6 апреля, когда английская главная квартира стояла в Гренаде на левом берегу Гаронны, герцог Веллингтон получил официальное письмо от лорда Батгерста, статс-секретаря по военным делам, который ему сообщал, что "по получении этого письма мир с императором Наполеоном будет уже заключен, но что он должен продолжать свои военные действия до получения официального сообщения об этом от английских уполномоченных, находящихся в Шатильоне".

Поэтому 8 апреля войска перешли Гаронну, а 10-го произошло сражение под Тулузой, причем обе стороны не имели никаких сведений о том, что происходит в Париже, кроме сообщения о вступлении союзников в столицу, которое тулузские власти расклеили на перекрестках.

После сражения французы очистили в ночь с 11-го на 12-е город; герцог Веллингтон был настолько убежден в том, что мир с Наполеоном подписан, что не скрыл своего неодобрения, получив около десяти часов утра, когда он садился на лошадь для вступления в город, официальное сообщение, что провозглашены Бурбоны и на Капитолии свергнут бюст Наполеона и водружено белое знамя; он указал, что до совершения подобных действий город должен был спросить у него совета, и снова повторил то, что уже говорил жителям Бордо. Он держал такую же речь перед муниципальным управлением Тулузы, сойдя с лошади в Капитолии, после того как национальная гвардия встретила его со знаменами Бурбонов. Выражения герцога были ясны и точны и не допускали никакого уклончивого толкования. Но к трем часам дня из Бордо прибыл английский полковник Фредерик Понсонби, посланный впереди Сён-Симона и полковника Кука, которые были отправлены временным правительством для извещения обеих армий о событиях, происшедших в Париже, то есть об отречении императора и восстановлении Бурбонов.

Тогда временное правительство обвинили в том, что оно запоздало сообщить армиям о таких важных событиях и не предупредило пролития крови в сражении под Тулузой. Но это обвинение было необоснованно, так как временное правительство без промедления отправило Сен-Симона и полковника Кука с поручением известить обе армии об отречении императора и восстановлении Бурбонов. Даты на их депешах с очевидностью доказывают, что они прибыли бы вовремя для спасения жизни стольких несчастных, если бы после задержки их в Орлеане и отправки в Блуа, где находилась императрица Мария-Луиза, им дали, наконец, возможность отправиться к месту назначения; однако вместо этого их направили в Бордо, где тогда пребывал герцог Ангулемский.

Кто хорошо изучит даты этих последних событий, увидит, что через месяц после заявления города Бордо переговоры о мире с Наполеоном не только продолжались, но даже предполагалось, что он уже заключен и подписан, согласно полученному в Гренаде письму лорда Батгерста; это позволит по достоинству оценить упомянутое заявление и малое значение, какое оно имело бы в деле ниспровержения императорского правительства и восстановления Бурбонов в случае, если бы парижские события решили вопрос иначе.

Из всех этих неопровержимых фактов явствует, что английское правительство было до последнего момента убеждено в возможности подписать в Шатильоне мир с Наполеоном; это несколько уменьшает, скажем мимоходом, заслугу, приписывавшуюся, как говорят, английскому принцу-регенту Людовиком XVIII, когда он утверждал, что после бога он обязан прежде всего регенту своим восстановлением на престоле.

Но вернемся к событиям, происходившим в Париже и в Шампани. Здесь надлежит рассказать о поручении, данном Витролю в главной квартире союзных государей. Результаты у этого поручения помогут выяснить сущность обсуждаемого мною вопроса, а что касается самого поручения, то я смогу указать, насколько верны толки, приписывающие мне участие в этом деле.

Как я уже говорил, в Париже никакого заговора против императора не затевалось, но там ощущалось общее и весьма заметное беспокойство относительно последствий, к которым могло привести как его безрассудное поведение, так и его намерение не заключать мира. Было чрезвычайно важно знать решение, которое примут союзные державы в тот день, когда они ниспровергнут власть Наполеона, что представлялось неизбежным людям, которые наблюдали ход событий вблизи. Пожелают ли они продолжать с ним переговоры? Навяжут ли они Франции другое правительство или же, предоставив ей свободу в выборе его по собственному усмотрению, предадут ее анархии, результаты которой невозможно было предусмотреть?

Я был осведомлен о некоторых речах, которые император Александр вел с великой герцогиней Стефанией Баденской, о намеках, сделанных этим государем относительно Евгения Богарнэ и притязаний Бернадота. Фуше интриговал с королевой Каролиной, супругой Мюрата. Наконец, из английских газет я узнал, что герцог Ангулемский находится в главной квартире лорда Веллингтона и что граф д'Артуа отправился в Швейцарию и находится вблизи французской границы. Во всем этом было столько противоречий, что казалось невозможным уловить какую-нибудь разумную систему, пока оставались неизвестны истинные намерения союзных держав, которые в конечном итоге, в случае своего торжества над Наполеоном, оказались бы хозяевами положения.

Таким образом, надо было знать их мнение. Для этого следовало отправить верного человека в их главную квартиру. Барон Витроль предложил свои услуги для этой деликатной и трудной миссии. Я его не знал, но он был в дружеских отношениях с Моллиеном и с Отеривом. Мне говорили о нем, как о человеке выдающемся, деятельном, проникнутом роялистскими чувствами, но признающем, однако, необходимость ввести во Франции вместе с королевской властью конституционные учреждения; я даже как будто вспоминаю, что он написал об этом брошюру, опубликованную им после восстановления Бурбонов(2).

Инструкции, полученные Витролем, касались лишь следующих двух вопросов: в предположении поражения Наполеона, которое представлялось неизбежным, ему предлагалось выяснить поведение в этом случае союзных правительств; затем надо было установить, будут ли они еще вести переговоры с императором или предоставят Франции полную свободу в выборе себе другой формы правления.