– Как же все-таки вышли на обезьяну?
Май почесал затылок:
– А вот про это не было написано…
– Жаль, – усмехнулся Измайлов. – Как раз самое интересное…
…Первое, что бросилось в глаза Измайлову, когда он зашел в прокуратуру, – это пышный букет цветов на столе у Вероники Савельевны. Да и сама секретарь выглядела празднично в своем светлом платье из искусственного шелка. Она тоже поздравила Захара Петровича. Как и Ракитова, к которой прокурор зашел сам.
– На машиностроительном были? – спросил у Ольги Павловны Измайлов.
– Была.
Помощник прокурора рассказала о посещении завода и о том, что Самсонов отказался ее принять.
– Элементарная невежливость! – возмущалась Ракитова.
– Да нет, скорее тактика, – сказал прокурор. – Но меня удивляет другое… Неужели все, что мы указали в нашем прошлогоднем представлении, снова повторяется?
– Похоже… Я думаю, что нарушений даже еще больше.
– Да? – вскинул на нее изумленные глаза Захар Петрович. – Ну что ж, придется, наверное, снова провести проверку на заводе. И тщательную. Пожалуйста, займитесь, Ольга Павловна.
– Хорошо, Захар Петрович…
– Я вот еще о чем хотел спросить. Насчет Будякова, ну, мальчика, который сбежал из дома, есть о нем известия?
– Пока нет. Милиция занимается. Я слежу…
От Ракитовой Измайлов пошел к Глаголеву. После приветствия поинтересовался, что нового в деле Зубцова.
– Послал запрос в Торговую палату и Министерство внешней торговли. Пусть сообщат, в какой стране производились или куплены товары, что найдены в чемодане.
– Это вы правильно сделали, – одобрил Захар Петрович. – А в отношении аварии?
– Милиция работает. Пытаются выяснить, что делал Зубцов накануне автокатастрофы: с кем встречался, куда и с кем ездил…
– Есть какая-нибудь зацепка?
– Увы, – развел руками следователь. – Пока ничего… Мать Зубцова говорит, что вечером у ее сына кто-то был. Потом Зубцов сел в машину и уехал…
– А что, она не видела гостя?
– В том-то и дело, что нет. У сына отдельный вход.
– Мужчина или женщина?
– Толком от нее ничего не добьешься. Совсем глухая старуха. Слышала только, как музыку крутили…
– А что говорят о том вечере соседи?
– У Зубцовых двор – что крепость. Забор высоченный, злая собака…
– Не видели, с кем тогда уехал радиомастер?
– Нет, Захар Петрович, не видели.
– Да, недалеко вы продвинулись по этому делу, – сказал Измайлов. И посоветовал: – Попробуйте пройтись по связям Зубцова. Понимаете, Евгений Родионович, мы должны точно знать, как же случилась авария. Чтобы идти дальше.
– Я все отлично понимаю. – Следователь выдвинул ящик стола, вынул какую-то бумажку и повторил: – Очень хорошо понимаю, Захар Петрович…
Измайлов почувствовал: Евгений Родионович чего-то недоговаривает. И спросил:
– У вас есть ко мне вопросы?
– Есть… – не очень уверенно ответил Глаголев. – Но это не касается дел… Вернее, касается, но совсем с другой стороны… – Он замолчал.
– Ну, говорите, говорите, – подбодрил его прокурор.
– Вот, получил наконец, – протянул он Измайлову бумажку. – Два года мама добивалась… Это было очень сложно.
На бланке Московского научно-исследовательского института глазных болезней имени Гельмгольца сообщалось, что Глаголеву предоставляется место для стационарного лечения.
– Вы не подумайте, Захар Петрович, – начал было оправдываться следователь. – Но если я сейчас не поеду…
– Нет-нет, – перебил его Измайлов. – Такую возможность нельзя упускать ни в коем случае.
Захар Петрович перед отъездом в Рдянск узнавал в их поликлинике, втайне, конечно, от Евгения Родионовича, – как у него со зрением. Ответ был малоутешительным. Травматическая катаракта, причем в прогрессирующей форме. И когда Измайлов спросил у Межерицкого, что это такое, тот ответил: «Дело дрянь. Обычно кончается полным помутнением хрусталика, то есть того, чем мы видим. Затем – операция. Но и она не обязательно помогает…»
– Езжайте, Евгений Родионович.
