Прозрачный, очевидный, как стекло,

Внезапный смысл. И я молчу, но я

Весь без остатка, весь как есть - в раструбе

Воронки, полной утреннего шума.

Вот почему, когда мы умираем,

Оказывается, что ни полслова

Не написали о себе самих,

И то, что прежде нам казалось нами,

Идет по кругу

Спокойно, отчужденно, вне сравнений

И нас уже в себе не заключает.

Ах, Жанна, Жанна, маленькая Жанна!

Пусть коронован твой король, - какая

Заслуга в том? Шумит волшебный дуб,

И что-то голос говорит, а ты

Огнем горишь в рубахе не по росту.

1959

ПОЭТ НАЧАЛА ВЕКА

Твой каждый стих - как чаша яда,

Как жизнь, спаленная грехом,

И я дышу, хоть и не надо,

Нельзя дышать твоим стихом.

Ты - бедный мальчик сумасшедший,

С каких-то белых похорон

На пиршество друзей приведший

Колоколов прощальный звон.

Прости меня, я как в тумане

Приникну к твоему плащу

И в черной выношенной ткани

Такую стужу отыщу,

Такой возврат невыносимый

Смертельной юности моей,

Что гул погибельной Цусимы

Твоих созвучий не страшней.

Тогда я простираю руки

И путь держу на твой магнит.

А на земле в последней муке

Внизу - душа моя скорбит...

1959

ДВЕ ЛУННЫЕ СКАЗКИ

I. Луна в последней четверти

В последней четверти луна

Не понапрасну мне видна.

И желтовата и красна

В последней четверти луна,

И беспокойна и смутна:

Земле принадлежит она.

Смотрю в окно и узнаю

В луне земную жизнь мою,

И в смутном свете узнаю

Слова, что на земле пою,

И как на черепке стою,

На срезанном ее краю.

А что мне видно из окна?

За крыши прячется луна,

И потому, как дым, смутна,

Что на ущерб идет она,

И потому, что так темна,

Влюбленным нравится луна.

1946

II. Луна и коты

Прорвав насквозь лимонно-серый

Опасный конус высоты,

На лунных крышах, как химеры,

Вопят гундосые коты.

Из желобов ночное эхо

Выталкивает на асфальт

Их мефистофельского смеха

Коленчатый и хриплый альт.

И в это дикое искусство

Влагает зритель городской

Свои предчувствия и чувства

С оттенком зависти мужской.

Он верит, что в природе ночи

И тьмы лоскут, и сна глоток,

Что ночь - его чернорабочий,

А сам глядит на лунный рог,

Где сходятся, как в средоточье,

Котов египетские очи,

И пьет бессонницы глоток.

1959

ПРЕВРАЩЕНИЕ

Я безупречно был вооружен,

И понял я, что мне клинок не нужен,

Что дудкой. Марса я заворожен

И в боевых доспехах безоружен,

Что с плеч моих плывет на землю гнет,

Куда меня судьба ни повернет,

Что тяжек я всей тяжестью земною,

Как якорь, волочащийся по дну,

И цепь разматывается за мною,

А я себя матросам не верну...

И пожелал я

легкости небесной,

Сестры чудесной

поросли древесной,

Затосковал - и приоткрыл лицо,

И ласточки снуют, как пальцы пряхи,

Трава просовывает копьецо

Сквозь каждое кольцо моей рубахи,

Лежу, - а жилы крепко сращены

С хрящами придорожной бузины.

1959

В ДОРОГЕ

Где черный ветер, как налетчик,

Поет на языке блатном,

Проходит путевой обходчик,

Во всей степи один с огнем.

Над полосою отчужденья

Фонарь качается в руке,

Как два крыла из сновиденья

В средине ночи на реке.

И в желтом колыбельном свете

У мирозданья на краю

Я по единственной примете

Родную землю узнаю.

Есть в рельсах железнодорожных

Пророческий и смутный зов

Благословенных, невозможных,

Не спящих ночью городов.

И осторожно, как художник,

Следит проезжий за огнем,

Покуда железнодорожник

Не пропадет в краю степном.

1959

эсхил

В обнимку с молодостью, второпях

Чурался я отцовского наследия

И не приметил, как в моих стихах

Свила гнездо Эсхилова трагедия.

Почти касаясь клюва и когтей,

Обманутый тысячелетней сказкою,

С огнем и я играл, как Прометей,

Пока не рухнул на гору кавказскую.

Гонца богов, мальчишку, холуя,

На крылышках снующего над сценою,

- Смотри, - молю, - вот кровь и кость моя,

Иди, возьми что хочешь, хоть вселенную!

Никто из хора не спасет меня,

Не крикнет: "Смилуйся или добей его!"

И каждый стих, звучащий дольше дня.

Живет все той же казнью Прометеевой.

1959

x x x

Вы, жившие на свете до меня,

Моя броня и кровная родня

От Алигьери до Скиапарелли,

Спасибо вам, вы хорошо горели.

А разве я не хорошо горю

И разве равнодушием корю

Вас, для кого я столько жил на свете,

Трава и звезды, бабочки и дети?

Мне шапку бы и пред тобою снять,

Мой город

весь как нотная тетрадь,

Еще не тронутая вдохновеньем,

Пока июль по каменным ступеням

Литаврами не катится к реке,

Пока перо не прикипит к руке...

1959

КАРЛОВЫ ВАРЫ

Даже песня дается недаром,

И уж если намучились мы,

То такими дрожжами и жаром

Здесь когда-то вздымало холмы?

А холмам на широкую спину,

Как в седло, посадили кремли

И с ячменных полей десятину

В добрый Пильзен варить повезли.

Расцветай же, как лучшая роза

В наилучшем трехмерном плену,

Дорогая житейская проза,

Воспитавшая эту страну.

Пойте, честные чешские птицы,

Пойте, птицы, пока по холмам

Бродит грузный и розоволицый

Старый Гете, столь преданный вам.

1959

СОКРАТ

Я не хочу ни власти над людьми,

Ни почестей, ни войн победоносных.

Пусть я застыну, как смола на соснах,

Но я не царь, я из другой семьи.

Дано и вам, мою цикуту пьющим,

Пригубить немоту и глухоту.

Мне рубище раба не по хребту,

Я не один, но мы еще в грядущем.

Я плоть от вашей плоти, высота

Всех гор земных и глубина морская.

Как раковину мир переполняя,

Шумит по-олимпийски пустота.

1959

ВЕТЕР

Душа моя затосковала ночью.

А я любил изорванную в клочья,

Исхлестанную ветром темноту

И звезды, брезжущие на лету

Над мокрыми сентябрьскими садами,

Как бабочки с незрячими глазами,

И на цыганской масленой реке

Шатучий мост, и женщину в платке,

Спадавшем с плеч над медленной водою,