Объяснение могло быть только одно. Это была не та игра. Он играл в шашки шахматными фигурами. А это были не шашки. Это были шахматы. Они вдруг оказались шахматами.

Как же случилось, что в роли статиста в его игре оказался Калмыков?

Профессиональный диверсант. Приговорен к расстрелу. Герой Советского Союза. Награжден посмертно. Четыре трупа в Мурманске. У двух профессионально сломаны шеи, у двух инфаркт. У судьи отсохла рука. У адвоката отнялся язык. Пять трупов в Сокольниках. Один сгорел в джипе, у троих сломаны шеи, у Грека инфаркт.

Что это за чертовщина? Как случилось, что из десятка вполне приемлемых кандидатур он выбрал его? Какой бес толкнул его под руку?

В кабинет заглянула Зинаида, спросила, не нужно ли чего.

- Перину принеси, - попросил Мамаев. - Холодно.

Сквознячком тянуло, сквознячком. По ногам тянуло, по телу, подступало к сердцу. Будто на даче в морозную ночь неслышно открылась дверь на улицу.

В космос открылась дверь. В бездну.

Зинаида принесла перину, стала рассказывать, как она навела порядок в семье старшей из дочерей, но поняла, что Мамаев не слушает. Привыкшая к тому, что муж никогда не болеет, удивленно спросила:

- Ты не захворал ли?

- Нет, - буркнул он. - Я умер.

Зинаида ушла, очень встревоженная. Через некоторое время пришел Николай, молча сел в темноте на краешек дивана. Сидел, молчал. Не удержавшись, укорил:

- Говорил я тебе: нельзя ментам верить. Гнилые они. Мусора и есть мусора. Как разбираться с ним будешь, надумал?

Мамаев не ответил.

- Если что, свистни. Я за тебя, Петрович, любому кадык вырву. Так и знай. Я тебя не продам.

Еще посидел. Решив, что Мамаев уснул, осторожно вышел.

...Мамаев не спал. В нем продолжалась та же мучительная внутренняя работа. Снова и снова прокручивал он в сознании ситуацию, как шахматист анализирует отложенную в трудной позиции партию, пытаясь понять, где была сделана самая первая ошибка, с которой все началось.

Только под утро он понял, в чем был главный его прокол. Тот, с которого все началось. Он понадеялся, что за шесть лет, которые Калмыкову предстояло провести в колонии строгого режима, проблема решится сама собой. У Мамаева была возможность решить ее уже тогда, сразу: драка, в которой либо Калмыкова убьют, либо он убьет, несчастный случай в промзоне. Не стал решать. Понадеялся на авось. Это и было нарушением главного закона любого жизнеустройства, которое в сути своей всегда зона: либо ты, либо тебя. Дал слабину - плати.

Он дал слабину. Но больше не даст. Никогда!

Утром, перед началом рабочего дня, Мамаев пересекся с генералом с Петровки. Встречу назначил на Москворецкой набережной. По воде стелился туман. Окна гостиницы "Россия" пылали отражением низкого солнца. Парапет набережной был влажный от ночной росы.

Мамаев написал в блокноте единичку с пятью нулями и показал генералу:

- Столько будет, если Калмыков сядет не позже чем через пять дней.

- Чего? - предусмотрительно спросил генерал.

- Итальянских лир, чего! Баксов! Если через десять дней... - Мамаев зачеркнул ноль. - Понял?

- А если не уложимся?

- Будешь жить на зарплату. Обрывки листка полетели в воду.

- Петрович, будет сделано, - поклялся генерал. - Все, что возможно. И сверх того.

Сейчас Мамаев в этом не сомневался. С набережной он проехал в офис турецкой строительной фирмы "Измир", приказал перенести мебель из контейнера в дом и подписал все счета.

- К обеду чтобы там не было никого, - распорядился он. - Ни единой души!

В фирме удивились, но спорить не стали. Работа оплачена, а если русский хочет жить в доме с недоделками, пусть живет.

Выйдя из офиса, Мамаев из уличного автомата позвонил Люське:

- Бросай все и езжай на Истру. Купи еды и сиди, жди меня. Никому не говори, куда едешь. Никому. Ясно?

По его голосу Люська поняла, что происходит что-то серьезное, но спрашивать ни о чем не стала.

- Папа, все сделаю, - заверила она. - Только я не помню, где дом. И дорогу не помню. Диктуй адрес.

Адрес. Не было там никакого адреса, только номер участка. Но Мамаев нашелся:

- Писатель, который возил нас. Он помнит. Визитку не выбросила?

- Нет.

- Звони ему. Когда приедешь, запрись, никому не открывай. Свет не включай.

Сообразив, что в доме ей придется быть одной, Люська перепугалась:

- Папа, я боюсь. Там же вокруг никого!

- Черт! Найми кого-нибудь из местных, пусть сторожит!

- Когда ты приедешь?

- Не знаю. Когда приеду, тогда и приеду.

У него было острое желание отправиться на Истру немедленно, затаиться там, переждать опасность, но это было бы проявлением слабости, а он не мог позволить себе быть слабым.

- В офис! - приказал он Николаю и весь день занимался делами с той особенной старательностью, с какой всегда делает рутинную работу человек, которому вечером предстоит тяжелый, но сладостный разговор с уличенной в измене женой.

III

Тюрин приехал в восьмом часу вечера. Даже злобное мстительное чувство, с которым Мамаев ждал его, не помешало ему отметить тяжелую мрачность и словно бы брезгливость на высокомерном и более сонном, чем обычно, лице начальника службы безопасности. Но Мамаев был слишком вздрючен, слишком занят собой, чтобы задумываться о причинах его мрачности.

Не спрашивая разрешения, на правах своего, Тюрин подошел к бару, вмонтированному в книжный шкаф, налил себе старого скотча, который Мамаев держал для важных посетителей, тут же, не отходя, выпил, налил еще и со стаканом в руках уселся в кожаное кресло возле журнального стола.

- Устал, как собака. Полдня за рулем, - объяснил он. - Дела-то плохие, Петрович.

- Может быть, может быть, - покивал Мамаев. - Но ты даже не представляешь, насколько плохие.

- Не хочешь спросить, куда я ездил?

- Нет, Тюрин, я хочу спросить тебя о другом, - ответил Мамаев. - Совсем о другом.

Он пересел из-за письменного стола во второе кресло возле журнального стола и доверительно поинтересовался :

- Скажи, Тюрин, тебе плохо работалось у меня?

- Нормально.

- Может, я мало тебе платил? Работой перегружал? Или тачку плохую купил? Может, ты хотел "мерс", а я купил тебе вшивую "вольвуху"?

- Тачка как тачка.