Она мысленно извинилась перед ничего не подозревающим Эмери за то, что использовала его как своего рода щит. К счастью, он никогда об этом не узнает.

— Забавно. — Но Коннор не смеялся. — Вы предпочитаете милого, воспитанного Эмери? Ха! Я видел вас вместе за столом, когда мы с Кауфманом явились на этот прием. Вам было до смерти скучно с мужчиной вашей мечты, Цыганочка. Мне случалось видеть более счастливых людей в приемной зубного врача.

Где он подцепил это «мужчина вашей мечты»? И сколько можно критиковать ее отношения с Эмери Харкуртом! Ей уже надоело притворяться влюбленной в Эмери, но, чем больше Коннор говорил об этом, тем труднее было сказать ему правду.

— Я отказываюсь обсуждать эту тему с вами, — огрызнулась она. — Я вообще отказываюсь обсуждать с вами что бы то ни было. Лучше послушаю этого идиота ведущего и тех дебилов, которые звонят ему.

Она включила радио. Коннор его тут же выключил.

— Прекрасно! — Кортни сложила руки на груди и гневно уставилась на дорогу. — Это ваше радио. Если не хотите слушать, можете не слушать.

Так, в молчании, они въехали в Тенистые Водопады. На окраинах города находились большой торговый центр, магазин, работающий круглые сутки, несколько бензоколонок и довольно обшарпанный мотель, все примерно в полумиле друг от друга.

Железнодорожные пути буквально делили город пополам. Неровные ряды обветшалых домов, скорее похожих на хижины, тянулись вдоль дороги. Нелепая городская площадь имела удивительно суетливый вид. Банк, салон красоты, парикмахерская, маленькая больница и несколько магазинов были открыты, и люди сновали туда-сюда по своим делам. Через большие чистые окна ресторана гостиницы Кортни заметила довольно много посетителей. Закрытый кинотеатр казался единственным пустым зданием в городе.

— Не так плохо, как я ожидала, — нарушила молчание Кортни. — Я хочу сказать, что люди выглядят нормальными и городок — просто обычный маленький городок.

— Ну конечно. А что вы ожидали? Зловещее место, как в фильме ужасов?

— Принимая во внимание, что здесь продают и покупают детей, — да. Вон там Феррелл-маркет. Согласно инструкциям Ноллера, мы должны сделать левый поворот на Мапл-стрит. Дом миссис Мейсон — номер 26.

— Миссис Мейсон с Мапл-стрит — звучит так мило, совсем по-домашнему. Кортни не удержалась:

— А что вы ожидали? Миссис Ведьму из темного леса?

Коннор восхищенно улыбнулся.

— Не могли бы мы прекратить огонь и объявить перемирие, Цыганочка? Я не думаю, что разумно явиться к миссис Мейсон заклятыми врагами.