Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда он вернулся домой, Дженни еще лежала в постели. Из-под одеяла была видна только ее голова. Лицо исхудало так сильно, что казалось вырезанным из дерева. Шторы в спальне были задернуты, чтобы не пропустить солнечные лучи.

— Дженни… — прошептал он, но ответом ему было молчание.

В квартире царил беспорядок. На полу перед телевизором он увидел сооружение в форме буквы „U“ из твердых диванных подушек, к которым так удобно прислониться, — уютное гнездышко, заполненное внутри одеялами и подушками, которое она, должно быть, устроила вчера вечером. Очень похоже на дома-крепости, которые он, бывало, сооружал в детстве. Замок окружала батарея из переполненных пепельниц и подносов с едой, однако к еде она почти не притронулась. Дженни снедал этот странный голод, который не могла утолить никакая пища. Временами она едва могла заставить себя съесть хоть что-нибудь. При этом голод по-прежнему терзал ее, и она продолжала хватать все подряд, пытаясь найти хоть что-то, что показалось бы ей съедобным.

Джин ясно представил себе, как она сидела здесь, завернувшись в свои одеяла, личико обращено к экрану телевизора, нервные руки хватают то сигарету, то кусок еды, который она не может съесть. Ему казалось, что она с каждым днем становится все меньше, все уязвимее, словно постепенно превращается в ребенка. Она все меньше напоминала женщину. Он чувствовал неловкость, когда думал об этом. Как будто Рут походила на женщину больше.

Дженни не тот человек, который стал бы сидеть сложа руки и ждать, точнее, раньше она не была такой. Они никогда не давали клятв принадлежать только друг другу; их не связывали никакие обязательства. Тем не менее он был уверен, что она просидела вот так всю ночь и, может быть — хотя это только предположение, — даже ждала его. Он снова почувствовал неловкость.

Ему вдруг захотелось есть. Он открыл холодильник; бутылки и банки мелодично зазвенели. Он потянулся за литровой бутылкой апельсинового сока.

Открывая бутылку, он заметил, что крышка завинчена неплотно. Он поднял бутылку, разглядывая ее на свет. Отпечаток губы на горлышке. Нет, она совсем как дитя. Это уже ни на что не похоже. В приливе раздражения он вылил сок в раковину, а бутылку швырнул в мусорное ведро. А ведь когда-то она была такой аккуратисткой, чуть ли не стерилизовала свои вилки-ложки, чашки и тарелки, чтобы ему, не дай Бог, не досталось что-нибудь, что побывало у нее во рту. Как будто она была заразна.

С какого-то момента они перестали заниматься любовью. Он не мог даже припомнить, когда они последний раз целовались.

Он посмотрел на выброшенную бутылку из-под сока и устыдился своей вспышки. Этим ничего не изменишь. Он уже тысячу раз рассказывал об этом и друзьям, и родным, и все в один голос говорили ему, что тут уж ничего не поделаешь. И все-таки иногда Дженни его пугала. Он знал ее лучше, чем кого бы то ни было, и все-таки она его пугала.

Если бы только можно было любовью, поцелуями, прикосновениями уничтожить, стереть ее болезнь, он бы сделал это.

— Я услышала шум. — Голос звучал так слабо, что он едва узнал его. — Я не знала, что ты дома.

Он обернулся. Она стояла, плотно завернувшись в одеяло. На щеках и шее подрагивали жилки. Он попытался улыбнуться ей, но губы не повиновались.

— Тебе лучше лечь, — сказал он. — Ты замерзнешь.

— Я всегда мерзну, — огрызнулась она.

— Я знаю, Дженни. — Он подошел ближе и обнял ее. — Я знаю, — повторил он и прижался к ней чуть теснее. После минутного колебания она тоже придвинулась к нему — по крайней мере ему так показалось.

— А ты будешь со мной? — шепнула она.

— Конечно, побуду, — сказал он ласково, ведя ее в комнату. — Я останусь с тобой столько, сколько захочешь. Хоть навсегда.

Через час или около того она снова уснула. Джин лежал рядом с ней, с нежностью водя рукой по ее спине, чувствуя каждую жилку, каждую косточку. И тут зазвонил телефон.

— Ты придешь? — В трубке был голос Рут и шум ветра.

— Я только что от тебя, — тихо сказал он, не сводя глаз с Дженни, которая шевельнулась во сне.

