– А когда ты научилась нерп ловить? – спросил Митя.

– Мы долго с нивхами жили, вот от них и научилась. Как только дождь перестанет, я еще нерпу убью и вырежу длинный ремень. Нам нужен длинный ремень; прошлый раз об этом мой отец говорил. Там на берегу нерп мало, а здесь их много.

– А меня, Маня, научишь?

– Тебя очень трудно научить. Ведь ты их боишься.

– Нет, я теперь уж не боюсь. Только давай сначала я маленькую убью. Может быть, детеныша найдем. Вот я его и прикончу.

Маня громко рассмеялась:

– Понятно, с маленьких надо начинать. Не знаю только, найдем ли сейчас маленьких.

– Если не найдем маленьких, я тогда большую убью. Как хвачу ее по морде палкой, она и свернется…

– Так, так, Митя. Хорошо, хорошо, ты большой охотник будешь, – иронически говорила Маня. – Только никогда не хвались раньше. Никогда, понимаешь? Сначала убей, а потом скажи: «Это я убил». Так лучше.

Первый костер для сигнала дети решили зажечь завтра утром.

– Может быть, тише будет. Если тише будет, дым высоко-высоко кверху поднимется – тогда все увидят. И отец мой увидит, и там на заводе увидят. А тише завтра должно быть, потому после дождя всегда ветер тише бывает.

В эту ночь, когда дети сидели у своего огня и весело беседовали, мать Мити не могла уснуть. Гнетущая мысль о гибели сына лишила ее сна и слез.

– Чует мое сердце недоброе, – причитала она: – погиб мой мальчик! Вот уже третьи сутки, а они не возвратились.

Однажды в присутствии мужа она высказала неудовольствие по адресу Мани, но отец Мити запротестовал:

– Не надо сейчас никого обвинять. У эвенков горе не меньше нашего. И кто знает, может быть, во всем виноват Митя. Может быть, это он соблазнил девочку поехать.

Ветер по-прежнему рвал листья с деревьев, и прибойные волны были настолько велики, особенно на баре[20] речки, что Василий Игнатьевич не рисковал трогаться с места. На соседней рыбалке, куда ходил рабочий завода, тоже отказали в катере и предупредили: выйти в море можно только через день после затишья, когда уляжется мертвая зыбь.

На рассвете Елена Петровна позвала Катю, и они пошли на мыс посмотреть море. Стало немного тише. Горизонт был закрыт тяжелыми тучами, небо мутное. Через вершины гор быстро проносились лохмотья облаков, цепляясь за остроконечные каменные глыбы. Море кипело, билось о берег. По приплеску далеко-далеко видна была белая кайма прибоя.

Мать Мити пристально смотрела на море, словно искала ответа на мучительный вопрос: жив ли мальчик? Катя не спускала взгляда с островка. Ее узкие глаза то еще больше суживались, то расширялись. Вдруг она схватила за руку Елену Петровну:

– Смотри, они живы!.. Да, да, живы… Смотри, смотри! Видишь?

– Где? Что там? Ничего не вижу!

– Ах, как ты плохо смотришь! Разве ты не видишь на острове дым? Вон, вон! Они, они костер жгут.

Над островом, на фоне черных туч, тянулась белая струйка дыма, то припадая, то взмывая вверх.

– Да, да, они живы!.. – восклицала Катя.

Мать Мити тоже увидела дымок.

– Неужели это правда? Неужели это они? Разве они взяли с собой спички? Наш мальчик никогда не таскает с собой спичек. А у Мани разве были спички?

– Не все ли равно, как они добыли огонь? – спокойно ответила Катя. – Они живы.

– Надо скорее ехать, а то еще дети с голоду помрут.

Когда женщины вернулись домой, мать Мити закричала:

– Они живы! – и залилась слезами, уже не в силах вымолвить больше ни одного слова.

В полдень пришел отец Мани и сказал:

– Они живы. Я видел костер на острове. Лодки или обломков ее по берегу нет, значит они там.

Однако Елена Петровна не успокоилась, а стала еще более настойчиво требовать выхода катера в море:

– Сегодня они живы, но их могут растерзать звери, или они умрут с голоду… Уже третий день без пищи. Как это можно!

