- О политике? - переспросил Томас. - Ноу проблем. Господа депутаты! Я убежден и хочу убедить в этом всех вас, что любые намерения правительства сделать что-либо для блага народа должны пресекаться в самом зародыше и даже рассматриваться как государственное преступление. Ибо все, что правительство делает для блага народа, оборачивается бедами для народа. И чем энергичней действия правительства, тем больше они приносят бедствий. Таков опыт нашей новейшей истории, таков опыт наших прибалтийских соседей, таков опыт России. Правительство национального бездействия - вот каким я вижу наш высший орган исполнительной власти.
Роза Марковна засмеялась.
- Очень неплохо. Даже не ожидала. А по психофизике - классический эстонский тип: судак снулый. Оказывается, если ему задницу подскипидарить, можно что-то и выжать. Но нельзя же скипидарить все время.
- Почему нельзя? - возразил Краб. - Все можно, если нужно.
- Нет, Анвельт. Для политического деятеля главное - воля к власти. А у вашего друга воля только выпить и затащить в постель какую-нибудь шлюху. Я могу, конечно, с ним поработать, но результата не гарантирую.
- Поработайте, - кивнул Краб. - Считайте, что это моя личная просьба.
- Цель?
- Парламент.
- Серьезное дело, - заметила Роза Марковна и обратилась к Томасу: Судимости? Отсидки? Только не врите.
- Была одна, - ответил за Томаса Краб. - По сто сорок седьмой, полгода.
Роза Марковна допила джин и безнадежно махнула рукой.
- С этого надо было начинать! Парламент! Какой парламент? Со статьей о мошенничестве? Он проиграет выборы последнему дебилу!
- Можно представить это как преследование КГБ, - предложил Краб. - За все эти дела: права человека и все такое.
- Пустой номер. Диссидентам давали 70-ю. И они все друг друга знают. В России это могло бы пройти, у нас - нет. Так что политическая карьера вашего друга закончилась, не начавшись. Но он, как мне кажется, не очень этим расстроен. Не так ли, Томас?
- А с чего мне расстраиваться? - ответил Томас. - Расстраиваются, когда что-то теряют. А у меня и не было ничего. Так что ничего я и не потерял, заключил он и махнул еще "Джонни Уокера", проявив тем самым верно подмеченную Розой Марковной волю к этому делу.
- Да и правильно, - одобрил Краб. - Ну их в баню с их парламентом. Только штаны просиживать. Мы тебе другое дело найдем. К чему бы нам его приспособить, Роза Марковна?
- Право, не знаю.
- Не знаете? - удивился Краб. - Да вы только на него посмотрите! Красивый эстонский парень! Национальный кадр! И для такого кадра у нас не найдется дела?
- Во-первых, давно уже не парень, - ответила Роза Марковна. - Насчет красивый - тоже большой вопрос. Я бы сказала так: импозантный эстонский мужчина. Не первой свежести, но еще ничего. Собственно, в этом качестве мы и можем его использовать. Через месяц приезжает эта старая выдра из Гамбурга. Томас, пожалуй, сможет произвести на нее впечатление. Это облегчит наши переговоры.
- Класс! - восхитился Краб. - Что для этого надо?
Роза Марковна критически оглядела Томаса.
- Не так уж и много. Приодеть. Прическу у хорошего мастера. Немного загара в солярии. И поработать над имиджем. Я бы сделала его художником-абстракционистом. Просвещенные западные дамы любят искусство. Во всяком случае, делают вид, что любят.
- Я - художник? - поразился Томас. - Да я зайца нарисовать не смогу! Уши смогу, а остальное - нет.
- Ты не расслышал, - объяснил Краб. - Тебе сказано: художником-абстракционистом. Неужели не сможешь наляпать такой вот херни? кивнул он на картины в простенках.
- Стас Анвельт, это же Кандинский, - укоризненно заметила Роза Марковна.
Краб отмахнулся:
- Это вы знаете, что Кандинский. И я знаю, потому как платил. А кто не знает, тому это просто мазня. Вот и наляпаешь такой же мазни.
- Лучше пойти в Академию художеств и купить у студентов их работы, посоветовала Роза Марковна. - Не думаю, что они будут заламывать цены.
- Тоже верно, - одобрил Краб.
- И я, значит, должен буду охмурить эту даму из Гамбурга, чтобы облегчить вам переговоры? - уточнил Томас.
- Вник, - подтвердил Краб.
Моральные принципы, которыми в своей жизни руководствовался Томас, были достаточно эластичными и легко трансформировались под влиянием обстоятельств. Поэтому предложение Краба не вызвало в его душе протеста. Но он почувствовал, что если сейчас ответит согласием, то невозвратимо уронит себя в глазах не только этой старой падлы, но и самого Краба. Поэтому он ответил холодно и с достоинством:
- Ты предлагаешь мне то, что я умею делать и без твоих советов.
- Другие бабки, - заметил Краб.
- Не имеет значения. Это не дело. Это удовольствие. Или необходимость. А я пришел к тебе за советом о деле.
- Значит, нет? - спросил Краб.
- Нет, - подтвердил Томас.
- Роза Марковна, спасибо. Извиняйте, что побеспокоил зазря.
- "Извиняйте зазря", - брезгливо повторила Роза Марковна. - Вы бы еще добавили "бляха-муха".
- Прошу извинить, - поспешно поправился Краб и даже сделал такое движение, будто собирался привстать с дивана. - Благодарю вас за консультацию. Не смею более задерживать.
- Так-то лучше, - кивнула Роза Марковна, сползла со стола и направилась к выходу. С полдороги обернулась и вновь, как при знакомстве, как-то особенно внимательно посмотрела на Томаса.
- А вы мне понравились, молодой человек. И даже не совсем понимаю чем. Если смогу быть вам полезна - не стесняйтесь. Скажите, Альфонс Ребане знакомо вам это имя?
- Альфонс Ребане? - переспросил Томас. - Нет.
- Может быть, это ваш дядя, дед или какой-нибудь родственник?
- Нет, - повторил Томас. - Никогда о нем не слышал. А кто он такой?
- Вы не знаете?
- Нет.
- Тогда и не нужно вам этого знать, - сказала Роза Марковна и вышла.
- Знаешь, сколько я ей плачу? - спросил Краб. - По четыре штуки баксов в месяц. Я ее переманил из Академии наук, когда там все накрылось. Ее блатовали в одну очень серьезную фирму, предлагали три штуки. Но я перебил. И она стоит этих бабок. Надо же, понравился ты ей. Ей мало кто нравится. Даже со мной разговаривает через губу. Ладно. Чего же тебе, блин, присоветовать? Ничего даже в башку не приходит.