– А дела? – обрадованно и в то же время озабоченно спросил Глаголев.
– Передадим другому следователю. – Захар Петрович ободряюще улыбнулся: – Не думайте об этом. Думайте о том, чтобы вас поскорее вылечили…
Прокурор пошел к себе, заглянув по пути в кабинет Гранской. Инги Казимировны не было. Он сказал Веронике Савельевне, чтобы Гранская зашла к нему, как только появится.
За время отсутствия Захара Петровича в Рдянске накопилась масса дел, и он ушел в них с головой.
Гранская зашла после обеда. Как всегда – в форме. Нужно признаться, ей она была весьма к лицу. Насколько помнил Измайлов, в Зорянске он не видел Ингу Казимировну в другом платье. И немало удивился, когда, идя как-то по московской улице, был окликнут интересной незнакомой женщиной в белом брючном костюме, с распущенными по плечам волосами цвета червонного золота и в темных очках, закрывающих пол-лица. Только по голосу – низкому, хриплому контральто – узнал своего следователя.
Гранская была красива, хорошо сложена. Кто-то в шутку назвал ее первой леди зорянской прокуратуры. Ей было за сорок, но ее лет ей не дал бы никто. Удивительно, как она находила время и силы следить за собой: работа следователя (а Инга Казимировна отдала ей почти два десятка лет) тяжела для мужчины, не говоря уже о женщине.
Семейная жизнь у Гранской не сложилась. Как и почему, Захар Петрович не знал, а Инга Казимировна никогда об этом не говорила. С мужем, с которым они поженились еще на студенческой скамье (кто он был и чем занимался, прокурору тоже не было известно), прожила чуть больше года. И своего сына Юру воспитывала одна. Он производил странное впечатление: близорукий, молчаливый, однако имел атлетическую внешность, хотя спортом вроде и не занимался.
Жена Захара Петровича говорила, что почти все девчонки-старшеклассницы были влюблены в сына Гранской, но он не дружил ни с одной. Его так и прозвали – Печорин. Всегда был один, всегда в стороне. По словам же Инги Казимировны, он весельчак и острослов.
Размышляя об этом расхождении, Измайлов пришел к выводу, что Юра, наверное, вел себя по-разному на людях и дома и его открытость распространялась только на мать. А жили они душа в душу. Если Инга Казимировна задерживалась на работе, непременно звонила домой, предупреждала, причем обязательно ставила сына в известность, когда вернется, через полчаса, час, полтора.
После школы Юрий поступал в МГУ, но не прошел по конкурсу и был призван в армию. Инга Казимировна говорила, что это, возможно, и к лучшему: станет настоящим мужчиной.
И действительно, когда Юрий, демобилизовавшись прошлой осенью, зашел в прокуратуру, Захар Петрович узнал его с трудом. Юра отпустил усы, еще шире раздался в плечах, и в его манерах появилась какая-то взрослость, уверенность. Не пробыв в Зорянске и месяца, он уехал в Москву, чтобы готовиться к новому штурму университета.
Инга Казимировна собиралась в отпуск, наверное, чтобы побыть с сыном. И вот теперь Захару Петровичу предстоял не очень приятный разговор – надо было просить Гранскую принять к производству дела Евгения Родионовича.
Поговорили о конференции, о знакомых в Рдянске. Начал Измайлов издалека:
– Насколько я знаю, Инга Казимировна, в этом году в Москве, кажется, нет международного кинофестиваля?
– Нет, – подозрительно посмотрела на прокурора Гранская, сразу поняв, куда он клонит.
Дело в том, что Гранская страстно увлекалась кино. И, когда в Москве проходил фестиваль, непременно в это время брала отпуск и ехала в столицу. Никакое обстоятельство не могло заставить ее отказаться от этого. Захар Петрович знал увлечение Гранской и в преддверии такого события не поручал ей срочных и сложных дел…
– Значит, нет, – произнес Измайлов, глядя в окно.
– Но в конце сентября неделя французских фильмов, – многозначительно произнесла Гранская.
Наступило неловкое молчание.
– Не тяните за душу, Захар Петрович, – наконец попросила Инга Казимировна.
