- Но зачем?

- Затем! Чтобы эти падлы в мэрии или в правительстве не определили по моему произношению моего социального происхождения. И знаешь как они прислушиваются? Будто шпиона вычисляют! Суки позорные. Вчера еще жопу русским лизали, а сегодня... Сказать, что там считается неприличным, как пернуть? Заговорить по-русски! Да, я эстонец. И горжусь этим. Нас мало, но мы самая высокая нация в мире и все такое. Но почему я не могу говорить на том языке, на каком хочу? На каком мне, блин, говорить удобней? Это и есть демократия? Новые времена! Дожили, бляха-муха!

Краб набуровил в фужер французского "Камю" и чокнулся с Томасом, который выбрал все-таки "Джонни Уокера":

- Будь здоров, Фитиль!

- Будь здоров, Краб!

- Ты меня Крабом, пожалуй, не называй, - попросил Краб, наливая по новой. - Проехали Краба. Называй просто Стасом. Прозит, Фитиль!

- Прозит, Стас, - отозвался Томас. - Но тебе вроде бы грех жаловаться на новые времена, - заметил он, закуривая и с удовольствием ощущая, как разливается по слегка похмельным мозгам хорошее виски.

- А я и не жалуюсь. Я просто высказываю свой плюрализм мнений.

Краб выбрал из сигарного ящика длинную "гавану", со знанием дела обмял, обнюхал, потом обрезал кончик золотой гильотинкой и прикурил от золотого "Ронсона". Развалясь на диване, словно бы испытующе взглянул на Томаса своими маленькими крабьими глазками:

- Хочешь спросить, как я поднялся? Вижу, хочешь. Валяй, спрашивай. Может, и отвечу.

- Не ответишь, - возразил Томас. - И я не спросить хочу, а понять. А объяснять ты не станешь.

- Не дурак ты, Фитиль, но мозги у тебя дурацкие. Повернуты не туда, прокомментировал Краб. - Верно, объяснять не буду. Скажу вообще. Помогли мне подняться. Умные люди. Советом. А остальное своим горбом добывал, потому как был - что? Стартовый капитал.

- Откуда? - спросил Томас, прекрасно знавший, что в многодетной семье Краба с крепко закладывающим отцом, портовым грузчиком, никогда рубля лишнего не водилось.

- Оттуда! - значительно объяснил Краб, окутываясь дымом "гаваны". - Мы с тобой неплохо заколачивали, так?

- Бывало, что и неплохо.

- И куда ты бабки спускал? На блядей, на пьянки-шманки. Так? А я каждый бакс заначивал. Каждый, понял? Как знал - нужны будут для большого дела. И кто теперь ты, а кто я?

- Знаешь, Стас, ты если не хочешь, не говори, - попросил Томас. - Чтобы поднять такое дело, как у тебя, нужны не тысячи баксов, а десятки тысяч. Если не сотни. Я к тебе не за проповедью пришел, а за советом. Не знаю, к какому делу приспособиться. Сможешь дать совет - скажу спасибо. Не сможешь значит, не сможешь. Но лапшу на уши мне вешать не надо.

- Не дурак, не дурак, - повторил Краб. - Не обижайся, Фитиль. Сейчас мы что-нибудь для тебя придумаем. Политикой не хочешь заняться?

- Какой политикой? - удивился Томас неожиданному вопросу.

- Большой! У нас в Эстонии все большое, потому как сама Эстония с комариный хер. Нам понадобится свой депутат в рийгикогу. Как ты на это?

- В парламенте? - изумленно переспросил Томас. - "Вам" - это кому?

- Нам - это нам. Дойдет до дела, узнаешь.

- И что я буду делать в рийгикогу?

- Да что и все. П...ть. А про что - это тебе будут говорить. Знаешь, что такое лоббирование? Вот им и будешь заниматься.

Томас задумался. Предложение было в высшей степени необычным. Депутат рийгикогу. Ничего себе. Томас никогда и думать не думал ни о какой политической карьере. С другой стороны, почему бы и нет? Среди старых козлов, которые сейчас заседают в парламенте, он выглядел бы, пожалуй, не худшим образом.

- Решайся, решайся, - поторопил Краб. - Глядишь, со временем и президентом станешь.

- Даже не знаю, - проговорил наконец Томас. - Ты уверен, что я подойду?

- А это мы сейчас узнаем, - пообещал Краб и нажал клавишу интеркома. Роза Марковна, зайдите, пожалуйста, в гостиную, - бросил он в микрофон и объяснил Томасу: - Роза Марковна Штейн. Мой главный менеджер. По кадрам и по всему. Сука страшная. Но дело знает. Переговоры ведет - я тащусь. Доктор социологии, между прочим. И знает шесть языков. Шесть! Зачем oднoмv человеку знать столько языков? Не понимаю.

Роза Марковна оказалась грузной седой еврейкой в бесформенной черной хламиде до пят. В молодости она была, вероятно, красавицей. Остатки былой красоты и сейчас сохранились на ее высокомерном патрицианском лице. Выражение "сука страшная" подходило к ней как нельзя лучше, потому что она была лишена главного, что делает женщину женщиной, - сентиментальности.

При ее появлении Томас встал, как и полагается воспитанному человеку при появлении дамы, и слегка поклонился. Сочтя свои светские обязанности на этом исполненными, он опустился в кресло, с любопытством ожидая, что будет дальше.

- Томас Ребане, - представил его Краб. - Мой старый друг.

Роза Марковна внимательно посмотрела на Томаса. Очень внимательно. Гораздо внимательней, чем того требовали обстоятельства. Томас даже почувствовал себя неуютно под ее взглядом.

- Мечтает о политической карьере, - продолжал Краб. - Как, по-вашему, есть у него шансы?

Она без приглашения подошла к бару, плеснула в бокал джина "Бефитер". Водрузив толстый зад на край журнального стола, сделала глоток, закурила коричневую сигарету "More" и только после этого, как бы приведя себя в рабочее состояние, кивнула Томасу:

- Встаньте, молодой человек. Повернитесь. Пройдите до окна и обратно. Еще раз - медленней. Спасибо, - сказала она, когда Томас исполнил ее приказы. - А теперь скажите что-нибудь.

- Что? - спросил Томас.

- Да любую глупость, потому что ничего умного вы не сможете сказать при всем желании. Томас разозлился.

- Мадам, - галантно обратился он к этой старой суке. - Вам, вероятно, кажется, что у меня не много принципов. Но теми, что есть, я дорожу. И потому я не могу ответить вам так, как вы того заслуживаете.

Роза Марковна усмехнулась.

- Неплохо, - оценила она. - Еще что-нибудь. Можно не обо мне.

- О политике, - подсказал Краб. - Запузырь что-нибудь забойное.

- Стас Анвельт! - неодобрительно произнесла Роза Марковна.

- Извиняюсь, - спохватился Краб. - Я имел в виду: пусть скажет что-нибудь о политике.

- О политике? - переспросил Томас. - Ноу проблем. Господа депутаты! Я убежден и хочу убедить в этом всех вас, что любые намерения правительства сделать что-либо для блага народа должны пресекаться в самом зародыше и Даже рассматриваться как государственное преступление. Ибо все, что правительство делает для блага народа, оборачивается бедами для народа. И чем энергичней действия правительства, тем больше они приносят бедствий. Таков опыт нашей новейшей истории, таков опыт наших прибалтийских соседей, таков опыт России. Правительство национального бездействия - вот каким я вижу наш высший орган исполнительной власти.