- Юные леди спрашивают, когда появится Томас Ребане. Они говорят, что он их кумир. Кумир. Неплохо, а? Я сказал, что он обязательно появится в свое время. Его появление предопределено самим ходом истории.
Он взял из рук пигалицы журнал и показал мне. На обложке красовался внук национального героя, возвышавшийся над микрофонами и телекамерами. Снимок был сделан на пресс-конференции во время презентации фильма "Битва на Векше". Под снимком была крупная надпись. Мюйр перевел:
- "Томас Ребане: "Я всегда ощущал мистическое присутствие моего героического деда в своей судьбе. Альфонс Ребане всегда стоял за моей спиной". Он даже понятия не имеет, насколько справедливы его слова.
Мюйр вернул журнал юным поклонницам национал-социалистической идеи и остановился возле задней двери лимузина, будто бы ожидая, что она сама откроется. У меня бы, конечно, руки не отвалились открыть, но величественная невозмутимость водилы меня почему-то несколько взбеленила. Даже не знаю, почему. Возможно, за время разговора в кабинете накопилась критическая масса дурного электричества и требовала разрядки.
Но я сдержался. Только и сказал:
- Займись своим делом, парень. Господин Мюйр ждет.
Он посмотрел на меня сверху вниз и ответил длинной эстонской фразой. Смысл его фразы угадывался и без перевода. Смысл был такой: будут тут всякие. Его сытая розовая ряшка была преисполнена эдакой смесью национального превосходства и высокомерия холуя, уверенного в своей безнаказанности. Но насчет безнаказанности он слегка просчитался.
- Он говорит, что... - начал переводить Мюйр, но я его остановил:
- Я понял. Он говорит, что сегодня прекрасная погода и на небе ни облачка.
Широким жестом я предложил водиле убедиться и уличить меня в неточности, так как в небе было полно облаков. Он машинально задрал голову. Незаметно для окружающих я припечатал каблуком к асфальту его любимую мозоль, а когда он отпрыгал на одной ноге, предложил:
- Повторим?
Он растерянно оглянулся на байкеров, как бы призывая их на помощь. Они было угрожающе дернулись, но внимательно посмотрели на меня и решили, видно, что вмешиваться не стоит, так как наш конфликт не имел отчетливо выраженной идеологической окраски.
Повторения не потребовалось. Водила, прихрамывая, кинулся к двери и поспешно открыл ее перед Мюйром.
- Вы умеете, юноша, обращаться с обслугой, - с одобрительной усмешкой заметил тот. - Крутые парни, вам палец в рот не клади. А?
- Ну что вы, господин Мюйр, - возразил я. - Мы очень скромные люди. Такие скромные, что самим иногда противно.
Этот маленький эпизод, который характеризовал меня, прямо скажем, не лучшим образом, все же сыграл свою положительную роль. Водителю стало не до того, чтобы вдумываться, что это там за красная спортивная тачка все время маячит сзади. Возможно, большой беды и не было бы, если бы он засек Артиста, но и лишних поводов для размышлений давать не хотелось. Кому? Тут не было никаких вопросов. Юргену Янсену, члену политсовета Национально-патриотического союза. Все, что окружало Томаса Ребане, принадлежало национал-патриотам. Все начиная от его костюмов и кончая этим белым "линкольном". Они оплачивали гостиницу, водителя, пресс-секретаря. И нас. Они считали, возможно, что по этой причине мы принадлежим им. Не следовало их разочаровывать. Раньше времени.
Мюйр погрузился в лимузин, но подавать знак к началу движения не спешил. Он понаблюдал за юными скинхедками, переместившимися к входу в гостиницу, заметил:
- Если спросить у них, кто такой Гитлер, они вряд ли сумеют ответить. Насколько я знаю, в России тоже есть фашиствующая молодежь. Вам, вероятно, это кажется странным. А между тем ничего странного нет. Это свидетельствует о духовном здоровье нации. Да, юноша, да. Если даже такая вот тля, вместо того чтобы нюхать клей "Момент", цепляет свастику и выходит на площадь, о чем это говорит? О том, что в ней еще живо общественное начало. Жажда идеи. И так ли уж важно, какого рода эта идея? Главное, что эта жажда есть. Без этого народ превращается в население. Но почему их так мало?
- Кого? - не понял я. - Фашистов в России?
- Нет. Скинхедов здесь. Я ожидал, что их будет больше. И пикетчиков с красными флагами тоже нет. Вероятно, народ еще не осознал, что произошло. Ну, осознает. Сегодня вечером здесь будет очень оживленно. Так, очень.
- А что произошло? - спросил я.
- Вы не слышали последних известий?
- Нет.
- Произошло то, что и должно было произойти. На дневном заседании кабинет министров принял решение о перевозке останков Альфонса Ребане из Аугсбурга в Таллин и о торжественном перезахоронении их на кладбище Метсакальмисту. И даже выделил из бюджета на это мероприятие целых сорок тысяч крон, - добавил Мюйр и засмеялся мелким дребезжащим смешком.
- Что вас так рассмешило? - поинтересовался я.
- Не понимаете? - удивился он. - Сорок тысяч крон - это три с половиной тысячи долларов. А сколько стоит приличный гроб из мореного дуба?
- Понятия не имею.
- Не меньше десяти тысяч долларов.
- Придется Альфонсу Ребане довольствоваться обычным сосновым гробом.
- Это было бы непатриотично, - возразил Мюйр. - Нет, юноша. Сорок тысяч крон - символ. Знак того, что это государственное мероприятие. Национальный герой Эстонии получит такой гроб, какого он заслуживает. Такой, в каких раньше хоронили членов политбюро, а теперь хоронят бандитов. Что, как выяснилось, в сути одно и то же. И обставлено это мероприятие будет с подобающей пышностью. С почетным караулом. С оружейным салютом. Вся Эстония замрет в благоговейном молчании. Я предвкушаю очень величественное зрелище.
Он извлек из жилетного кармана часы и взглянул на циферблат.
- Странно. Неужели я ошибся?
К подъезду гостиницы подкатил черный шестисотый "мерседес", из него выскочил охранник с большим белым пластырем на лбу, оценил обстановку и после этого разрешил выйти хозяину. Хозяин был квадратный, в длинном кашемировом макинтоше, с белым шелковым шарфом на короткой шее. Лысина у него была плоская и красная, как у вареного краба.
- Нет, не ошибся, - с удовлетворением констатировал Мюйр. - Все-таки он приехал. И даже раньше назначенного времени. Вы знаете, юноша, этого господина?