– Ничего, не умрут, – утешали ее эвенки. – Там нерпы много, там чаек много. А раз огонь есть, то совсем хорошо.

– Чайки! Нерпа! Да разве Митя будет есть? Ваша дочка будет есть, а Митя не будет, ни за что не будет есть. Он умрет. Ваша Маня останется живой, а мой Митя умрет…

– Ничего, не умрет.

– Да что ты, в самом деле! – вмешался отец Мити. – Ты же читала о путешествии Нансена к Северному полюсу… Чем он и его товарищи питались целую полярную зиму, приютившись на скале? Ведь только морскими животными. И ничего, остались живы и здоровы.

– То Нансен, а то Митя; то Нансен, а то мой милый мальчик. Тоже сравнил!

– С тобой не сговоришься! Но я теперь совершенно спокоен: раз на острове, то пищу достанут.

– Но кто им поймает нерпу, кто им поймает чайку?

– Маня все поймает, – сказала Катя.

– Нет, нет, в это я не верю.

– А я так вот совершенно спокоен, – поддержал эвенку отец Мити.

– Тебе, я вижу, все равно, останется жив мальчик или умрет с голоду.

Последние слова взбесили Василия Игнатьевича, и он сказал:

– Ну, ладно, сейчас я соберу людей и поеду. Мальчик, несомненно, останется жив, а я, возможно, погибну. Нужно быть сумасшедшим, чтобы при таком прибое выходить в море.

Мать Мити ничего не сказала. Она радовалась решению мужа и пошла смотреть на выход катера.

Грозно море во время бури, но свои счеты с берегом оно сводит в первые часы затишья. Мертвая зыбь, вздымаясь при подходе к берегу, рушится на него высокой пенистой стеной. Особенно страшны буруны на отмелях, на косах и на барах речек, впадающих в море.

Попытка выхода в море окончилась неудачей. У катера при ударе о дно бара сломался руль, и волнами выбросило судно боком на косу.

Люди, перемокнув, спаслись, но ехать можно было теперь только после починки руля.

Сигнальный костер радовал детей. Они прыгали вокруг него и смеялись, подбрасывая свежие ветки.

– Наш костер далеко-далеко видно, всем видно! – кричал Митя.

Маня успокоилась первая и, глядя на море, высчитывала, когда могут приехать за ними.

– Сегодня к вечеру наши, возможно, приедут на катере, – сказала она. – Выйти из речки можно после обеда с малым приливом или завтра утром рано: тогда волна будет еще меньше. Сейчас вода большая, но и прибой сильный – не осилить катеру. Если не сегодня вечером, то завтра утром обязательно будут.

Мальчику было жаль расставаться с островом и с новым шалашом.

– А мы, Маня, приедем сюда еще раз. Мне нашу урасу жалко: она такая хорошая.

Девочка засмеялась:

– Да кто же теперь тебя пустит! Теперь ты будешь дома сидеть. А ураса что! Такую урасу мы у себя на речке построим.

– Нет, там неинтересно, там дома… Там нет нерп, а я хочу поймать нерпу.

– Ну, если хочешь, то пойдем сейчас. Утром их всегда больше на берегу.

– Пойдем, пойдем! – весело крикнул Митя.

Между двумя мысочками, недалеко от шалаша, на влажной гальке лежала одна старая и две молодые нерпы.

Маня дала Мите в руки короткую толстую палку и заставила его ползти вдоль приплеска. Животные вытянулись и благодушествовали.

Митя помнил, что делала Маня, убивая первую нерпу. Поровнявшись с нерпами, он вскочил и бросился на старое животное. Озадаченная нерпа сначала выпучила на мальчика глаза, а когда тот замахнулся, защелкала на него зубами.

Митя попятился:

– Ай-ай, укусит! – и натолкнулся на девочку, которая стояла сзади него с палкой.

– Стой! Смотри, как нужно делать.

После двух ударов нерпа припала головой к камням.

– Иди! Иди! Вон туда иди! Там щенки. Убей одного из них! – командовала Маня.

Щенки находились в десяти шагах и недоуменно смотрели на разыгравшуюся сцену. Один из них двинулся к морю.