— Я спрашиваю, ты придешь? Я хочу, чтобы ты пришел. — Голос Рут был твердый и монотонный, как у маньяка.

— Рут…

— Ты мне нужен.

* * *

Все время, пока он учился в колледже, он преследовал Рут. Каждый раз, когда ему удавалось остановиться, он понимал, что он смешон, что он дурак, но эти короткие промежутки отрезвления бывали все реже и все короче. У нее был такой голос, какой бывает только в мечтах, ее жесты он видел во сне, ее кожа отзывалась на каждое прикосновение. Он не хотел разбираться в том, что с ним происходило, и никогда не думал, каковы его настоящие чувства к Рут и можно ли считать их отношения здоровыми и уравновешенными. Такие вопросы просто не возникали. Рядом с Рут нельзя было думать о реальном. И плевать на равновесие — рядом с ней он все свое равновесие терял и превращался в сумасшедшего. Он просто хотел обладать ею.

Он встретил ее в первый же день учебы. Подруга друга его друга, хотя уже очень скоро он не мог вспомнить, какого именно. Он был представлен как „чудотворец в математике“.

— Значит, тебе придется взять надо мной шефство, — сказала она, улыбаясь своей удивительной улыбкой. И он взял. Стоило ей попросить, и он делал за нее все работы. Никогда раньше он не считал это чудом; но теперь, раз его назвали чудотворцем, он не мог этим не воспользоваться.

— Ты мне нужен, — сказала она однажды, но теперь это означало нечто другое. Сначала ей нужна была его помощь в учебе, потом она хотела слышать от него, как она красива, — чтобы убедиться, что еще один парень попал под ее чары. И любовницей его она стала лишь чтобы убедиться, что желанна еще для одного мужчины.

— С тобой мне хорошо, — говорила она. — Я чувствую себя живой.

Но она никогда не спрашивала, как он чувствует себя рядом с ней.

А ей следовало бы спросить об этом. Потому что иногда он чувствовал себя рядом с ней почти мертвым. Он шарахался от других девушек, надеясь таким образом сохранить связь с ней. Он перестал поддерживать отношения с друзьями. Он убедил себя в том, что без нее его жизнь потеряет смысл. В том, что встреча с ней — это поворотный момент в его судьбе, что он не может потерять ее. Все женщины, которых он встречал, казались чем-то похожими на нее. Отныне она стала мерой всех вещей, эталоном женского поведения, элегантности, выразительности.

— Ну, поцелуй же меня. Джин Сюда, сюда и сюда. Я ведь все еще красива? — В доме слышался шум: должно быть, это соседки Рут со своими любовниками.

— Да, — говорил он, а губы его пытались пробудить и согреть ее холодную кожу. — Ты красива, как всегда.

Он пропускал ее волосы сквозь пальцы и чувствовал, как они стекают вниз, укладываясь темными волнами вокруг ее глаз, вокруг бледного рта.

— Хорошо. Да, так хорошо, Джин, — шептала Рут, теснее и теснее сжимая его тисками, в которые превращалось ее тело. О чем, интересно, она думает в такие моменты, мелькнуло у него в голове. Его пугало, что он не мог даже приблизительно представить, о чем она думает.

Впрочем, он никогда не мог себе этого представить. Даже когда она умерла, больше всего на свете он хотел разгадать, о чем она думала.

Он прохаживался по площадке в центре студенческого городка. Был яркий солнечный день, такой яркий, что под его лучами испарялась и таяла туманная дымка, висевшая над городком всю прошлую неделю. Казалось, под этими лучами должен растаять и другой туман, тот, что осел в его голове после нескольких недель на редкость безумных и безрезультатных ухаживаний за Рут. Но нет, перемена погоды лишь угнетала его. Солнечный свет казался слишком ярким, а все вокруг — слишком бледным.

И тут раздался визг тормозов и резкий грохот. К каменной стене около Южного проезда сбегалась толпа. Подойдя поближе, он увидел красный „форд“, который вылетел на тротуар и, врезавшись в стену, снес добрую ее треть.

Он пробрался сквозь толпу. Несколько человек склонились над женщиной, лежащей на тротуаре. Джин увидел длинные резаные раны на ее ногах, содранные вместе с кожей чулки, обломки стекла, торчащие из ее тела.

2
{"b":"42498","o":1}